— Неприятно признавать, но весь этот сценарий — мой самый жуткий кошмар. Незнакомцы, нарушившие мои планы. Я чувствовала, что теряю контроль, сердилась, а ведь я всегда должна быть вежливой. Я никогда не могу сказать, что думаю на самом деле.

— Конечно можешь. Скажи нет. Иди и скажи. Нет.

— Нет.

Они оба рассмеялись.

— Вот видишь. Ты можешь. Это не трудно.

— Ты всегда говоришь то, что думаешь. Должно быть, это дарит невероятную свободу — поступать так все время.

— Я не думаю об этом. Просто делаю. Это бесит людей, но какая разница?

— Ты не боишься задеть чьи-нибудь чувства?

— Не слишком. А ты?

— Да. Думаю, боюсь. Не хочу, чтобы кто-нибудь считал меня грубой.

— А как же твои чувства? Думаю, пришло время начать беспокоиться о своих чувствах, Беверли. Теперь единственный человек, кому ты должна угождать, — ты сама.

— Я даже понятия не имею, с чего начать.

Из глаз снова полились слезы.

Том взял ее лицо в ладони.

— Не надо плакать. Ты знаешь, с чего начать. Что ты всегда хотела сделать? Что-то, что ты всегда откладывала. Что-то, чего не одобрил бы Роджер.

Он вытер слезы большими пальцами и поцеловал уголки ее глаз.

Какого черта с ним творится?

— Садовый тур. — Ее голос охрип.

— Хорошо.

— В Англию. Английская деревня. Просто гулять по окрестностям и смотреть на цветы. Роджер смеялся надо мной. Говорил, что это глупая идея и бесполезная трата денег.

— Да пошел он. Ты едешь.

Он услышал тихий смешок.

— Да?

— Ага. Ты едешь. Будешь танцевать среди маргариток.

Теперь она рассмеялась по-настоящему.

Он почувствовал себя героем. Господи помоги, ему хотелось заставить ее рассмеяться снова. Этот смех был легким, волшебным и свободным.

— Если тебе станет лучше, то мне тоже предстоит пережить свой самый жуткий кошмар, — он задел своей щетиной ее нежную щеку.

Она подняла брови:

— Какой?

— Поскольку ты навела порядок на моей лужайке, я больше не могу прятаться за высокой травой. Все мои соседи хотят… болтать.

— Ой, — хихикнула она.

— Да. Болтать. И, черт возьми, это меня убивает. Надеюсь, ты довольна.

Он погладил ее по спине, вдоль выступающих косточек позвоночника. Она вздохнула, и он решил, что ей нравится.

Беверли подняла на него глаза:

— Что ж, ты все еще стоишь, так что, полагаю, ты выжил.

— Едва. Болтливые соседи перед домом, надоедливые соседи в кухне, чертов ди Бенедетто, слава Богу одетый, — с меня хватит.

— С меня тоже, — кивнула Бев. Она обняла его за талию, и теперь ее маленькие мягкие ладошки гладили его спину. Поверх грязной белой футболки.

Он чувствовал себя как в раю.

Он чувствовал себя как в аду.

— Давай откроем ту бутылку мерло от Коппола. Мне нужно выпить.

Том улыбнулся:

— Это лучшая идея, которую я сегодня слышал. Идем.


Глава 10. Так вот о чем столько разговоров


Кухня.

О боже! Кухня.

Бев крепко зажмурилась и загадала три желания. Может, сработает.

Когда она открыла глаза, на кухне по-прежнему был беспорядок. Она застонала.

— Бев?

Всхлип.

— Что? Все не так плохо. Они убрали за собой и ушли. Ты же этого хотела, верно?

— Это убрали?

Бев поморщилась, услышав в собственном голосе визгливые нотки.

— Вполне чисто, как по мне.

— У нас с тобой явно разные стандарты чистоты.

Том хохотнул:

— Обещаю, что помогу тебе восстановить твои зоны позже. Давай. Идем в гостиную с сыром, крекерами и вином.

Беверли кивнула. Она боялась, что если откроет рот для ответа, то взвоет.

Том потащил ее в гостиную. Он сунул ей в руки огромный бокал красного вина и подтолкнул тарелку с едой к краю журнального столика.

— Поешь. Тебя качает. Тебе нужно поесть.

Беверли опустила глаза на тарелку. Крекеры, сырная нарезка и немного клубники. Устроившись на диване, она сделала большой глоток вина.

— Клубника с фермерского лотка?

Она выбрала ягоду и надкусила.

Том сел напротив и налил себе бурбон.

— Ага, она вкусная. Может, подадим завтра индейку и клубнику?

Бев рассмеялась. Не смогла удержаться. Том очень старался ее приободрить.

Она откусила еще кусочек клубники и сосредоточилась на вкусе. Сладком, сочном, простом. Почему День благодарения должен быть таким сложным?

Она тяжело вздохнула.

— Я займусь этим завтра утром. Уборка, готовка. Я просто не могу столкнуться со всем этим прямо сейчас. Я сделаю это утром.

— Нет.

Бев подняла взгляд и увидела, что Том выглядит более раздраженным, чем обычно.

— Что значит «нет»?

— Извини, Бев, но ты не станешь делать все это в одиночку. Убираться. Готовить. Я помогу, нравится тебе это или нет. Ты можешь не одобрять мои методы, но я твой официальный сообщник на День благодарения. Ясно?

Она сделала еще один большой глоток вина.

— Я не привыкла… ну, знаешь. К помощникам.

— Я знаю. Роджер смотрел телек, пока ты пахала. Я заметил, — Том глотнул бурбона.

— Что ж, так оно и было.

— Так оно было с ним, потому что он был большим мудаком. Мы с Берти всегда делили домашние дела на праздники. Может, я не Мисс-всезнайка Марта Стюарт1, но я в состоянии кормить себя каждый день, — он протянул руку через стол и сжал ее ладонь. — Партнеры.

Как соблазнительно — разделить бремя. Ослабить защиту. Подпустить Тома ближе. Посмеет ли она?

— Могу только представить, что ты приготовил бы на День благодарения.

Том хохотнул:

— Что скажешь насчет приготовленной на гриле индейки на пивной банке?

У Бев вырвался наполовину смешок, наполовину крик. Клубника вылетела изо рта и приземлилась на стол рядом с тарелкой. Бев в ужасе прикрыла рот ладонью:

— Извини.

Она чувствовала, как горят щеки.

Взяв салфетку, она потянулась убрать испорченный кусок, но Том ее опередил. Он схватил клубнику и сунул ее в рот.

— Ну разве не вкуснятина?

Он медленно жевал клубнику и улыбался Беверли.

Она открыла рот, потеряв дар речи от потрясения.

— Нет смысла тратить попусту такую прекрасную клубнику, — сказал он.

— Том! Ты с ума сошел! Это… это… Я даже не знаю, что сказать. Я же ее выплюнула!

— И что? Я уже был у тебя во рту.

Его пылкий взгляд лишил ее способности мыслить.

Беверли не думала, что такое возможно, но почувствовала, что краснеет еще сильнее.

— Это… О господи!

Он встал и сделал еще глоток бурбона. Потом подошел к дивану и сел в опасной близости от Бев, зажав ее в угол.

— Том? Что ты делаешь?

Она чувствовала тепло его ноги, прижатой к ней. Твердой как камень.

— Бьюсь об заклад, что ты на вкус как клубника. У тебя вкус клубники, Беверли?

Она совершила ошибку, посмотрев ему в глаза. Они больше не были льдисто-голубыми. Его лицо оказалось слишком близко. Том облизнул губы, и она затаила дыхание.

— Ты заигрываешь со мной? Потому что это крайне нелепо.

Он положил ладонь ей на ногу и провел вверх и вниз по ткани брюк. Вид его потемневших загрубевших пальцев, сжимающих шелковую ткань, завораживал. Том стиснул ее бедро. Между ног собралась какая-то тяжесть, наполненность, в том месте, которое она игнорировала тридцать семь лет. Такого просто не может быть.

— И как у меня получается? Я немного заржавел в плане флирта, — сказал Том скрипучим голосом.

— Понятия не имею. Мне нужно идти убираться на кухне.

Она начала подниматься, но он заставил ее сесть обратно.

— Еще нет. Я хочу попробовать тебя. Хочу еще клубники.

Том подался вперед и поцеловал ее. Покусал ее губы, простонал, когда его язык скользнул в ее рот. Он так сильно отличался от Роджера. Она понятия не имела, как отвечать. Она подняла руку и погладила его щеку. Провела кончиками пальцев по щетине и прикусила в ответ его верхнюю губу. «Надеюсь, я все делаю правильно. Как ему нравится».

— Черт, да. Не останавливайся, Бев.

«Полагаю, ему нравится».

— Лучше клубники.

Она задрожала, когда его рот принялся исследовать ее. Его борода царапала ей шею.

— Тебе нравится, да, мисс Благопристойность?

— Я… Я не знаю.

— Думаю, нравится. Я буду наслаждаться каждой секундой, глядя, как ты кончишь.

Это из-за вина. Из-за усталости. Все было так неопределенно. Между небом и землей.

Его прикосновение. Грубое и нежное. Его рот. Он прикусывал, посасывал.

Если она закроет глаза, то сможет быть кем угодно. Кем-то другим.

Они обжимались на диване. Как парочка подростков. Она плавилась, растекалась лужицей. Так кусок бри на тарелке пузырится в духовке.

Он обхватил ладонями ее грудь, погладил между бедер, залез под блузку. Она чувствовала, как приподнимаются бедра в поисках его твердости. Он прижал ее к дивану и потерся об нее, облегчая боль. Она царапнула его спину ногтями, и он сильнее присосался к ее шее.

— Боже мой. Как хорошо, — застонала она.

— Что хорошо? Это? Это? — он толкнулся в нее своей эрекцией. — Или это? — он слегка прикусил и поцеловал ее шею.

— И то, — прошептала она, — и другое. Все. Кажется, я напилась.

— Ни хрена. Ты возбудилась.

Том поднял голову и всмотрелся в ее лицо. Они оба тяжело дышали.

— Беверли, ты когда-нибудь возбуждалась так?

Он толкнулся бедрами ей навстречу, и она вскрикнула.

— Нет, — она была так смущена, что на глаза навернулись слезы.