И отключила телефон, а я так и застыла с сотовым в руках. Смотрела на дату вконтакте «заходил 12 мая 20**г».

12 мая. Это была суббота. В голове вдруг вспыхнули воспоминания, как Кирилл ночевать не пришел. Как звонила всю ночь напролет на закрытый сотовый, как боялась свекрови сказать, что нет его, и со слезами на глазах набирала полицию, больницы и морги. А он утром вернулся пьяный, упал спать на диван в кабинете, а потом сказал, чтоб не лезла в его жизнь. Что я его душу своими допросами. Это была наша первая серьезная ссора. Вечером он приехал тоже выпивший. Мы тогда неделю не разговаривали. Примерно с того дня и началось между нами отчуждение, которое я считала временным.

Глава 13

Меня опять мучала бессонница. Первые дни я отсыпался и даже надеялся, что с ней покончено, но она, тварь, вернулась. Глаза закрываю и не могу уснуть, потому что отсутствие воспоминаний спать мешает. Да, оказывается, и так бывает. Психиатр говорил, что это одна из причин. Человек склонен предаваться воспоминаниям, из них сотканы его сны и даже фантазии. Невозможно представить себе то, чего не видел, а мой мозг наглухо блокирует мое прошлое, и это вызывает подневольный страх уснуть, увидеть нечто, чего не знаю. Либо наоборот — знаю, но не помню. Бредовое объяснение, но я хотя бы мог за него уцепиться, чтобы не сойти с ума.

Но еще одной причиной была женщина, которая срывала мне все планки и сжигала мое терпение. Я чувствовал адскую физическую потребность взять ее. На уровне инстинктов. У меня перегорали все предохранители, и контроль уплывал к чертям собачим, когда я чувствовал ее близко к себе. В губы впивался, а казалось, что она уже голая подо мной лежит, потому что возбуждало даже прикосновение губ губам. Так возбуждало, что в паху все в узел скручивало, и я понимал, что женщины у меня не было достаточно долго. В прошлой жизни я, видать, целибат соблюдал. Там, на улице, током все тело прострелило, и от голодной потребности взять ее свело судорогой все мышцы. Грудь ее сжал ладонью и повело, как от стакана чистого спирта. Забыл, и где мы, и холод не чувствовал.

И от голода этого ярость в висках пульсирует — какого дьявола так отбивается от меня будто от прокаженного. Что я уж такого сделал, мать ее? Вижу же, не равнодушна ко мне, пальцами почувствовал, как горячо и влажно у нее под трусиками, и как трясет всю от страсти, тоже ощущал. В какие игры мы с ней играем — два взрослых человека, которые, наверняка, за двадцать лет попробовали все, что только можно попробовать. От мысли о том, что я мог с ней делать, заболели яйца и пересохло в горле. Воображение рисовало самые грязные и бешеные картинки сумасшедшего секса. Я хочу знать, почему мы расстались. Я хочу знать все долбаные причины, какого дьявола она меня выставила за дверь. Если узнаю, что из-за козла своего с залысинами и брюшком, душу из нее вытрясу, а козлу рога в бублик скручу.

Когда в кабинет к ней зашел и увидел спящую, на несколько мгновений замер в дверях. Красота бывает разной, и я понимал, что это не та красота, от которой на улице челюсть отвисает или слюни текут, это та красота, на которую обычному среднестатистическому мужику смотреть боязно, потому что такие не позволят присвистнуть или языком прищелкнуть. К ним не подступишься на улице и не схватишь за коленку. Таких можно долго взглядом провожать и чувствовать себя лохом последним, потому что обломится тебе с ней в 99 %. А я раньше владел этой красотой, видел каждый день, просыпался в ее постели. У меня не возникало вопроса — любил ли я ее. Я был уверен, что любил. Так любил, что даже сейчас, ни хрена не помня, я все равно чувствую эти бешеные эмоции от нежности до ярости и дичайшего возбуждения. Миксом безумия. Смотрю, как ноги под себя поджала и волосы на лицо упали, на грудь, размеренно поднимающуюся под домашним платьем, и хочется наклониться и вдохнуть запах кожи у ключицы, где родинка, и вниз губами к глубокой ложбинке между тяжелых полушарий кончиками пальцев по коже, ожидая реакции ее тела. На колени опуститься и ноги стройные в стороны развести, чтобы ту влагу, что сегодня пальцами чувствовал, ощутить губами вместе с ароматом ее плоти. Дыхание участилось, и я сильно сжал переносицу, чтобы успокоиться, а потом склонился и поднял ее с кресла. Руки тонкие вверх взметнулись и тут же шею мою обвили, лицом в грудь мне уткнулась. А я так и стоял. Дурак дураком, с ней на руках у кресла. Боролся с ядовитым желанием швырнуть обратно и разбудить бесцеремонно и с рычанием голодного зверя, задирая подол, придавливая всем телом к спинке кресла, а вместо этого понес по коридору в спальню. В постель уложил, одеялом прикрыл и, стиснув челюсти, закрыл за собой дверь.

Так и не уснул. Встал с дивана, к окну подошел, форточку открыл и закурил, подрагивая от холода. А что, если не выйдет ни черта? Если вот так и будет держать меня, как щенка нашкодившего, в стороне и к Славику своему вернется. Что я делать буду? И растерянность внутри появилась, как будто что-то оборвалось. Что у меня, у нынешнего Кирилла, еще есть в этой жизни, кроме них всех? Что еще имело для меня смысл? Что вообще имеет смысл для человека кроме семьи? Чем я дышал и жил? Как вообще позволил себе их потерять и целый год быть вдали? Посмотрел на свое отражение:

— Скажи, Авдеев? Ты и в самом деле был мудаком или притворялся? И как? Тебе нравилось притворяться? Как ты справлялся с этим? На что ты их променял? — закрыл форточку и вышел в коридор, чтобы заглянуть к дочерям. Сначала к старшей, через чуть приоткрытую дверь. Какой взрослой она казалась мне в первый раз и с каждым днем уменьшалась, становилась младше. Сейчас я видел всего лишь ребенка. Моего ребенка, который настолько обрадовался моему присутствию на ее соревнованиях, что, не сдержав эмоций, бросилась мне на шею прямо там в школе, а я к себе прижал, и самого в дрожь бросило. Пахнет от нее так особенно. И запах этот родной и знакомый. От него все щемит внутри. Моя девочка. Мясом чувствую, что моя. Наклонился, выключил музыку на ее айфоне и осторожно снял наушники, она забавно поморщилась и свернулась калачиком. Зашел к младшей, и тут же захлестнуло волной сумасшедшей нежности. Крошечное существо нагло водралось в сердце, обустроилось там по-свойски и уходить не то что не собиралось, а постепенно перетаскивало туда все свои игрушки, вещички, смешилки и капризы. Вот где любовь была абсолютной, без «но», без «если».

Она меня называла «только мой папочка», показывала язык сестрам и взбиралась на меня как на дерево, и эта бесцеремонность заставляла млеть, как последнего идиота. Спит с рисунком, на котором вчера нарисовала меня с мамой и себя. Когда спросил, где сестры, она заявила, что они у бабушки на целый месяц, а она теперь распоряжается мною сама, как захочет.

У меня оставался еще один уровень. Самый сложный, на мой взгляд — это средняя дочь. Она проявляла минимум эмоций. Нет, не отталкивала и не говорила колкостей. Глазищами огромными посмотрит и молчит, а мне хочется в ее головку пробраться и понять, о чем думает. Я ее к нам звал вчера, когда бесились с Лизой, но она демонстративно дверь у себя на ключ закрыла. Алиса сказала, чтоб я не заморачивался — Маша у нас странная. Все так говорят. Меня этот ответ не устроил. Вот и сейчас осторожно повернул ручку, а дверь все равно закрыта, а снизу полоска голубоватого света — от ноутбука, скорее всего. Я вернулся в кабинет и вошел в свой аккаунт в соцсети, восстановил его вчера с Алисой. Оказывается, его было легко взломать, так заявила моя старшая дочь.

«— Надо было к сотовому привязать, а ты…

— А что я? Можно подумать, я здесь сидел?

— Не сидел. Хотя последнее время я видела тебя онлайн.

— Я фильмы смотрел.

— Ага. И музыку слушал.

Сказала таким голосом, что я на нее вопросительно посмотрел.

— Ладно. Не важно, что ты там делал. Только в друзьях у тебя бабы одни.

— А должны быть мужики?

Она хихикнула, а я на дверь комнаты Маши посмотрел, и как-то паршиво внутри сделалось. Мы тут смеемся, а она там одна».

Вот и сейчас в аккаунт свой вошел и, нахмурив брови, увидел ее онлайн. На часы посмотрел — три часа ночи. Совсем девочка с ума сошла.

— Ты чего не спишь?

Написал и замер, ожидая, ответит или нет. Страница ото всех закрыта у нее. На авке не Маша, а девочка какая-то на крыше.

Дочь мне не ответила. Появилась надпись: «Была пятнадцать минут назад».

Уснул я только под утро. Слышал, как жена их будит в школу, как бегают босые ноги по коридору, хлопает дверь в душевой, и Женя шикает на детей, чтоб не шумели — папа спит. Губы растягиваются в улыбке, потом прислушиваюсь, как она пытается до Маши достучаться, а та не встает.

— Ты опять до ночи в ноутбуке сидела?

— Не кричи, мам.

— Посмотри на себя, глаза не открываются. Дай сюда свой телефон.

— Мам, пожалуйста.

— Телефон мне сейчас отдала. Ты наказана. Я интернет закрою на нем на неделю и ноутбук заберу. Надоело мне с тобой по-хорошему. Не понимаешь ты ничего.

— Делай что хочешь. Забирай.

— Маша, не отворачивайся. Я с тобой разговариваю.

— Я умываться иду. Что ты еще хочешь? Я отдала телефон. Ты хотя бы нашла время его отобрать.

Стукнула дверью, и я поморщился. Значит, и у Снежинки с ними не все гладко. Я с этим разберусь. Сегодня же разберусь со своей строптивой средней Анимешкой.

Задремал еще на пару часов. И мне сон приснился. Впервые за все это время. Дочь средняя снилась. Будто вот так на крыше стоит, на самом парапете, руки раскинула, и у меня все внутри обрывается. Мне жутко. Так жутко, что я весь холодным потом покрылся. И я боюсь не только за нее. Я крыши боюсь. Даже ногой ступить не могу.

Когда проснулся, вначале не понял, где нахожусь, а перед глазами все еще ее волосы светлые и рюкзак кислотного цвета, валяющийся на грязном полу, и какое-то предчувствие мерзкое, от него сосет под ложечкой и курить зверски хочется. Натощак и даже без кофе.