Кэтрин Гэскин - Я знаю о любви

Рид знал настроение толпы так же хорошо, как и любой из нас. У него было преимущество, и он использовал его. Он приказал дать еще один залп над нашими головами. Это ускорило капитуляцию; я чувствовала оскорбление, как и остальные; ощущение, что нас использовали помимо нашей воли, а также вопреки справедливости. Комиссар начал зачитывать «Акт о мятежах», а мы, простые люди, превратились в толпу, на которую не распространялись законы.

Пэт был в первых рядах толпы и почти напрашивался на арест. Я видела, как его уводили, и на его лице, странное дело, было выражение триумфа. Я почувствовала тогда, что он испытывал великую гордость от того, что его не удалось оскорбить или победить.

Потом, совершенно безотчетно, я присоединилась к небольшой группе женщин, которые следовали в сторону лагеря Кемп за своими арестованными мужчинами. Войска были бессильны повернуть нас, женщин, назад, и мы в своем стремлении преуспели. Шахтеры улыбались, слыша наши крики. Мы, вероятно, походили на стаю хищниц, пытающихся идти в ногу с войсками.

Я поравнялась с Пэтом.

— Пэт, это я, Эмми.

Он развернулся было, но его тянула уздечка, к которой он был пристегнут наручниками.

— Зеленоглазая!.. — Его рот растянулся в улыбке.

Я прошла рядом с ним всю дорогу до лагеря Кемп. Он не просил меня вернуться назад. Возможно, он догадывался о ружье и знал, почему я хотела идти вместе с ним. У ограды ворот каторжной тюрьмы нас разъединили. Мы наблюдали, как людей цепями приковывают к колодам.

Целый день шахтеры прождали на улице, но их оставили в покое. Из Мельбурна прибыли первые подкрепления, и когда багажный состав продвигался по Мэйн-роуд, шахтеры захватили последнюю повозку. Шофера избили, а молодого барабанщика ранили в ногу. Никакого чувства благоразумия не осталось и в помине, только понимание того, что они, безоружные, оказали сопротивление военным. Я видела, как Лейлор пытался призвать к порядку… Он разделил всех на группы и дал задание заниматься строевой подготовкой. Те, у которых не было ружей для строевой подготовки, использовали стержни от веников.

Восставшие распространили по всему городу воззвания с целью привлечения денег и оружия и призвали шахтеров с других приисков присоединиться к ним на Бейкери Хилл. И начали возводить из подпорок шахтной кровли трехстороннюю баррикаду, включающую площадку размером в целый акр.

— Это временно, — говорили они.

Но нам повезло больше, чем тем, кто поставил свои палатки у баррикад.

В полуденном зное мы наблюдали строевую подготовку: обросшие бородатые фигуры в грязно-серых молескиновых брюках и широкополых шляпах торжественно маршировали взад и вперед. Мы не смеялись. Хотя они выглядели нелепо с их неуклюжей походкой и нечетким исполнением команд. Син был среди них. Он нашел ружье и гордо держал его на плече. Удивительно, как он был похож на Пэта и как сильно возмужал, выйдя из тени своего брата.

В конце дня Лейлор собрал всех для принятия присяги. Женщины сшили шахтерам флаг; сейчас он развевался, шелковый и красивый, на флагштоке высотой в восемьдесят футов, темно-синий, с крестом из белого сатина и восьмиконечными белыми звездами. Даже те, кто симпатизировал Лейлору и его людям, но не хотел принимать участие в его противостоянии лагерю Кемп, подошли ближе.

— Пусть все отряды, имеющие оружие, построятся вокруг флагштока. Я приказываю всем, кто не намерен принимать присягу, покинуть митинг сейчас же.

Все в молчании ждали, пока мужчины перестраивались. Мы, зрители, лишь отошли назад. Наконец, Лейлор обнажил голову и опустился на колени. Стоявшие вокруг пятьсот человек, и Син среди них, сделали то же самое. Лейлор поднял правую руку, и люди повторяли за ним.

— Мы клянемся Южным Крестом надежно поддерживать друг друга и бороться в защиту наших прав и свобод.

Нам было непривычно, что Син той ночью ужинал у костра на баррикаде Стокейд.

— Разыгрывают комедию, — фыркнула Кэйт. — Все эти взрослые мужчины разыгрывают комедию, играя в солдат. В конце концов это ни к чему не приведет. И Сину уже давно пора спать.

— Хорошо, я собираюсь завтра вытащить Пэта из лагеря, завтра, — сказал Дэн. — Они принесли извинения, что на месте не оказалось мирового судьи, чтобы заслушать дела, но завтра уже не осмелятся продержать его целый день. Возникнет вопрос о выплате штрафа…

— Ты оставишь Пэта там, где он находится, Дэниэл Мэгьюри. В лагере Кемп он в большей безопасности, чем вне его. Там он не может навредить себе или кому-нибудь еще, поэтому оставь его.

— Прикованным к колоде? Не в таком виде хотел бы я видеть своего сына.

— Тогда ты не знаешь своего сына. Такой выход из положения позволит ему считать, что восстание является престижным занятием. Для него все окончится безболезненно. Я сама ходила туда, передала еду и подушку. Ему лучше находиться там, где он есть, чем в этом свином хлеву. — Она поднялась и начала зажигать свечи. — Сейчас идите спать, завтра все закончится, я уверена, как только на баррикаде Стокейд закончатся запасы еды и виски. Все они вернутся домой и будут завтра выглядеть, как ягнята.

Кэйт пошла укладывать Кона спать, и я услышала звонкий голос Сина:

— Завтра Томми О'Брайен и я собираемся создать свои собственные войска…

Утром оказалось, что Кэйт была права. Когда солнце встало и дневные заботы обрушились на нас, баррикада показалась жалким несоответствием действительности, а защитники, как она выразилась, «играли в солдат». Лейлор заставил их сразу после завтрака заниматься строевой подготовкой, и мы увидели, что их количество сократилось наполовину.

— Еще немного времени, и Син вернется, чтобы поесть, и на этом великое восстание закончится, — сказала Кэйт.

Утро было в самом разгаре, когда мужчины вышли из шахты, чтобы выпить свой чай, и начались разговоры.

— Несколько мужчин прошлой ночью вышли и реквизировали еду, деньги и амуницию от имени Комитета Баррикады Стокейд, — сказал Дэн. Большая часть того, что было собрано, так никогда и не попала на баррикады Стокейд. Они это оставили у себя.

— Естественно, что же ты хотел? Восставшие всегда состоят наполовину из тех, кто хочет что-то получить даром.

Мы узнали, что эти разговоры достигли лагеря Кемп и комиссара Рида, когда войска захватили Банк и обложили его мешками с песком.

— Определенно, он переборщил в этом деле, — сказала Кэйт. — Как любой англичанин.

Лейлор направил депутацию в лагерь Кемп с требованием освободить пленников, захваченных во время вчерашнего рейда. Рид воспринял требование как ультиматум. Но каждый из нас, даже те шахтеры, кто держались подальше от баррикады Стокейд, страдали от оскорбления из-за увольнений.

Обращения за помощью к соседним приискам привели к тому, что стали появляться добровольцы оттуда. Однако они рассчитывали увидеть хорошо вооруженный и укрепленный Стокейд, а также снабжение его сдой и виски. Но столкнувшись с реальностью, повернули домой. Некоторые жители Балларата тоже ушли, даже те, кто принял присягу. Но наиболее стойкие шахтеры усердно занимались строевой подготовкой, у них постепенно накапливалось оружие.

Все могло бы успокоиться, если бы от приходящих людей мы не получили неожиданные новости. Губернатор Хотэм решил пресечь беззаконие на золотоносных участках; он направил дополнительные подкрепления из Мельбурна.

— Теперь все добром не кончится, — сказал Адам. — Это война.

Днем после обеда Адам нанял двуколку из платной конюшни на Мэйн-роуд и взял Розу и меня для поисков оружия и амуниции. Мы были в шляпах и перчатках и одеты в самое лучшее. Адам попросил нас получше одеться, а Розу никогда не надо было просить об этом дважды.

Она выглядела очаровательной, застенчивой, веселой и радостно улыбалась всем, пока мы ехали вдоль Мэйн-роуд. Роза смеялась и раскланивалась со своими знакомыми. Ее поведение производило впечатление своей невинностью и искренностью. Если бы она знала, как это терзало меня!

— От мамы никуда не скроешься. В конце концов я ей сказала, что меня ждет миссис О'Доннелл.

— Она узнает правду, когда мы вернемся назад, — сказал Адам. — Она не одобряет, что я выполняю поручение Петера Лейлора, но они в самом деле очень нуждаются во всем необходимом. У меня есть его письменное свидетельство с просьбой о помощи.

— Какая от нас может быть польза? — Я чувствовала себя как-то в стороне от них обоих, как пожилая дама, сопровождающая молодую девушку во время увеселительной прогулки.

Адам засмеялся.

— Декорация, вот что ты и Роза сейчас представляете собой, Эмми. Вы обе создаете мне прекрасный фон респектабельности. Женщины не станут меня бояться, когда мы будем подъезжать, а мужчины узнают, что я не являюсь каким-то головорезом из Балларата…

Я слегка надвинула шляпку, чтобы защитить лицо от солнца. Было очень жарко.

— Это не твоя борьба, Адам. Ты не шахтер. Зачем тебе нужно заниматься этим?

Он нервно, без нужды, подергал поводьями, хотя обычно правил коляской спокойно, не был лихачом.

— Все является моей борьбой, если это касается Мэгьюри, — сказал он. — Однако я за шахтеров — по крайней мере, против тех, кто в лагере Кемп. Я против всего того, что связано с тиранией. Это новая страна — чистая, свободная — или пытающаяся стать такой. В Америке мы знаем об этом. Мы знаем, что значит пытаться остаться свободными…

Наступило неловкое молчание, — видимо он считал, что существуют идеи, которые можно воплотить в жизнь, но о которых редко говорят.

Роза не дала ему погрузиться в мрачные мысли. Она наклонилась, чтобы увидеть его лицо. Она его очень любила и хотела знать каждую его мысль.

— Мне кажется, Адам, ты становишься австралийцем.