— Сочувствие? — Нахмурилась Ольга. — Хочешь сказать, что жалеешь меня?

Инна засмеялась и убрала руку.

— Это не одно и то же. Сочувствовать — это значит понимать, как тяжело и трудно может быть другому человеку. А жалеть — это ставить себя выше другого, мол, я-то в лучшей ситуации, а тебе, бедняге, не повезло.

Она сделала глоток из своей чашки и продолжила.

— Ты маленький запутавшийся в себе ребенок, Оль. Только дети могут вот так легко, из-за вспышки, переломать все свои игрушки, а потом сидеть над ними и плакать горючими слезами. Только вырастая, можно понять, что всплески злобы и отчаяния — это нормально, и из-за них не обязательно рушить то хорошее, что у тебя есть.

Ольга вздохнула.

— Да, наверное, так. В том, что я сделала с ней, с вами… Все сплелось в какой-то безумный клубок — и прошлое, и настоящее, и будущее. Я не оправдываюсь, я просто думаю, что даже будь я взрослее — едва ли я смогла бы с этим справиться.

— С ней? — Переспросила Инна, и Ольга вздрогнула.

С ней, да. С ростовским доктором, которого она снова впечатала лицом в грязь. Которого снова — наверняка — заставила плакать. К которому шла так долго и так мучительно, а дойдя — испугалась и сломала к чертовой матери все то, что еще можно было построить.

— Лара, — сказала она вслух удивленной Инне. — Помнишь ее? Мы ездили в Ростов, и…

— Да, — перебила Инна. — Да. Я еще тогда удивилась, почему ты так остро на нее среагировала. Значит, она?

— Она. Никогда в жизни я не встречала таких людей, никогда ни к кому не испытывала таких чувств. И я все испортила. Прогнала ее снова, да так, что теперь она уже больше не вернется.

Инна покачала головой.

— Оль, ты говоришь глупости, — сказала она. — Что значит «вернется — не вернется»? Это же отношения, а не детский сад.

— О чем ты?

Она улыбнулась тепло и ласково.

— О том, что для того, чтобы тебя простили, нужно для начала хотя бы попросить прощения. Иначе как она узнает, что тебе жаль?

Ольга покачала головой.

— Это мы уже проходили. Просить прощения — значит, дать слово, что больше никогда так не сделаешь. А я вовсе не уверена, что не сделаю.

— Почему?

— Потому что это чертово проклятие Будиных никуда не делось. Я такая, какая есть — и я знаю, что способна на ужасные поступки. Я не изменилась, хоть и пыталась. По-видимому, это просто невозможно.

Инна пожала плечами и сузила глаза.

— И снова глупости, — сказала она. — Ты же нашла в себе силы прийти к Лизе, прийти ко мне. Извиняться, будучи уверенной, что тебя не простят. Разве это не называется «измениться»?

Что ж, возможно, и так. Но Лара… Лара, которой она раз за разом причиняла боль. Лара, которая сносила это терпеливо и молча. Нет, только не с ней. Не еще раз.

— Как ты сама-то ее простила? — Спросила Ольга. — И меня? Но со мной ладно — я чужой тебе человек, а ее? Она же предала тебя, и еще как предала.

Инна покачала головой.

— Мне проще, — улыбнулась она. — Я не делаю фокуса на конкретном поступке человека, я вижу ситуацию в целом. Я люблю Лизу, у нас было очень много хорошего и чудесного, и я вполне способна увидеть причины и поводы, из-за которых она поступила так как поступила. А ты…

Она нагнулась, заглянула Ольге в глаза.

— Ты не такая плохая, какой хочешь казаться. И ты по-прежнему мне нравишься. Только и всего.

Еще одна. Еще одна считает, что она «не такая плохая». Несмотря на все, что она сделала, несмотря на все, что натворила.

Они вышли из кафе и дошли до Ольгиной машины. Ольга собиралась кивнуть на прощание, но Инна вдруг обняла ее за шею и прижала к себе.

— Извинись перед ней, — шепнула она удивленной Ольге. — Съезди к ней, извинись и посмотри, что будет. Может быть, и она достаточно любит тебя для того, чтобы простить.


Глава 15. Я отключаю звук.


Инна ушла, а Ольга села в машину и крепко сжала руль. Поехать к ней? Но как? Как снова заглянуть ей в глаза? Какими словами объяснить то, что она натворила? Как?

Она глубоко вдохнула, вывернула руль и нажала на газ. А вот так, милая. Так и будешь смотреть, так и будешь объяснять. Думаешь, ей было легко смотреть на тебя — голую, только что вылезшую из постели, где ты мило проводила время с мужчиной? Думаешь, ей было легко слышать ту чушь, которую ты ей говорила? Теперь твоя очередь. Езжай, и выслушай все, что она тебе скажет. И пусть это только добавит боли, пусть. Ты это заслужила.

Машина неслась по трассе со скоростью выше 100 километров в час. Опущенный верх не слишком спасал от ветра, и Ольгины — короткие теперь — волосы щекотали уши и шею сзади. Она рывками выворачивала руль, чтобы по встречной обогнать тихоходов и рывками же возвращала его обратно.

Возле поворота на Мержаново притормозила. Что, если у Лары сегодня выходной? Что, если она не на работе, а дома?

Не успев подумать, крутанула руль и съехала с трассы на бетонную дорогу.

Где же этот чертов дом? Этот поворот? Или следующий? Или вообще нужно было свернуть раньше?

Но нет — вот он, яркий, блестит на осеннем солнышке, ворота открыты, и машина — огромная Ларина машина — кажется, стоит во дворе.

Ольга остановилась и зажмурилась. Так. Она здесь. Теперь что? Она совершенно не учла в своем плане Лариных родителей — а вдруг они дома, и знают? Что, если с ними придется разговаривать? ЧТО она им скажет?

В стекло постучали снаружи. Ольга испуганно дернулась и открыла глаза. Рядом с ней, нагнувшись и заглядывая через стекло, стоял Ларин отец.

Путаясь в ремнях и кнопках Ольга наконец открыла дверь и вылезла из машины.

— Здравствуйте.

И отпрянула. Ларин отец улыбался ей — действительно, улыбался! Не кричал «пошла вон отсюда», не смотрел мрачным лицом, а просто и доверительно улыбался!

— Привет, — сказал он. — Иди, она наверху. Уж который день тебя ждет, а ты все никак не приходишь.

Ждет? Ее?

Ольга ахнула, и бросилась бежать. Проскочила ворота, несколько ступенек, на ходу кивнула Лариной маме и побежала на второй этаж. Эта комната? Нет. Если ждет, то не в своей, а в той, другой — в которой ночевала тогда она, Ольга.

Последняя дверь — Ольга распахнула ее, не останавливаясь ни на секунду. И застыла на месте.

Все было так, как она себе представляла. Лара — в джинсах и широкой футболке — сидела за столом. Очки съехали на кончик носа, волосы закрыли лоб. Пальцы быстро двигаются, управляясь с шариковой ручкой, а возле уголков губ — морщинки, маленькие сеточки морщинок.

Она подняла голову и посмотрела на Ольгу. И будто какая-то неведомая сила толкнула Ольгу вперед, к ней. Она сама не поняла, как оказалась стоящей на коленях рядом с Лариным стулом и вжимающейся лбом в ее раскрытые ладони.

Лара не шевелилась, не делала попыток отнять руки. Молчала.

— Я идиотка, — прошептала Ольга отчаянно. — Самая последняя в мире идиотка. Я приехала потому что… Потому что хочу попросить тебя… Потому что хочу попросить…

Слезы залили глаза и мешали видеть. Она подняла голову и посмотрела на Лару. Больно. Господи, как же больно!

— Я люблю тебя, — сказала она вдруг и Лара вздрогнула от этих слов. — Я просто люблю тебя. Вот что я хотела тебе сказать.

Она поднялась с колен и, отойдя, присела на край кровати. Руки дрожали, сердце билось как чокнутое. Вот она это и сказала. То, что гнала от себя, то, чего боялась до дрожи в коленках. Сказала.

Лара подошла и села рядом.

— А как же Коля? — Спросила она тихо.

Ольга покачала головой.

— Я хотела наказания. Хотела, чтобы он сделал мне больно. Он сделал, но недостаточно. И когда пришла ты — я захотела, чтобы…

— Я поняла.

Помолчали. Ольга сжимала руки чтобы успокоить в себе дикую тягу — ей ужасно хотелось дотронуться до Лары, но было нельзя.

— Я не прошу простить меня, — сказала она глухо. — Я прошу, чтобы ты осталась в моей жизни. Другом, знакомой — неважно. Если ты еще… Если это еще возможно.

Лара повернула голову и посмотрела на Ольгу. Они сидели совсем близко друг к другу, одна — уставшая, измученная. Вторая — полная чувством вины и боли. Чужие? Неужели теперь чужие?

— В общем, так, — заговорила наконец Лара, и голос ее был злым и холодным. — Сегодня ты останешься здесь.

Ольга вздрогнула и подалась к ней, не веря в то, что слышит.

— А завтра мы поедем в Таганрог, заберем все твои вещи, рассчитаемся с арендодателем, и увезем всю твою жизнь сюда. Мне надоело сражаться с твоими призраками на расстоянии. Я устала от того, что ты не даешь мне ни на что влиять. Если ты сама не можешь научиться справляться со своей жизнью — значит, мы будем учить тебя вместе.

Ольга заморгала, пытаясь скрыть подступившие к глазам слезы. Лара смотрела на нее без улыбки и ждала ответа. Ответа?

— Да, — выдохнула Ольга. — Господи, да!

Она не могла поверить, не могла поверить в то, что это происходит на самом деле. Неужели она все еще ей нужна? Неужели даже после такого она ей нужна?

Ларина рука опустилась на ее плечи и притянула ближе. И Ольга рванулась навстречу, зарылась лицом в волосы, обхватила руками спину. Она плакала и сквозь слезы чувствовала, как ласково гладят ее сильные ладони, как стучит по футболкой сердце, как шепчут что-то неразборчивое усталые губы.

Вспомнив, она вдруг отстранилась и посмотрела Ларе в глаза.

— Завтра я поеду одна, — сказала с горечью. — Есть одна вещь, которую я должна сделать, и…

— Нет, — Лара смотрела серьезно. Ее темные глаза были пугающе-глубокими и сердитыми. — Мы поедем вместе. В прошлый раз я оставила тебя меньше чем на двое суток — и что вышло? Я не хочу, чтобы в твоей голове снова что-то съехало на бок и ты решила иначе. Мы поедем вместе.

— Но мне нужно…

— Я поняла, что тебе нужно, — перебила Лара. — И я не стану тебя отговаривать. Но к врачу мы поедем вместе.

Новая судорога пронзила Ольгино тело. Она отчаянно прижалась к Ларе, содрогаясь от рыданий. Все правда. Все так. Она знает. И понимает. И…