На место, влюблённой по уши Надежды, рядом с Давидом опустилась Ирина Борисовна. Его тут же окутало тяжёлым запахом «Красной Москвы», от чего заломило в висках.

- Почему Вахрушкина находится у вас дома?- прогудела она, едва не касаясь красными губищами мочки его уха.

- Потому, что она больна, а ухаживать за девочкой, как я понял, некому. Людмила Константиновна в отпуске, лекарств в школе нет. Что же прикажите делать? Чем лечить?

- Вы, как я смею заметить, не врач, а психолог, - гудение начальницы приобрело стальные нотки, словно женщина надела на голову жестяное ведро. Губы сложились подковой, выражая недовольство. – В конце концов, в нашем посёлке есть больница.

- Да, есть. Но туда надо ложиться со своими лекарствами, постельным бельём, и еду желательно тоже с собой прихватить, иначе протянешь ноги, - усмехнулся Давид, кисло и сам ощутил оскомину на зубах от этой кислоты.  – Знать, доля моя такая – чужие обязанности выполнять. 

- О своих бы обязанностях подумали. И о том, что ваши действия весьма предрассудительны.

Чёрт! Да она же своим гудением ему барабанную перепонку порвёт!  А запах… Какая жуть! Неужели самой приятно это нюхать?

- А я о них и не забываю, - Давид расплылся в безмятежной, благодушной улыбке, так прельщающей женский пол. – Девочка пережила стресс, сейчас она уязвима и слаба. Представьте, что будет с ней, если она вновь окажется здесь.  Ей необходима спокойная обстановка, домашняя, я бы сказал. А что касается домыслов и досужих сплетен, так они не так страшны, как воспитательные методы некоторых педагогов, доводящие школьников до самоубийства.

- Знаете, что я вам скажу! – рявкнула труба, но тут же смолкла. В класс огромным красным шаром вкатилась  Наталья Георгиевна, за ней семенила Надя, сканируя бегающими, слегка прищуренными глазками класс. Узрев, что на её месте рядом с Давидом расселась директриса, девчонка недовольно прикусила нижнюю губу и подошла к своей парте, давая понять, что своего не упустит. 

Давид поднялся, предлагая девушке сесть. Надя разочаровано опустилась на стул, и буровя психолога настойчивым взглядом шоколадных глаз, старалась мысленно поделиться с парнем своими душевными страданиями. От Кирченко не укрылось и то, как Надежда брезгливо отодвигается от, растёкшейся по стулу Ирины Борисовны. Наталья Георгиевна опустила своё грузное тело рядом с Артёмом, в чёрных очках которого отражались прямоугольники люминесцентных ламп. Лапшов и Ленуся сидели рядышком, плечо к плечу, бедро к бедру. Их лица выражали лишь тупое, непоколебимое безразличие и уверенность в собственной правоте. Олега и Марину одолевали скука и желание поскорее покинуть душный класс, насквозь пропахший потными носками и немытой головой. Давид и сам не переносил духоты, но сейчас она была ему на руку. Ничего так не тормозит сознание, как нехватка кислорода. Что ж, ребятки, придется потерпеть! В глазах Натальи Георгиевны читался вызов, на лице директрисы играла насмешливая, снисходительная улыбка. За такой улыбкой прячутся взрослые, слушая рассуждения чужого ребёнка. Вроде бы и общаться с глупым малышом неинтересно и утомительно, но и оттолкнуть его не удобно, всё же дитя. 

- Будите нам о любви к ближнему втирать?-  гоготнул Олег Погодин после затянувшейся паузы. Не плохой, по сути парень этот Олег, отличник, великолепно играет в шахматы. Но ведь и он, поддавшись стадному чувству, улюлюкал и прыгал возле бака, кидал снежки и камешки. Не со зла, а просто так, чтобы не выделяться из толпы.

- О любви к ближнему проповедует батюшка в церкви, - зло ухмыльнулся Давид, чувствуя, как едкая горечь поднимается в нём, бурлит, вскипает, пенится, готовая выбраться за края, затопить всё окружающее пространство. Но нельзя, не сейчас, иначе – ничего не получится.

- Ну, дура она, раз решила сдохнуть, - прокряхтел Кукайкин, облизывая языком тонкие губы в мелких болячках. При этом кадык его судорожно дёрнулся, а ноздри большие как у свиньи, затрепетали, и тонкой струйкой к верхней губе потянулась желтоватая сопля.

Гадость какая! И с этим ничтожеством целовалась его девочка, и оно, это трусливое сопливое существо дотрагивалось до неё, касалось руками? Стоп! Не думать! Не представлять! Давид вдохнул вонючий воздух классной комнаты, окинул сидящих мрачным взглядом.

- Отчаяние, страх и бессильная злоба толкают человека на безрассудные поступки. Для кого-то случившееся было простой шуткой,  для кого-то – способом почувствовать свою власть над другим, для кого-то – местью.

Последние слова адресовались Наде, и та всё поняла, зарделась, словно клубника в июле, втянула голову в плечи, опустила долу шоколадные глаза, в надежде на прощение.

- Итак, девятый «А», сами признаетесь или мне рассказать? – Давид подошёл к Надежде, положил на плечо руку, одарил одной из своих очаровательных улыбок. – Надя, ты ведь девочка неглупая, довольно смелая. Хватит ли у тебя силы духа рассказать всю правду своим учителям?

Девушка колебалась. На одной чаше весов лежало его - Давида, расположение к ней, на другой – дружба одноклассников. О да, милая.  Любовь - жестокая штука. Порой, выбирая её, ты лишаешься всего.

Давид поймал хмурый, не предвещающий ничего хорошего взгляд Лапшова, раздражённый и гневный взор Ленуси.  На лицах Артёма и Наташи читалось напряжённое ожидание, а Кукайкин был готов обкакаться от накатившего на него страха. Достав из кармана широких штанов носовой платок, он нервно мял его  в мокрых дрожащих пальцах.

Надя оглядывала в растерянности класс, словно заранее прося у ребят прощения. 

- Крепко же я её зацепил, - с мрачным удовлетворением подумал Давид.  – А ведь девчонка и впрямь влюблена, безоглядно, до самопожертвования.  Но ты, девочка Надя проявила слабость, а жизнь слабых не прощает. Сегодня ты получишь свой урок.

Млея от прикосновения Давида, нежась в тёплых потоках его голоса, девчонка, наверняка чувствуя себя героиней одного из бразильских сериалов, произнесла?

- Это я выкрала кулон и отдала  Кукайкину, чтобы он подарил его Алёне. Я виновата, но у меня были на то причины. Давайте, Давид Львович,  я после уроков к вам подойду и всё расскажу.

Во взгляде плещется  надежда в вперемешку с предвкушением откровенного разговора, пылкого, уже заготовленного признания с её стороны и нежности с его. Нет, девочка, придется тебя огорчить.

Давид резко отошёл от девушки, на что она поёжилась, как от холода.  В распахнутых беспомощных глазах вспыхнула  мольба, ожидание похвалы за честность и разочарование. Давид больше не глядел в её сторону, но чувствовал как невидимые щупальца Надиного отчаяния, жажды и надежды на сближение тянутся к нему. Тянутся и никак не могут достать.

- Теперь, представьте на миг, что чувствовала в тот момент Алёна.

- А нахрена нам представлять! – гаркнул Лапшов. – Нам вообще на эту Рейтузу наср… наплевать.

Директриса строго взглянула на внука, и тот делано потупился, но во взгляде ни вины, ни покорности не было, ни грамма.

- Захотела сдохнуть, её проблема,- подхватила Ленуся, и ей в такт закивали девичьи головки.

И если раньше между девушками и парнями этого трудного, непредсказуемого класса со сложной психологической обстановкой частенько возникали ссоры, то сейчас – класс объединился, ведь как же чудесно дружить против кого-то. Этот опыт, начиная со школьной скамьи, молодые люди пронесут и дальше по жизни, в институт, в семью, на работу. Так было и будет. И он- школьный психолог Давид Кирченко может хоть по сто раз на дню приходить к ним с тарелкой воды, с мячом, вооружённый тестовыми методиками, но ему никогда не изменить древнего закона пещерных людей « Враг моего врага- мой друг». Кому-то хочется власти, кому-то твёрдой руки и защиты от внутренних страхов и сомнений, кто-то нуждается в разнообразии, кто-то мечтает о единомышленниках, но не знает, о чём, собственно, мыслить и говорить. И вот на помощь приходит она – дружба против одного, слабого или сильного, умного или дурака, бедного или богатого. Ни интеллект, ни личностные качества, ни внешность значения не имеют. Главное - сделать его врагом, чтобы обсуждать, строить козни, сравнивать себя с ним.

Вот только на данный момент Давиду было глубоко наплевать и на этих малолетних идиотов, и на стареющих баб,  возомнивших себя борцами за справедливость и поборницами марали. Он защитит свою девочку, он раздавит этих тварей, заставит страдать. Они ответят за каждую её слезинку!

- Началось, - протянул Артём, покачиваясь вперёд-назад, словно богомол. Он всегда так делал в минуты особого волнения. – Одна дура пошутила, другой дурак повёлся, а третья решила кони двинуть. Ну, всё, разобрались, чего тут базарить?

- Горюнов! – Наталья Георгиевна вспомнила о своём педагогическом долге. – Что за выражения? Ты в школе находишься?

- В том-то и дело, что в школе, а не в зале суда, - вступилась за одноклассника Наташа. – Мне, во всяком случаи, химия интереснее, чем обсуждение какой-то дуры, решившей покончить с собой.

- И правда, Давид Львович, - директриса чуть привстала, от чего жёлтая блуза, заправленная за резинку юбки, некрасиво вспучилась на животе.  – Если будете проводить занятие, то делайте это. А кто прав, кто виноват, мы разберёмся и без вас.

В другое время её слова, брошенные столь пренебрежительно, словно кусок гнилого мяса бродячему псу, да ещё и в присутствии учеников, задел бы самолюбие Давида, но сейчас было не до того. Для осуществления задуманного ему требовался ясный рассудок, незамутнённый пустыми обидами. Вот и пригодилась ваша наука, Игорь Семёнович.

- В таком случаи, садитесь так, как вам удобно.

Давид позволил себе усмехнуться над тем, как головы ребят дружно опустились на столешницы парт. Даже Надя Казакова решилась на эту маленькую слабость. Устали бедняжечки грызть гранит науки. Духота, гудение, от которого ныло в висках и недосып делали своё дело. Немного поколебавшись, обе педагогини опустили головы на руки. В конце концов, эти дамочки тоже не из железа выкованы. Обеим хотелось тишины и покоя, пусть даже коротенького, длиною в школьный урок.