— Так что тебе мешает узнать меня?

Сделал шаг ко мне, а я назад попятилась.

— Не хочу… не хочу узнавать. Если за двадцать лет не получилось, то сейчас уже слишком поздно, Кирилл. Пошли отсюда. Нет здесь ничего. В другом месте твои вещи.

— В каком?

Еще шаг ко мне сделал, а я еще один к двери.

— В таком.

Резко дернул меня за затылок к себе. Настолько неожиданно, что я вынужденно за его плечи схватилась. И глаза яростью наливаются. Уже настоящей. Глубокой. А у меня от этого цвета насыщенно-голубого дух захватило, как и от близости его, как и от сильных пальцев, сжимающих мой затылок. Власть. Вот чего я так в нем боялась. Его власти надо мной. Оказывается, она намного сильнее, чем я могла предположить. Намного глубже и реальней, чем раньше. Или это он изменился…

— В каком, мать твою? Хватит говорить загадками. Хватит! У меня не железное терпение. У меня вообще его не осталось. На честном слове висит. Мы в какую-то игру детскую играем? Угадай, за что я обиделась? Угадай, какое дерьмо ты вытворил раньше?

— Моя жизнь — это не игра!

— А моя — игра? Моя жизнь… ее нет, понимаешь? Я ее в твоих глазах ищу, в детях наших, в доме. У меня ее больше нет нигде. А ты не даешь. Ты между нами стены строишь.

— Не там ищешь!

— Так скажи, где искать? Где? Я, блядь, тычусь, как слепой идиот.

Пальцы на волосах моих сжал и в глаза мне смотрит, тяжело дыша. И я в унисон с ним, голодно на губы его полные смотрю, и скулы сводит, каждый выдох горло печет.

— Где-нибудь в другом месте, — почти шепотом в полуоткрытый рот и сама со стоном жадно к его губам прижалась. Тут же в ужасе отпрянула назад со всхлипом и дрожью во всем теле. Мгновение, и Кирилл с рычанием вгрызся в меня, ломая сопротивление, сильнее стискивая мой затылок, проталкивая глубоко язык, сталкиваясь с моим, и я уже не могу сопротивляться, пальцы сами впиваются в его волосы, зарываясь глубже, притягивая к себе с такой силой, что суставы сводит, и губы в его вжимаются до боли, немеют от силы давления, от трения о щетину острую. Он стонет хрипло, а у меня от каждого этого стона голодного ноги подкашиваются и в изнеможении тело дрожит. Задыхаюсь и захлебываюсь его жарким дыханием. Прижимает меня к себе с такой силой, что, кажется, раздавит, и лихорадочно пуговицы расстегивает на плаще, задирая платье на бедра, приподнимая за талию. Пошатнувшись вдавливает в стеллажи с банками и бутылями, они сыплются на пол с оглушительным звоном, а нам наплевать, мы словно звери с цепи сорвавшиеся, уже не остановиться. Точка невозврата пройдена. И я уже не могу оторваться. Мне необходимо его дыхание, необходим вкус его языка во рту, укусы эти грубые, хаотичные. Его трясет, и меня вместе с ним. И я не знаю, кого из нас больше. Не отпускает мой рот, терзает с такой яростью, что я чувствую, как тонкая кожа на губах лопается, как зубы вспарывают ее в очередной схватке, нападая, отбирая контроль. Когда ладонями жадно грудь сжал, содрогнулась всем телом, выгибаясь, подставляясь под его ласки. Хочется, чтоб сильнее сдавил. Так, чтоб больно стало. Невыносимо больно, заглушая боль от измены и предательства, заглушая голос разума, который все еще вопил внутри: «БЕГИ!»

А он соски трет большими пальцами, и меня уже ведет, глаза закатываются. Внизу живота все подрагивает, то сжимаясь, то разжимаясь. Чувствую, как ногу мою на стеллаж напротив поставил и потирается о мою промежность членом. Меня разрывает от потребности, чтобы взял, чтобы вошел глубоко. До самого предела. Так, чтоб закричала под ним. Под каждым толчком рваным. Под ударами его тело о мое. Без прелюдий. Без ласк. Просто взял. Немедленно. И это уже не голод — это истерическая жажда на грани с безумием. И я от нетерпения срываюсь на рыдание. Тяну к себе за ремень, лихорадочно путаясь в пряжке. Руки мои тут же перехватил и тааак пошло на ухо, влажно целуя шею, путаясь в моих волосах.

— Тронешь — кончу. А я еще не слышал, как ты умеешь кричать от оргазма. Покажи мне… слышишь, покажи, как ты для меня кричала.

А кончить хочется мне только от голоса его хриплого и от дыхания прерывистого, от трения ладони о сосок и дыхания обжигающего чувствительную шею. Нога на стеллаже дрожит, а он колготки рывком посередине и тут же пальцами за полоску трусиков, и сильным толчком глубоко внутрь, заставляя вцепиться в его волосы и запрокинуть голову, напрягая шею до боли в жалобном стоне вместе с быстрыми нарастающими сокращениями.

— Громчеее… громче, Снежинкаааа.

Ускоряет ритм внутри, а сам мне в глаза смотрит своими светло-голубыми, прозрачно-безумными, а по вискам капельки пота катятся. И я пытаюсь удержать этот взгляд, не потерять и не отпустить вместе с хаотичными движениями бедрами навстречу его пальцам. Боже! Как же я их хотела в себе почувствовать. Они всегда точно знали, как заставить меня извиваться от наслаждения.

— Хочу тебя, чувствуешь, как сильно хочу, Снежинкааа? Пальцами, языком, членом. По-всякому. На части разорвать от голода. Меня трясет по тебе.

Боже! Говори! Только не замолкай. Я голос твой этот хриплый так давно не слышала. Он с ума меня сводит, любимый… он меня на части разрывает. Говориии. Не останавливайся и говори.

— Любить и грязно трахать. С первой секунды, как увидел. Нежно любить, — толчки все сильнее и сильнее, и я, кусая губы, бьюсь головой о железные полки, — и очень грязно иметь. Вот так… дааа. Не закрывай глаза. На меня смотри. Видеть хочу. Слышишь? Не смей их закрывать!

Не слышала от него раньше… или слышала когда-то и уже не помню. Это у меня амнезия, потому что мне никогда не было так… так хорошо. Так адски невыносимо хорошо с ним. И волнами накатывает разрушительно мощное от затылка по позвоночнику вниз, туда, где его пальцы скользят внутри моего тела так умело.

Никогда не видела его таким. Невменяемым. Диким. Он почти не контролирует себя. Вгрызается в мой рот. Не целует, нет. Он пожирает его, И от одной мысли, что он настолько голоден по мне, сводит скулы, трясет, подбрасывает. Извиваюсь в его руках от нетерпения, от бешеной жажды отдаться. Позволить что угодно. Я так долго скучала. Я так долго не чувствовала прикосновения его рук к своему телу. Господи, как же я тосковала по нему. Как мне его не хватало. До такого невыносимого отчаяния, что сейчас стало наплевать на все. Пусть ненадолго. Пусть вот такой бешеной вспышкой… но ощутить себя снова живой. Снова его женщиной.


Лихорадочно вытаскиваю его рубашку из штанов, срывая в нетерпении пуговицы, скользя дрожащими ладонями по сильной груди и всхлипывая от удовольствия прикасаться к нему снова. Чувствовать его всего. Сейчас. Всем телом, иначе я умру. Это агония. Голодная, жестокая, безжалостная агония по его рукам, губам, ласкам, сексу. И я сама не знаю, чего хочу. Наверное, чтобы отпустил голод. Этот невыносимый жестокий голод… и в тот же момент, чтобы никогда не заканчивался. Потому что потом наступит разочарование и боль. Потому что для меня все это значит намного больше, чем для него.


Сжимает все мое тело. Везде. Сильно. До синяков. Даааааа… не стону, кричу. От каждого прикосновения вздрагивая, как от удара током.


Он сводит с ума ласками. Слишком уверенными и умелыми, чтобы не начать выть от удовольствия, впиваясь пальцами в его спину, под рубашкой, оставляя на ней полосы от ногтей, прогибаясь, подставляясь под его ласки. О Божеее… дааа… взвиться от наслаждения, когда сжал пульсирующий клитор, растирая подушечками пальцев так сильно, что из глаз слезы брызгают, и снова таранит меня пальцами, и я кричу от чувствительности… от ощущения каждой фаланги внутри и кольца обручального… от яростных быстрых движений.


Его имя с таким банальным "пожалуйста…" бессвязно, пошло, с гортанными криками. Все выше срывающимся голосом и задыхаясь… на тех нотах, которые дрожат, приближая к бешеному взрыву.


И закричать, срывая голос, сотрясаясь в болезненных спазмах наслаждения, сжимаясь вокруг его пальцев, пульсируя под его губами, которыми ловит мои крики. Извиваюсь, хватая воздух широко открытым ртом. Больно… От наслаждения зверски больно.

Так четко и безошибочно улавливает ритм моего сумасшествия, вытащил пальцы, подхватил мою ногу под колено и одним ударом наполнил собой, прижимаясь лбом к моему лбу. Наконец-то ворвался членом, и все тело выгнулось, принимая его так глубоко, что, кажется, разорвусь на части… и он рвет. Не жалея ни на секунду, кусая соски через материю, а я подставляю их под его губы, стону, как животное, закатывая глаза, срываясь на грязные просьбы, на пошлые слова, которым никогда раньше не было места между нами даже в сексе.

Кирилл двигается еще сильнее, стонет в унисон мне, и от его стонов меня лихорадит ознобом. Обжигает до мяса его дыханием. Я чувствую, как он твердеет внутри. Каменный, тяжелый, безжалостный. Ведет нас обоих еще выше.


Резко, хаотично. Смотрю на него, заливаясь слезами от эмоций нестерпимо-острых… но уже не могу требовать отпустить… вырываться — да, царапаться, кричать и рыдать… но уже не попросить отпустить… И еще один оргазм… огненный, как смерч, выжигает все внутри. Сильно сжимаю его член мышцами лона, больно сжимаю…Знаю, он ощущает каждую мою судорогу, потому что рычит со мной вместе, а я опять кричу его имя, а может быть, шепчу.


И изогнуться в последней судороге под разрывающими толчками. Трепыхаться в его руках мелкими судорогами, изнывая от удовольствия. Я хочу свой приз… хочу видеть, как он кончает. Хочу видеть его лицо в этот момент. И когда громко стонет, запрокидывая голову, ускоряя темп, впиваясь в мой рот влажным губами, сотрясаясь всем телом, короткими ударами внутри… пока не остановился, тяжело дыша, прислонившись лбом к стеллажу, все еще удерживая мою ногу под коленом…

Отстранился, вглядываясь мне в глаза… а меня вдруг накрыло той же горечью еще сильнее. Словно проиграла. Словно только что опустилась на колени и признала свое поражение. Уперлась руками ему в грудь, которая все еще бешено вздымается после секса.