Она слабо обняла Габрысю, села в машину Оливера и, не произнеся ни слова, уставилась в окно.

Габрыся перевела взгляд на Оливера, который выглядел немногим лучше. Тот пожал плечами.

– Может, ты все-таки расскажешь мне, что там произошло? – гневно потребовала Габриэла.

– А что могло произойти в дикой стране с похищенной европейкой? Обязательно надо тебе это в подробностях рассказывать? Или, может, лучше показать? – произнес он раздраженно. – Малина получила урок. И в другой раз такой глупости уже не сделает, правда, золотце? – он обратился к ней без тени сочувствия или теплоты в голосе.

– Не сделаю, – тихо отозвалась Малина.

– Я вас отвезу, куда вам там надо, и убираюсь восвояси, – продолжал он. – С некоторых пор я встречаюсь с одной чудесной девушкой. И, кажется, это серьезно.

Габрыся бросила быстрый взгляд на сестру. Нет, ну правда – Оливер мог бы быть чуть более деликатным, он ведь прекрасно знает, что Малина его любит! Но Малина все так же безучастно смотрела в окно.

– Не переживай, детка, – Оливер повернулся к Габрысе, – мы с пани адвокатом все выяснили во время долгой дороги. Малинка любит только то, что ей недоступно, – она любит вызов. Вернее – любила, потому что эту ее любовь унесло ветром марокканской пустыни. Там, в сказочном дворце своего принца, она так получила по заднице, что весь остаток своей жизни теперь будет благодарить Бога за то, что жива осталась, и пускай карьера катится ко всем чертям. Теперь ей надо налаживать отношения с семьей, просить прощения у родителей, исповедовать грехи, в том числе попытку снова засадить меня за решетку, чтобы была возможность благородно протянуть заключенному руку помощи…

– Малина! – охнула Габриэла. – Ты правда собиралась это сделать?!

– Да если бы не принц, я бы уже сидел! Он вовремя подвернулся, – воскликнул Оливер с ненавистью и отвращением. – Спасибо Аллаху за принцев! Но я просто ненавижу таких… интриганок. Нет уж, вылезайте из машины – обе! С меня хватит – сыт по горло!

– И мной тоже? – пискнула Габриэла, расстроенная тем, что услышала.

– Ну, тобой, может, и нет, – ответил он, вскинул руку в прощальном жесте и резко рванул с места, аж покрышки завизжали. Видимо, он и вправду был очень зол.

– Прости, но я не пойду внутрь, – вдруг заговорила Малина, до сих пор не проронившая ни слова. – Я хочу домой.

Габриэла понимающе закивала:

– Давай вызовем такси.

– Нет, ты не поняла. Я хочу поехать в Доброчин, к родителям.

Габриэла снова закивала.

– Это отличная мысль! Они были у меня, искали тебя, еще когда ты прислала первое письмо.

– Искали меня?!

В глазах Малины вскипели слезы и ручьем полились по щекам.

Она попрощалась с сестрой, пообещав дать о себе знать сразу по приезде, и уже пошла было в сторону вокзала, но вдруг остановилась, оглянулась и сказала тихим, невыразительным голосом:

– Знаешь, я всегда была сильной и независимой. Знала, что со всем справлюсь, все смогу. А тут… пара уродов, не прилагая особых усилий, просто не давая мне есть и спать, смогли заставить меня делать все, что хотели. Тут есть о чем подумать.

И она побрела по улице. Но снова обернулась и крикнула издали:

– Но знаешь, как я отомстила?! Я заразила этого гада-принца ВИЧ!

Габриэла схватилась за сердце.

– Малина! – охнула она. – Но ведь ты…

– Спокойно! Я внушила это Асмиду, чтобы он меня отпустил. Он же тупой как дерево! – она постучала костяшками пальцев себе по голове. – Только Оливеру не говори, он же думает, что меня отпустили благодаря его вмешательству. Ну, держись, сестра!

Малина махнула рукой, подняла голову повыше и ушла.

Габрыся проводила ее исчезающий вдали силуэт ошеломленным взглядом.

– Ну ты не пропадешь, – покачала она изумленно головой.

С души у нее свалился камень.

И хотя погода была ненастная, мир снова стал цветным.


Лошади, которых одну за другой выводили из фургона, настороженно фыркали и косили глазами по сторонам. После долгого пути из Букового Дворика в «Ягодку» вид конюшни и запах сена действовал на них успокаивающе. Они с готовностью шли в стойла, без сопротивления занимая приготовленные для них места. Из ноздрей у них вырывались клубы пара – был довольно морозный декабрьский день.

– Бингуся! – восторженно воскликнула Габриэла при виде снежно-белого жеребца.

Тот тоже ей обрадовался, протяжно заржал в знак приветствия, ткнул свою хозяйку носом, чуть не уронив ее, и поцокал к конюшне, довольный и успокоившийся.

Марта, идя вслед за ними, взглядом знатока окинула здание конюшни, оценивая ее и снаружи, и изнутри.

– Что ж, я не удивлена, что в этих краях разведение лошадей находится на таком высоком уровне, – заявила она, обводя глазами просторное, светлое помещение. – Это ж не конюшня, это ж целый дворец, черт возьми!

– Дедушка был уланом, – скромно ответила Габриэла, хотя в душе просто раздувалась от гордости. – И он очень любил лошадей – я это знаю по рассказам Стефании. Их у него было немного, но все очень породистые. И он очень о них заботился.

– И ты идешь по его стопам, – улыбнулась девушке Марта.

– С твоей подачи, – Габриэла ответила ей тоже улыбкой.

– Звони мне по любому поводу, – строго велела Марта. – Ты пока еще неопытна в разведении, так что не шлепай генами Бинго направо и налево, не разбрасывайся. Я найду для него хорошую девочку, чтобы потом не пришлось нам стыдиться. И выставляй его, ради Бога! Всякие там выставки, чемпионаты – этот конь может достичь очень многого!

– Хорошо-хорошо, Мартусь, мы же с тобой эту тему весь последний месяц обсуждаем. Ты уж доверься мне и ни о чем не беспокойся. Я не испорчу твоего драгоценного конька.

Марта с сомнением покачала головой, но она вынуждена была доверять Габриэле. Ведь с сегодняшнего дня и Бинго, и другие кони принадлежали ей, а Марта должна была попрощаться с обожаемыми кобылками и уехать в неизвестность, навсегда… Ком встал у нее в горле, она с трудом смогла удержать слезы, поглаживая шею белого как снег красавца-жеребца.

– Ты уж будь послушным, лобастый, – шептала она срывающимся голосом.

Конь положил ей тяжелую голову на плечо и тихонько фыркнул.

Марта легонько оттолкнула его и, не прощаясь больше ни с кем, запрыгнула в машину. Только уже почти под Влодавой, съехав на обочину, она позволила себе расплакаться.

Пикнул мобильник – пришла смска.

Сначала Марта хотела бросить телефон на сиденье справа, но потом подумала, что там может быть что-нибудь важное.

Сообщение было от Габриэлы: «Мартусь, у меня есть идея! Когда ты в этих дурацких Штатах уже совсем освоишься и будешь владелицей своей конюшни, я тебе пришлю немножко Бинго в пробирке. Что на это скажешь?»

Марта перечитала смску еще раз, а потом не выдержала и рассмеялась, расхохоталась, вытирая недавние, еще не высохшие слезы. Габриэла, эта славная, наивная, святая простота, была права: ведь то, что Марта оставляет ради благополучия своего ребенка конюшни в Польше, совсем не означает, что она должна отказаться от своих желаний и мечтаний вообще! Когда-нибудь у нее снова будут свои лошади. Может быть, не сразу, может быть, через много лет, но конюшня у нее будет! А когда она купит себе хорошую, породистую, перспективную американскую кобылку, тогда Габи пришлет ей немножко Бинго. В пробирке. И все вернется на круги своя.

Она весело посигналила подмигивающему ей светофору и поехала дальше.


Мне когда-то давно приснился прекрасный сон…

Я бежала по широкой тропинке, да, именно бежала, хотя тогда наяву я могла только хромать, всей душой ненавидя свою увечность, между золотых от солнечных лучей, зреющих пшеничных колосьев. Ветер нес запахи нагретой земли и спелой пшеницы. Высоко над моей головой пел жаворонок, в голубой вышине неба порхали ласточки.

Был чудесный, жаркий, летний день.

Я миновала мостик через речку, остановилась, чтобы набрать полную грудь воздуха, в тени растущих по обоим берегам деревьев. Но что-то гнало меня дальше. Какое-то беспокойство, тревога и… надежда, да нет, даже не надежда, а уверенность, что за лесом, в котором терялась тропинка, меня ждет что-то прекрасное, что-то, о чем я даже мечтать не смела.

Словно на крыльях, я полетела дальше, фалды юбки колыхались вокруг моих ног. Выскочила из-за деревьев и…

Проснулась.

В квартире на Мариенштатской. Со слезами на глазах и все той же тревогой. А от надежды не осталось и следа.

И вот сейчас я бегу по той самой тропинке, и в сердце у меня уверенность, что там, за лесом, меня ждет вовсе не болезненное пробуждение, полное разочарования и тоски, а мой дом. Моя «Ягодка».

А в ней те, кого я люблю больше жизни.


Габрыся еще ускорила шаги.

Она приехала самым первым автобусом, не предупредив Павла о своем приезде, поэтому на станции ее никто не встречал. Но она хотела побыть немного одна, устав от бесконечного ремонта и толпы людей – работников, экспертов, поставщиков, которых было так много сейчас в поместье и в ее, Габрысиной, жизни.

Ремонт она начала полгода назад, сейчас он близился к концу.

«Ягодка» стояла в лучах летнего яркого солнца, сияя белизной стен и радуя глаз красной черепичной крышей. По каменному забору вились зеленые лианы плюща и клематиса, придавая отреставрированному поместью вид надежный и благородный. С левой стороны аллеи, ведущей к широкой двойной лестнице, блестел пруд, который так обожал Алек. Наверно, и сейчас мальчик сидит на досках причала рядом с паном Якубом Денбой, пасечником, с которым за эти полгода по-настоящему подружился, и не отрывает глаз от поплавка, ожидая, пока начнет клевать рыба или хотя бы жаба, если вдруг ей придет в голову в этот жаркий, ленивый летний полдень польститься на наживку.