Она кивает, но я вижу, что понимать не хочет.

— Людям нужно давать шанс. Хотя бы один. Один единственный. Папа заслужил.

Захотелось крикнуть «чем?!», но я сдержалась. Потому что для нее он тоже лучший. А я ведь дала ему этот шанс и даже не сегодня, и не вчера. Дала в тот момент, как поехала за ним в больницу и увезла оттуда к себе домой. Может, я тогда и не могла себе в этом признаться, но я дала шанс нам обоим. И сейчас внутри все сжималось от понимания, что уже сегодня все мои затянувшиеся шрамы могут разойтись до мяса и начать болеть с новой силой, вычеркивая долгие месяцы ремиссии, стирая к чертям все ночи и дни, когда я училась жить без него и считала, что мне это наконец-то удалось. Я ей так ничего и не ответила, только по волосам гладила и в глаза смотрела. Мне было нечего сказать, а лгать не хотелось. Да и как я объясню ребенку, что есть тысячи способов убедить мужчину остаться, и у его любовницы все козыри на руках. В отличие от меня.

— Иди уроки делать, Маш.

— Я не все записала, папа забрал меня и… мам, верни мне телефон.

— Нет. Про телефон забудь на неделю. Я хочу вначале убедиться, что в школе все наладилось, и ты начала приносить нормальные оценки. Последнее время я вообще не знаю, что с тобой происходит.

— Ничего со мной не происходит. Настроения не было.

— Почему? Кто-то обидел тебя?

Молчит, отвернулась и в окно смотрит. Словно не слышит меня.

— Никто меня не обижает. Все у меня хорошо. Отдай телефон. Мам. Мне девочкам позвонить надо насчет домашки.

Я почувствовала вселенскую усталость. Какую-то неспособность сейчас противостоять ей и спорить. Желание побыть в тишине, чтоб занялась чем-то. Возможно, даже уткнулась в телефон, но не требовала внимания. В ту же секунду возненавидела себя. Я и так весь этот год не могла нормально участвовать в их жизни, не могла с каждой проводить столько времени, сколько нужно. Каждый раз, когда думала о разводе с Кириллом, замыкалась в себе еще больше.

— Я дам телефон позвонить девочкам, и вернешь его мне обратно. Вместе уроки делать будем. Только вначале про настроение мне все расскажешь.

Маша хмыкнула и пожала плечами.

— Можно подумать, тебе это будет интересно.

Я резко привлекла ее к себе за плечи.

— Мне интересно все, что с тобой происходит. Посмотри на меня. Посмотри мне в глаза. Я очень сильно люблю тебя. И я хочу знать о тебе все. Идем звонить подружкам твоим.

Пока дочь писала задание по истории, я смотрела на кончики своих пальцев, они все так же подрагивали. Прокрутила несколько раз обручальное кольцо вокруг безымянного. Сняла и снова надела. Взгляд на часы, и внутри все сжимается с новой силой. Перед глазами картинки, как эта молодая дрянь вешается ему на шею, как тянется губами к его губам, жмется к нему своим упругим телом, и у меня от ревности и боли перед глазами темнеет. Вспомнила, как первые несколько месяцев жить вообще не хотелось, а я даже права не имею в депрессию впасть — у меня дети. У меня работа. Я обязана делать вид, что все хорошо, что я справляюсь. Ни черта я не справлялась. Иногда мне в голову лезли ужасные вещи, от которых кровь леденела, и становилось невозможно дышать. Только мысли о девочках и спасали от полного самоуничтожения. Иногда хотелось напиться и газ в машине вдавить на всю мощь. Руль отпустить и в никуда. А потом ярость накрывала с головой. Еще чего! Из-за него?! Из-за мужика детей сиротами оставить, опуститься на дно, спиться? Никто этого не стоит. Это моя жизнь, и я научусь справляться с этой болью и отчаянием. Я обязана научиться. Даже если сегодня не вернется домой. Я справлюсь. Я уже умею без него… и дальше смогу.

— Мам! Бабушка звонит. Говорит, твой сотовый выключен.

Вскинула голову и посмотрела на Машу, которая нахмурила брови и, протянув руку, что-то вытерла у меня со щеки. Я даже не поняла, что это слезы. Черт, как же я забыла, что Лиза у свекрови? Ответила на звонок.

— Женя, может, я Лизу у себя оставлю? Уже девять вечера. Кирилл говорил — заберет, но его нет до сих пор.

— Хорошо, мама Света, пусть Лиза у вас останется. Я воспитательнице утром позвоню и скажу, что она слегка приболела. А днем сама ее заберу.

— У вас там все хорошо? Что-то мне голос твой не нравится.

— Все хорошо. С Машей уроки делаем.

— Кирилл звонил тебе?

— Нет. У меня телефон сломался, — я соврала и увидела, как удивленно и округлив глаза на меня взглянула Маша. И вдруг подумала, что он ведь мог и на ее сотовый позвонить, как и свекровь, но он этого не сделал. Вернулась с тренировки Алиса. От нее все скрывать было намного сложнее, чем от Маши. Взрослая уже. Все по глазам и по поведению видит. Но она почему-то ничего не спросила, сразу к себе пошла, закрылась в комнате, и я с облегчением выдохнула. Принялась посуду мыть по второму кругу. Вычищать тарелки. Иногда это успокаивает, когда руки заняты. Когда стараешься не думать ни о чем.

Вдруг звонок в дверь раздался, и я тарелку выронила. Она с грохотом разбилась, и сердце подскочило куда-то в район горла, чтобы отбивать там хаотичный ритм предвкушения. Потому что оно знало, что это ОН вернулся. Никогда даже не задумывалась, как со временем люди начинают чувствовать друг друга. Не знаю, как Кирилл, а я его по шагам узнавала, по запаху, по поведению собаки и по манере звонить в дверь, если ключи забыл.

А иногда мне вообще казалось, что я просто знаю, что это он, и все. Руки отряхнула от воды и открывать пошла, тяжело дыша и стараясь унять дрожь во всем теле. Дверь распахнула — стоит с двумя сумками. А мне одновременно завопить от восторга хочется и прогнать. Спустить к дьяволу с лестницы и сказать, пусть катится к сучке своей белобрысой и там остается. Почему так долго был у нее? Что делал с ней?

Кирилл сумки на пол поставил.

— Домой пустишь?

— А что, там остаться не разрешили?

Взгляд у него странный сейчас. Нечитабельный совершенно, и глаза потемневшие, смотрит исподлобья, нахмурившись.

— Не захотел.

— Что ж так? Квартира не устроила или условия пребывания?

Прищурился и медленно выдохнул. Злится. Я кожей чувствую, как злится, и воздух начинает вокруг наэлектризовываться.

— Все не устроило. Я домой пришел.

— Ты уверен, что это твой дом?

Сердце колотится все сильнее, и внутри какой-то голос вопит: «Дура! Ты что делаешь?! Ты же хотела, чтоб вернулся! Ты же с ума сходила! Что ж ты все портишь?!». И второй ему в ответ: «А чтоб не думал, что все так просто. Захотел ушел, захотел пришел. Чтоб не принимал все за должное».

— Уверен! Но я вижу, что не уверена здесь ты.

— А что ты хотел? Чтоб я сидела и у окошка ждала, пока от своей любовницы ко мне соизволишь прийти?

Именно так и было. Стояла у окошка и ждала, и слезы по щекам размазывала и молилась, чтоб вернулся обратно, и говорила с ним про себя, звала.

— Я хотел, чтоб в этом долбаном городе, стране, мире, которые я не помню, было хотя бы одно место, где меня любят и ждут.

— Разве Алиночка тебя не ждала и не любила?

— Ждала и любила.

— Так чего там не остался?

— Не захотелось. Домой хотел. К тебе.

«Ждала и любила»… в голове пульсирует и сдавливает ее, как в тисках. Значит, слушал все, что она говорила. Чертовых три часа слушал или, может, вообще, трахал ее. От мысли об этом перед глазами потемнело.

— А жаль. Нет у тебя здесь дома. Ничего у тебя здесь нет, и не ждет тебя здесь никто давно уже. Зря вернулся, Кирилл. Иди туда, откуда пришел.

Сказала и тут же пожалела. Так пожалела, что захотелось язык себе откусить. Или ударить себя по лицу со всей силы, так чтоб в голове загудело и прояснилось. Потому что взгляд его увидела. Он вдруг стал совершенно другим… чужим. Как тогда, когда ушел в тот день. Все эмоции оттуда исчезли, и холодом повеяло. Настолько сильно, что я даже вздрогнула.

— Ясно. Так бы сразу и сказала — пошел вон. Зачем играла в какие-то игры, слезы, обиды. Все было намного проще, Снежинка. Все было так легко — просто сказать: тебя здесь никто и никогда не ждал. Хотя кто знает, может, ты мне это уже говорила.

Подхватил сумки и по лестнице вниз пошел. А я глаза закрыла, и дыхание со свистом рвется, с всхлипами. Разрыдаться не получается, только горло как в тисках. Черт его раздери, предателя этого, гада и мерзавца. Как же я его ненавижу. Как же ненавижу за то, что сделал со мной, с нами. И сама в дом вернуться не могу. Пальцы в ручку двери вцепились, и с замиранием сердца слышу, как по лестнице спускается, как хлопнула дверь подъезда. Не могу я так. Господи! Не могу! Если я опять ему позволю ворваться в мое сердце, он его выжмет и раздерет на кусочки. Если опять поверю… Да кому я лгу? У меня нет сердца без него. Он его с собой носит. В кармане или за пазухой. И я никогда не знаю, в какой момент вышвырнет или растопчет в грязи… а оно все равно у него в кармане ободранное трепыхаться будет. Сама не поняла, как нажала на кнопку лифта, как спустилась вниз и выскочила на улицу. Оглядываясь по сторонам, не чувствуя холода, не чувствуя, как ветер волосы треплет и швыряет мне в лицо.

А сердце так больно сжимается, настолько больно, что зарыдать хочется. Уехал. Наверное, такси даже не отпустил. А потом взгляд задержался на серебристом «БМВ», и снова в груди все сжалось, я узнала машину… и номера узнала. Медленно пошла к ней, остановилась у пассажирской дверцы и дернула на себя. Села на сидение. Даже не глядя на него. В машине музыка играет до боли знакомая. Я ее наизусть знаю. Каждую песню на его флешке. И пахнет его духами, его потом, телом. Им пахнет. Восхитительно так, по-родному, и с ума сводяще, что от запаха этого глаза закрываются, и лицо искажает гримаса боли. Как же это все невыносимо. Невыносимо жить без него. Наклонился и дверцу закрыл. Молча ключ в зажигании повернул и на газ нажал.