Вышел из кабинета. Прямо у зеркала сотовый Машин лежит. Взял с собой и вернулся обратно. Аккаунт ее вскрыл очень быстро. Запомнил, как вчера Алиса пароль восстанавливала мне и сказала о сотовом с смсками и кодом. Зашел на страницу к дочери. Вначале ничего не насторожило. Полистал вниз. Странные картинки, мрачные записи. От них внутри тоска поднимается. Глухая такая. Безысходность повсюду. Разве в ее возрасте не смотрят на новые шмотки, не сохраняют фото актеров или кадры из сериалов? Что ж везде серость такая. Ни одного светлого цвета. Словно я зашел в помещение без окон и без дверей и кожей чувствую нарастающую панику внутри.

Открыл альбом с фотографиями, там везде синий кит нарисован или одинокие подростки с изрезанными венами, сидящие на крыше. Ее фотографий нет.

Что за… Вернулся снова на страницу. Долго смотрел на надписи. На какие-то странные короткие предложения.

Вбил в поисковик «Синий кит».

От обрушившейся информации зашевелились волосы на затылке, сам не понял, как закурил. Холодный пот по спине градом.

Никаких друзей, кроме странной девочки с аватаркой бабочки с рваными крылышками. Открыл ее сообщения. Только та девочка ей и писала. Больше диалогов нет. Дрожащими руками пролистал на самый верх в начало. Сам еще не понял, что настораживает, но паника продолжала ползти вдоль позвоночника.

— Никому не говорить об этой игре;

— Всегда выполнять мои задания, какими бы они не были;

— За невыполнение любого задания ты исключаешься из игры навсегда, и тебя ждут плохие последствия.

— Я не скажу.

— Мы верим тебе, Маша. Когда готова начать игру?

И снова вниз к последним. Считая, сколько всего долбаных заданий, и на каком этапе сейчас моя дочь.

— Ты должна залезть на крышу, нанести порез на запястья и снять это на видео, — пишет неизвестная моей дочери неделю назад, а я холодным потом обливаюсь.

Новое сообщение увидел от дочери ночью.

— Не получилось тогда на крышу. Простите. Я снова в игре. Завтра все выполню. Вернитесь.

Смотрю файлы из чата и чувствую, как внутри все от паники инеем покрывается. Зашел на страницу гребаного куратора — была в сети больше недели назад. Примерно, когда меня по башке огрели, и я в больнице валялся. Даже за день до этого.

Пальцы сами отбили в сообщении.

— Еще раз, тварь, моей дочери напишешь — я тебя найду и убью суку! Начинай бояться. Я тебе синего кита на заднице выжгу.

Из дома выскочил, натянув куртку на расстегнутую рубашку. Лифт не стал ждать. По ступеням вниз, через одну. Лихорадочно застегиваясь на ходу.

В школе на меня, как на психа, посмотрели, когда я оттолкнул охранника и прорвался в здание. Он за мной, а я к расписанию и теперь уже по ступеням наверх. Дверь в ее класс распахнул, задыхаясь. Учительница мел выронила и, кажется, подпрыгнула на месте, а я взглядом Машу ищу и колотит всего. Увидел — сидит у окна. Даже не смотрит на дверь, пальчиками тоненькими по подоконнику водит, и опять все внутри сжалось. То ли от радости, то ли от боли. Захотелось в охапку ее сгрести и к себе прижать.

Охранник на меня сзади набросился и повалил на пол, а дети повскакивали с мест.

— Полицию вызывайте, Нина Антоновна, быстро. Этот чокнутый мимо меня проскочил без документов. Даже не представился! Быстро звоните!

— Не надо полициюююю, это мой папа!

Я как раз в этот момент охраннику заехал под ребро локтем, пытаясь освободиться. Увидел, как дочь к нам бежит.

— Отпустите его! Это папа мой! Папа!

— Не кричи, Авдеева! Вы почему в кабинет посреди урока врываетесь? Отпустите его.

Учительница кивнула охраннику, и тот разжал пальцы, отпуская меня. Я на дочь смотрю, взгляд вниз на руку забинтованную и снова в глаза.

— Как отца зовут, Маша?

В голове промелькнуло, что меня здесь явно никогда не видели. Даже имени не помнят.

— Кирилл Сергеевич.

— Покиньте кабинет, Кирилл Сергеевич. Если хотите поговорить, то у меня в кабинете после урока.

Я повернулся к ней.

— С вами я потом поговорю. Очень серьезно поговорю. Я забираю дочь.

— Так! Давайте выйдем. Нечего тут при детях угрожать.

Да кто угрожает? Я и не думал. Пока. Мы вышли за дверь в коридор. Охранник все еще не торопился уходить. Смотрел по очереди то на меня, то на Машу, то на Нину Антоновну.

— Идите, Станислав Петрович. Все в порядке. Это отец Авдеевой. Я сама разберусь.

— Разбираться не придется. Я дочь забираю с уроков. Справку, или что там надо, она завтра принесет.

Протянул руку Маше.

— Пошли.

Она некоторое время раздумывала, глядя на меня широко распахнутыми синими глазами, не решаясь подойти, и мне насильно схватить хочется, но я стараюсь себя в руках держать.

— Что за балаган вы устроили, Кирилл Сергеевич? Может, к вам социальных работников отправить? Девочка вас боится.

— Не боюсь я его! — крикнула Маша и сама меня резко за руку взяла и пальцы сжала.

— Я сюда не только социальных работников отправлю, Нина Антоновна. Но не сейчас и не сегодня.

— Не надо социальных работников. Папа из больницы вернулся неделю назад. У него травма серьезная была. Вы простите его, Нина Антоновна. Идем, — дернула меня за руку.

Вышли на улицу вместе, и я на автомате шарф ей на шее завязал и куртку застегнул.

— С рукой что?

— Кот поцарапал.

— Ясно.

Я сжал ее тоненькие пальчики и потащил за собой. Сам не знал, куда веду. В висках пульсирует и дышать нечем. Завел в один из подъездов, лифт вызвал. Наверх поехали. Она ничего не спрашивает, все так же молчит. Я дверь дернул на крышу, психанул, ногой ударил, ломая хлипкий замок, и за собой ее, к самому бортику.

— Папа!

— Мы играем. Тебе ж нравятся такие игры?

Меня колотит всего. Я сейчас с ума сошел от волнения, и это жутко, блядь, понимать, что ребенка можешь потерять в любой момент. Вот так просто играючи.

— Не надо.

— Что не надо?

Стал на парапет и руки раскинул, глядя в расширенные от ужаса глаза. Спиной к бездне стою и цепенею от страха. Дышать нечем на крыше этой.

— Давай и я поиграю. Тебе ж плохо живется. У тебя жизнь неинтересная, да? Так и у меня не сахар. Давай сразу в конец игры. Сразу на последний уровень.

— Папа! — кричит, и по щекам слезы катятся, — я не играла. Я так… я бы не стала. Я… Не надоооо. Я просто… я хотела, чтоб ты с нами, чтоб ты и мама… мне, — всхлипывает, слезами захлебывается, а я спрыгнул и к себе ее рывком прижал. Сильно-сильно. Дурочка маленькая. И я идиот. Полный идиот. Как я сразу-то не понял…

— Так я вернулся, малышка. Я с вами, видишь?

— Ты уйдешь. Она прогонит, и уйдешь.

— Не уйду. Слышишь? Я не уйду. Черта с два у нее получится меня снова прогнать.

— Врешь, — дрожит вся, и я вместе с ней, сильнее сжимаю и сам чувствую, как внутри все обрывается.

Отстранился и маленькое бледное личико ладонями обхватил.

— Не знаю, каким был раньше. И знать не хочу. Я вот он — здесь и сейчас, говорю, что не уйду от вас.

— Я так соскучилась, пап. Так соскучилась.

И сама ко мне всем тельцем прижимается. Как же я себя возненавидел в этот момент. О стены башкой биться захотелось.

— И я соскучился. Внутри соскучился.

— Ты же не помнишь меня…

— Я не помню. Мне не надо помнить. Я знаю.

Мы на той крыше еще долго сидели. Я ее по волосам гладил, а она сбивчиво говорила и говорила. За все время молчания выговаривалась. Рассказывала, как в игру попала, как ей написала девочка Таня и предложила поиграть. Я слушал и прижимал ее к себе так сильно, как мог. Мозги пока отказывали принимать все, что она говорила. Я понимал только одно — мой ребенок был настолько одинок, что какая-то долбаная Таня смогла влезть к ней в душу и заставить делать ужасные вещи… заставить мою девочку хотеть умереть. И это моя вина. Моя и… и Женина.

— Ты не говори маме, прошу тебя… ей и так плохо было. Она с ума сойдет. Не говори. Не надо. Умоляю тебя.

— Чего ей плохо было?

— Из-за тебя, она каждый день плакала.

Да, так плакала, что Славик появился.

— Плакала. Мы с Алисой вместе слышали.

Потом снова мне в глаза посмотрела.

— Если ты все вспомнишь, все равно не уйдешь?

Усмехнулся и погладил ее по щеке.

— Не уйду. Куда мне от вас уходить?

— К той женщине.

Я нахмурился, глядя на дочь, в блестящие от слез глаза.

— К какой женщине?

— Ты ушел к ней от мамы. К какой-то женщине.

И снова расплакалась, а я опять ее к себе прижал. Какая, к черту, женщина, что за бред здесь происходит?

— Не уйду, малышка. Зачем мне женщины какие-то, когда у меня ваша мама есть.

А сам чувствую, как опять трясти начинает. Да что ж там происходило в прошлом этом проклятом? Неужели, и правда, девку себе какую-то нашел? Да ты не просто мудак, Авдеев, ты мудачище, оказывается.

Зазвонил Машин сотовый, и я, увидев на нем «мама», тут же ответил.

— Да.

— Где вы? Кирилл, что происходит? Мне со школы звонили. Зачем ты Машу забрал?

— Тссс, тихо. Не кричи. Нам поговорить надо было. Все хорошо у нас. Домой уже идем. Я к тебе приеду через час. В офис надо…

— Зачем Машу забрал? — кричит, и в голосе тот же ужас, что и у меня внутри. Только она меня испугалась. МЕНЯ? — Что ты ей говорил?

— Она тебе потом сама расскажет. Мы знакомились. Ты чего кричишь так?

— Ты учителей напугал. Совсем с ума сошел.

— Не кричи, Снежинка. Собирайся, в магазин поедем за вещами моими. Предложение насчет соседства все еще в силе? Не передумала?

— В силе. Черт, Авдеев, ты мог мне сказать, что Машу заберешь.