Рядом с ними, на одной лестничной площадке жил сосед Михаил Захарович. Сколько Денис себя помнил, они дружили. К сожалению, лет пять назад умерла жена у Михаила Захаровича, тетя Катя, Денис ее хорошо помнил, очень добрая, с мягкой, понимающей улыбкой.

Сосед видел, что происходило с Денисом, пытался разговаривать, ругал по-отечески, но в тот месяц Денис никого не видел и не слышал, да ему и безразлично все было.

Так вот, Михаил Захарович всю жизнь проработал реставратором-краснодеревщиком. Раньше сей факт Дениса особо не интересовал, а сейчас, занявшись комодом, он к нему обратился. Зашел как-то вечером.

— Михаил Захарович, совет нужен.

— Ну как ты, Денис? Справился с лихоманкой? — озабоченно спросил сосед.

— Справился, дядь Миш.

— Совсем или на время? — искренне переживал Михаил Захарович.

— Совсем.

— Молодец! — просветлел лицом сосед. — Я в тебе не сомневался, не той ты закваски, Дениска, чтобы вгорькую пропадать! А то, что покорежило тебя водкой, так и не винись — всякое бывает, да пройти это самому надо, чтобы понять: не спасет она! Это тоже пережить приходится, когда жизнь прикрутит. — И совсем повеселел, радовался за Дениса: — Ну, ну, что за совет?

Пока Денис разбирал, «лечил», восстанавливал и снова собирал комод, руководствуясь наставлениями Михаила Захаровича, тот заходил каждый день, подсказывал, но больше молчал, наблюдал, как Арбенин работает.

Закончив, Денис позвал соседа:

— Дядь Миш, иди посмотри.

Михаил Захарович смотрел внимательно, долго, надев очки, со всех сторон заходил, пальцами щупал. Окончив осмотр, снял очки и вынес вердикт:

— Вот что, Денис Васильевич, я тебе скажу, — серьезно, почти патетически, заявил он, — у тебя талант, дар Божий. Ты дерево слышишь, чувствуешь, и оно тебя любит. Это большая редкость, таких людей единицы.

— Да ладно, дядь Миш, мне просто интересно было, и руки с головой занять хотелось, — не поверил Денис.

— Это ты от незнания говоришь. Пойдешь ко мне в ученики? Без ненужной скромности скажу, я мастер известный, научу всему, что знаю и умею. Сейчас времена лихие, и музей, история никому стали не нужны, но это временно. И не такое страна наша переживала, лет через десяток ой как краснодеревщики понадобятся. Да и сейчас дела найдутся. Мастерская у меня есть, а антикваров никакие революции не перебьют. И заказы кой-какие имеются. Денег больших не обещаю, не взыщи, пока по малости, но и не копейка стылая. Ну что, Денис Васильевич, пойдешь?

— Конечно, дядь Миш! Я ж истыкался, куда только можно, работу ища!

— Я тебе не работу за зарплату предлагаю, — остудил Михаил Захарович, — а дело всей жизни! Учебу непомерную и каторгу сватаю. Работа у нас вредная, трудная, но, если полюбишь это дело, во сто крат воздастся!

Вот так Денис и стал учеником.

Это потом он узнал, что Михаил Захарович Володарский известнейший мастер с мировым именем, бриллиант! И Богу не раз мысленно благодарность вознес, что попал в его руки.

Через два года обучения Михаил Захарович отправил Дениса диплом «получать».

— Одно дело ремесло, мастерство, секреты и умения. Другое, и обязательное: история, знание искусства зодчества, архитектуры, без них в нашем деле никуда, да и иные, специальные знания. И диплом тебе, Дениска, ой как пригодится, когда дело свое откроешь, а ты откроешь, уж я-то точно знаю!

Одного слова Володарского хватило, чтобы Арбенина зачислили в Строгановку.

Денис учился вечерами в университете, а остальное время у Михаила Захаровича, увлеченно, с внутренним восторгом постижения, почти не спал, часа по три-четыре в сутки. Спать ему было обидно — время драгоценное тратить. Приспособил дома в гостиной большой стол под рабочий верстак, свет правильный установил, приходил уж к ночи, перекусывал по-быстрому — и работать, учиться!

С интересом, радостью, постоянно сопутствовавшей теперь, до счастливого тепла, разливающегося в груди.

Всему, что знал и умел, научил его Михаил Захарович, и не только профессии, но такой мудрости житейской глубинной, которая мало кому дана.

И первым уроком жизни, как ни странно, стала кулинария.

Володарский постоянно засиживался с Денисом до глубокой ночи.

— А что, — говорил он Денису, — мне, старику одинокому, делать? Телевизор смотреть? Время золотое тратить? Мне тебя обучить успеть надо, передать все, да и видеть, как набирает силу твой дар, это ж счастье!

И приметил Михаил Захарович, как Денис питается, и отчитал строго:

— Это негоже, Денис! Ешь всякую дрянь, лишь бы голод утолить. Для дела нашего такое недозволительно! У нас производство и так вредное и трудоемкое, требует силы в руках, плечах, спине, пальцах и железного здоровья. Что ты сможешь сделать, если нутро больное? Станешь резьбу ладить и не душу в нее вкладывать, а боль, которой тебе кишки свело. Чтобы сила появилась в руках и закрепилась, требуется хорошо и правильно питаться и о здоровье помнить.

Направленный наставлением учителя, Денис взял у мамы книги по кулинарии, прикупил и сам некоторые и начал учиться готовить. И пристрастился к этому делу, а скоро и за дело не считал — легко, и с удовольствием, и в радость. Зазывал Михаила Захаровича каждый вечер на ужин поговорить за едой неторопливой, дела обсудить.

И работал, работал, работал, впитывал в себя знания-умения.

А чем ему еще заниматься? Во-первых, Денису бесконечно нравилось новое дело, а во-вторых, отвлекающих факторов в его жизни не имелось.

Случался несколько раз редкий одноразовый секс, но женщины в его жизни не задерживались.

Он, конечно, мужик пригожий, но калека, без денег, весь в работе совершенно непрестижной по нынешним временам, сам и квартира его пропахли морилками, лаками, клеем, да к тому же угрюмый, замкнутый.

Кому такой в интерес?

Нынче женщин иные представители интересовали, в основном под девизом: «Мужчина должен…» — и далее список. Из данного списка Денис мог предложить лишь один пункт — добротный секс, и то в темноте и с прикрытой ногой.

Но он не печалился и не грузился вовсе отсутствием интереса у женщин, другим был занят.

Весь, до атомов каждой клетки!

А вскоре ему и повеселей стало. Его мужики, теперь только двое, без Ваньки погибшего, Вадим и Сашка поступили в Военную академию учиться. Вадим родом из Томска, а Сашок так и вовсе родился на Украине, нынче самостийной. И жить мужикам в столице-то разумелось где придется. Имелось, не без этого, при академии общежитие, да Денис слушать не захотел, когда они вдвоем поздним вечером ввалились к нему сюрпризом. Просидели в кухне за столом, проболтали всю ночь, мужики пили, он нет.

— Никакой общаги. У меня жить будете. Я один, баб не вожу, — постановил Денис.

— Так мы будем! — рассмеялся Вадим. — И много!

— И Бог в помощь! — благословил Денис. — Утром перестановку сделаем.

Зажили втроем, холостым хороводом.

Не виделись почти. В связи с переменами. Денис убрал из гостиной рабочий стол, теперь засиживался ночами в мастерской. А мужики учились, да неугомонный активный Вадим все крутился в каких-то делах, бизнесах и Сашку вовлекал время от времени, параллельно учебе.

А вот женщины теперь в их доме не переводились. Вадимовы. Сашка, он другой, не активничал леваком по женщинам. Они оба женаты, у Вадима дочь росла, но жены по родительским домам остались, дожидаться окончания учебы мужей.

Первый раз, столкнувшись с незнакомой женщиной в квартире, Денис, у которого мысли постоянно были заняты учебой-работой, сильно удивился, растерялся даже, но тут выскочил Вадим из комнаты и прояснил ситуацию:

— Знакомься, Денис, это Наденька, продавщица из нашего магазина, замечательная девушка, красавица!

Красавица зарделась легким румянцем. Так и повелось — Наденьки, Танечки, Ирочки и так далее до бесконечности.

— Я кобель неугомонный, — пояснял под водочку в ночные откровения Вадим Денису, — у меня этот ген в крови. Людку свою люблю, в дочке души не чаю, а мимо бабы незнакомой пройти не могу! Как черт в яйца кусает!

— Он, представляешь, Ден, — смеялся Сашка, — умудрился медсестричку жарить, когда через их головы шла артподготовка!

— Планида у меня такая! — каялся Вадим.

Денис не рассказывал им, что и как в его жизни повернулось, лишь то, как ранение получил. Да и не требовалось пояснять что-то своим мужикам, они и сами в то время в такой заднице постсоветских разборок находились! У Сашки вон два ранения, у Вадима ранение и контузия.

А жизнь после списания из армии и нога раненая по умолчанию раз и навсегда закрытые темы. Только эти двое да Михаил Захарович и могли спросить, болит ли, если замечали, что потирает, даже матери с отцом отрезал любые разговоры на эти темы.

Мужики пили, иногда сурово, по-фронтовому. Арбенин не осуждал, не испытывал отрицания или неприятия — да фигня это, какое отрицание, с ума сошли, что ли?! Нормально. Конечно, сидел с ними в застольях, но пил воду, один раз, в первую же ночь их приезда и посиделок, ответив:

— Не пью.

Хватило. Так сказал, что и без разъяснений братаны поняли.

А что спрашивать? Если ты на свалке, какие у тебя варианты? Два.

Сломаться, спиться и сдохнуть, позволив себя утилизировать, или взять себя за глотку и тащить из дерьма!

Они сто раз перекрестились и молитву вознесли, что не схлопотали по тяжелому ранению и не слили их к чертовой матери из жизни.

Вот и не спрашивали ни о чем, надобности не было. Скрежетали зубами, что рядом не оказались с Денисом в тот момент, плечо не подставили!

Да что о прошлом жалеть, только Бога гневить!

Михаила Захаровича Вадим с Сашкой глубоко уважали, любили и побаивались немного. Огромного ума, знаний и высочайшего культурного уровня человек, он любил разбавлять разговор народными речевыми оборотами. Мужики с удовольствием заслушивались его рассказами, зазывали каждый день посидеть, остаться подольше, но Володарский старался не задерживаться: