Да, я не боялась этих вещей; я была приложением к ним. Я была для Адама чем-то прочным и реальным, на кого он мог рассчитывать, настолько же долговременным и полезным, как его собственность, как тот молоточек для двери, который он купил. Я стану, спустя некоторое время, центром, якорем его жизни, и каждая его мысль будет обо мне. Все это я говорила себе, засыпая в ту ночь.

Утро было жарким, светило солнце, с улицы доносился шум и поднималась пыль. Я не обращала на это внимание — теперь они были мне друзьями. Но Адам нахмурился, увидев испачканный потолок.

— Эмми, почему ты не хочешь уехать отсюда? Тебе не следует здесь жить. Я заработал в плавании сто пятьдесят фунтов. Это позволило бы нам переехать в маленький домик где-нибудь в пригороде.

Это было искушение. Это немного отдалило бы нас от Мэгьюри и, следовательно, от Розы, если она приедет в Мельбурн. Я снова почувствовала страх пустоты среди молчаливого кустарника, бушующих опустошающих пожаров и одиночества. Я решила, что лучше терпеть шум и пыль Лэнгли Лэйн, но зато всегда быть рядом каждый раз, когда причалит «Энтерпрайз». И я твердо сказала ему:

— Мы уедем отсюда только тогда, когда у нас будет куча детей и они заставят нас это сделать.

IV

Днем Адам работал на «Энтерпрайзе», загружая новый товар. Он направлялся в Хобарт, Лончестон и обратно в Сидней. Все складывалось в трюм: шелка и табак со складов Лэнгли для торговцев Ван Дименс Лэнд, шесть призовых мериносных овец и баран из Лэнгли Даунс для покупателя из Сиднея, который хотел заняться в качестве эксперимента разведением породы Лэнгли; из Сиднея Адам привезет закупленных для Лэнгли его сиднейским агентом чистокровных овец одной из известных пород Нью Саус Вэйлз. Я изучила товарную накладную и проследила места назначения для каждой перевозки по карте, которую купил мне Адам. Я словно видела теперь торговые пути.

Времени не хватало. Оно летело так, что я не успевала опомниться. Вечерами мы заходили к Мэгьюри, слушали концерт в Ботаническом саду у Ярра, ходили в театр. Мы, как и все остальные в стране, с радостью узнали, что на судебном разбирательстве по делу об участии на Эрике все были освобождены и их имена теперь вошли в историю.

Оглядываясь назад, можно сказать, что это было хорошее время, но не прошло и недели с тех пор, как Адам приехал, а я уже снова провожала его. На этот раз со мной была Кэйт — Ларри отсутствовал все время, пока здесь был Адам. Но я знала, что скоро никто, кроме меня, не будет приходить провожать «Энтерпрайз» и Адама. Это будет просто одно из многочисленных плаваний.

Но здесь был Джон Лэнгли. Я узнала экипаж, который сразу отъехал, как только «Энтерпрайз» отошел от причала.

Глава третья

I

В конце марта стояла необычно теплая погода, и когда Кэйт появилась в дверях в полдень почти через две недели после отплытия Адама, она была разгорячена и зла. Я удивилась: был четверг, день продажи на ярмарке, и к тому же самое напряженное время в гостинице. Небрежно поцеловав меня, она прямо прошла к креслу Адама, тяжело опустилась в него, развязала ленты капора и расстегнула верхние пуговицы платья.

— Можно изжариться на солнце, мне не надо было идти пешком от гостиницы, но ни одного свободного кеба!

— Что случилось? — спросила я.

— Что случилось, да? Беда, вот что случилось. И какая может быть беда, если не Роза ей причиной?

— Роза? — повторила я ледяным тоном. — Она в Мельбурне?

— Конечно, и я уже хочу, чтобы она не приезжала. Она приехала сюда вчера после обеда с Томом, и с тех пор я не знаю покоя. Я не спала всю ночь из-за ее бесконечных истерик.

— С ней что-нибудь не так?

— Она плохо себя чувствует из-за беременности, и подумай только, собирается умирать, если ее послушать. Ничего, кроме обычного недомогания, и я повторила ей, что это пройдет со временем, но она бросилась на кровать, и ей снова стало хуже, бедный Том еле выдерживает… — Кэйт перевела дыхание.

— Вы вызвали врача?

— Да. Он осмотрел ее и сказал, что надо взять себя в руки и не вести себя как ребенок, а мадам выгнала его из комнаты, назвав глупым старым дураком. Мне все равно, что об этой истории скоро станет всем известно. Мадам нелегко будет найти другого доктора. Том попросил служанку ухаживать за Розой. Бедная девочка была так напугана, что вся дрожала. Роза назвала ее неуклюжей и выставила вон. Ох, я говорю тебе, что она не в себе.

— Что же теперь делать? — спросила я, хотя знала, что не должна была спрашивать, ведь ее лицо выражало мольбу и беспомощность.

— Эмми, не могла бы ты пойти?..

Я отвернулась, помешала в плите, чтобы разгорелся огонь, налила в чайник воды.

— Ты же знаешь, как идут дела в гостинице, — сказала Кэйт. — Если меня не будет внизу, станет еще хуже.

Неважно, было ли это правдой, но Кэйт оказывала на меня давление.

— Я должна пойти? А насколько она больна?

— Не знаю, как сильно она больна, но я просто не вынесу, если она будет все это продолжать и нанесет вред ребенку. Я сказала, что она заслуживает порки, но что можно поделать с женщиной в таком положении? Ей сейчас нужно успокоиться, немного поспать. Ведь путешествие было трудным — эти дороги могут вывернуть людей наизнанку.

— Что же я могу сделать?

— Поговори с ней… она всегда нуждалась в тебе, Эмми.

— Нуждается во мне! — всплеснула я руками. — Бог мой, да она перешагнула бы через меня, если бы могла заполучить Адама.

— Теперь она опомнилась, — ответила Кэйт с натянутым лицом.

— Надеюсь, — вяло ответила я.

— Так ты пойдешь, Эмми? — На один-два часа? Может быть, ты сможешь образумить ее… в конце концов, это все с ней впервые, она напугана.

Я кивнула. У меня не было выбора — пойти или не пойти. Я в значительно большем долгу перед Кэйт, чем этот 162 пустяк. Мы вышли в переулок и я попросила одного из мужчин, Томпсона, найти для нас кеб. Мы ехали с Кэйт в самый разгар дневной жары, и солнце жгло нашу кожу через раскаленную обивку кеба. Я еще не знала, что это была первая из многих таких поездок. Если бы я могла это предвидеть, то, может быть, вернулась бы обратно.

II

Отель Хэнсона был лучшим в городе. Посыльный ушел за Томом, а я напряженно сидела в массивном кресле, стараясь не показать, что испытываю благоговейный страх.

Вышедший ко мне Том Лэнгли выглядел взъерошенным и обеспокоенным.

— Эмми! Слава Богу, что ты пришла! — Он быстро нагнулся и поцеловал меня в щеку. Мы неожиданно стали членами одной семьи. Он взял меня за руку и повел вверх по широкой лестнице на первый этаж.

— Это все поездка, она утомила Розу, а в ее положении…

Было видно, что он чувствует стеснение, даже вину, и я ощущала, как во мне растет злость на Розу, которая вынудила испытывать мужчину эти чувства в то время, когда он должен был только гордиться женой.

— Некоторые женщины не заслуживают того, чтобы иметь детей, — сказала я, когда он открывал мне дверь. Мне не хотелось щадить Розу перед ним.

Их гостиная была угловой комнатой, которая показалась мне только чуть-чуть меньше, чем нижнее фойе, с великолепными диванами и бархатными занавесками. Том провел меня через гостиную, открыл дверь в спальню и остановился.

— Роза, это Эмми.

В комнате было почти темно; небольшая щель между затянутыми шторами пропускала немножко света и ни капли воздуха. Было невыносимо жарко и душно от того, что все пропиталось запахом одеколона и испарины.

— Эмми!

Некоторое время я не могла отвечать. Ко мне снова вернулось недоверие, которое я испытывала к Розе раньше, и я почувствовала, как мягкая предательская сила ее голоса, ее мольба делают меня жесткой и сильной. Мне захотелось уйти, но я не смогла. Эти месяцы разлуки не имели значения. Я не освободилась от нее. Роза была одной из немногих, кому я когда-то отдала свою любовь, и не в моих силах взять ее обратно.

Я резко подошла к окну и раздвинула шторы. В комнату хлынул поток света, и с кровати послышался протестующий крик.

— Нет, Эмми, нет! Мне больно глазам!

Я увидела ее в огромной смятой постели; она была только частью общего фантастического беспорядка этой комнаты. Ее лицо было опухшим от слез, а кожа бледной и влажной; глаза казались тусклыми, а веки покраснели. Она вовсе не была красивой и выглядела напуганной девочкой, которая не уверена, какую сцену ей следует разыграть дальше.

Она облизала губы и покорно сказала:

— Я рада, что ты пришла. Я ужасно себя чувствую.

— Ты не чувствовала бы себя так плохо, если бы делала то, что хочет твоя мама. Надо поесть и немного поспать.

— Да, я знаю, — ее носик сморщился от отвращения. — Мама все это говорила. Но ты же знаешь, мы с мамой всегда воюем. Я была так рада, когда мама сказала, что пошла за тобой. Я знала, что если ты придешь, то все будет в порядке…

О тех вещах, которые мы говорили друг другу той ночью в Балларате, сейчас не было и речи. Они должны быть отодвинуты в сторону, если не забыты вообще. Так было лучше.

Ее доброта была обезоруживающей. Она выглядела несчастной, и мне захотелось поддержать ее. Я потрогала ее вспотевший лоб и провела рукой по спутанным, всклокоченным волосам.

— Это все поездка, — сказала я. — Тебе будет лучше, когда ты здесь устроишься, поешь и отдохнешь.

— Приходил доктор, — сказала она уныло. — Он сказал, что со мной ничего опасного. Старый дурак.

— С тобой не происходит ничего такого, что не могло бы исправить время, — ответила я. — Поди сюда, Роза, сядь. Я хочу снять с тебя эту ночную сорочку.

Она недовольно подчинилась.

— Я теперь несколько месяцев буду отвратительно выглядеть. Ну и вид у меня будет! Я никогда не вернусь в свою прежнюю форму. Я не хочу ребенка…