— Да ни хрена ты не пыталась! — Закричала в ответ Света. — Явиться к ней в кабинет и стоять, опустив глаза — это не пытаться. Это называется «напомнить ей, что я существую». А я предлагаю тебе хоть раз побыть искренней и сделать то, чего тебе правда хочется. Позвони ей, поговори — просто, по-человечески. Убедись, что и ей тоже не все равно.

— Я не могу.

Ольга встала, пересела на диван. Закурила, судорожно втягивая дым. Хороша она сейчас, наверное — лицо заплаканное, волосы растрепались. Прекрасная встреча старых друзей.

— Почему не можешь? — Света посмотрела на нее снизу вверх. — Что в этом такого ужасного?

Как объяснить? Как можно объяснить другому человеку свою жизнь? Даже если все расскажешь — не поймет, потому что не придумали еще способа даже на секунду показать, что ты чувствовала все эти годы, о чем думала, про что плакала.

— Я не могу, — повторила Ольга. — Просто не могу, и все.

Света вздохнула и села рядом. Вытащила сигарету из Ольгиной пачки. А Ольга вдруг сказала:

— Перед тем как тебе позвонить… — Она сбилась, собралась с силами и продолжила. — Я получила письмо от Алисы.

Света всплеснула руками, едва не задев Ольгу по лицу.

— Еще одна! — С иронией сказала она. — Замечательно. Весь набор.

Ольга покачала головой.

— Не в этом дело, — сказала она. — Я не стала читать письмо, удалила его. Но я сделала это не сразу, долго смотрела и думала.

— Почему? — Удивилась Света. — Разве там не все ясно?

— Я тоже думала, что все. Оказалось — нет. Понимаешь, я смотрела и вспоминала то время, когда все было иначе. Когда мы с тобой познакомились, когда был жив Илюха, были Инга и Юлька. Я тогда была какая-то другая, более живая, более чувствующая. Потом пять лет — ничего. А теперь такое ощущение, что я снова ожила, и мир принялся мстить мне за эти несчастные пять лет. Я чувствую столько всего, что теряюсь и не могу понять, куда мне это деть.

Она говорила все тише и тише, постепенно успокаиваясь. Бешено колотящееся в груди сердце как будто пришло в себя и возвращалось в привычный ритм.

— Ты говоришь «позвони Ларе». А что я ей скажу? Я по-прежнему не уверена, что готова к отношениям. Морочить ей голову дальше? Не хочу. Кроме того, она, по-видимому, так и встречается с этой… девочкой. И мне нечего предложить ей взамен.

— Дура ты, рыжая, — Света дослушала до конца и покачала головой. — Я тебе про одно, а ты мне — про другое. Это же отношения, а не бизнес-проект. Тебе хочется видеть ее, разговаривать с ней? Вот и встреться и поговори. Сложится — хорошо, а нет — так нет. Умоешься и дальше пойдешь.

Ольга молчала. Сложится — не сложится… Это же риск. Огромный риск. А если Лара и вовсе не захочет с ней разговаривать? Что, если она просто пошлет ее, да и все? Унизит. Растопчет. Что, если…

— Звони. Не думай. Звони.

Света снова сунула ей телефон, и на этот раз Ольга взяла. Подержала в руке, ощущая кожей его металлическую гладкость. Посмотрела на номер. И вдруг нажала, зажмурившись.

Гудки длились долго, очень долго, бесконечно долго. И каждый новый будто забивал еще один гвоздь в крышку несбывшихся надежд. Пока наконец гудки не кончились.

— Слушаю.

Ольгино сердце сделало кульбит и двойной переворот. К горлу подступил комок возбуждения и страха. Нужно говорить. Нужно что-то сказать. Но что?

— Светка велела мне тебе позвонить, — выдавила Ольга и сжалась от ужаса, осознав, ЧТО сказала. Но против ожиданий Лара не повесила немедленно трубку, а усмехнулась — эту усмешку хорошо было слышно.

— Зачем? — Спросила она. — И передавай ей привет, кстати.

Ольга втянула в себя воздух.

— Передам. Затем, чтобы я хоть раз поговорила с тобой искренне, не прячась.

Это оказалось еще труднее, в тысячу раз труднее, чем она себе представляла. Она открыла глаза и увидела перед собой сосредоточенно кивающую Свету. Но это было неважно, все на свете было неважно кроме льющегося через телефонную связь прямиком в Ольгину душу голоса.

— И что, ты готова послушать ее совета? — Спросила Лара. — Я-то подумала, что ты звонишь снова наговорить мне гадостей.

— Нет, — торопливо сказала Ольга. — Не хочу говорить гадости. Я…

Она снова зажмурилась и вдруг выпалила:

— Я хочу пригласить тебя на свидание.

Теперь замолчала Лара. Ольга понимала, что она удивлена, поражена и, возможно, растеряна. Это хотя бы немного уравнивало их в этом странном и пугающем разговоре.

Лара молчала, а Ольга снова вспоминала Париж. Холодный воздух, проникающий под одежду, морозящий кожу, но почему-то разогревающий все внутри. Челка волос, упавшая на лоб, понимающая теплая улыбка, и запах, и ее джинсы, и задние карманы, в которые так хотелось засунуть ладони.

А ведь я действительно уже тогда была в нее влюблена, — поняла вдруг Ольга. Ведь уже тогда я хотела не столько затащить ее в кровать, сколько затащить ее в свою жизнь — хоть краешком, хоть кусочком.

— Ты дома? — Услышала она и кивнула, забыв, что Лара не может ее видеть. — Детеныш? Ты дома?

И Ольга поняла, что все вернулось. Нет, не вернулось — никуда не уходило, жило все это время где-то поблизости, спрятавшись в осенней таганрогской листве, в свежем дыхании моря, в белых парусах яхт.

— Да, — выдохнула она. — Я дома.

Она практически видела, как Лара, прижавшая телефон к уху плечом, хватает со стула небрежно болтающиеся джинсы, как натягивает их на ноги, прыгает, застегивая молнию. Вот скрипнула дверь — это она вышла из комнаты. Шебуршание о дерево — спускается вниз по ступенькам. Еще один хлопок — вышла на улицу.

— Я поеду к тебе навстречу, — сказала Ольга, открывая глаза. — Хорошо?

Лара засмеялась.

— Нет. Я заеду за тобой. Скажи только адрес.

Час, который понадобился Ларе чтобы доехать, показался Ольге вечностью. Собралась она за десять минут, еще пять ушло на выслушивание Светиных комментариев, остальные сорок пять пришлось стоять у подъезда, курить одну сигарету за другой и ежеминутно смотреть на часы.

Наконец во двор въехала огромная Ларина машина, мигнула фарами и остановилась. Ольга подбежала, дернула дверь, забралась внутрь. Ее сердце бешено колотилось, ноги были будто ватные. В машине пахло сигаретами и Ларой — молчащей, вцепившейся обеими руками в руль, Ларой. Ольге достаточно было одно мгновение посмотреть на нее, чтобы понять: все правда. Ничего не ушло. Этот разрыв длиной в несколько мучительных месяцев — он ничего не изменил, абсолютно ничего.

— Ла-ра, — сказала Ольга вслух, и удивилась силе наслаждения, с которым эти незамысловатые слоги перекатились по ее языку и расплылись по губам. — Ла-ра.

Легкая улыбка тронула Ларины губы. Она по-прежнему не смотрела на Ольгу, и Ольга, кажется, понимала, почему.

— Куда ты меня повезешь? — Спросила она, едва удерживаясь от того, чтобы протянуть руку и потрогать обтянутое джинсами бедро.

Лара молчала. А Ольга продолжила:

— Мы можем никуда не ехать. Зайдем в дом, я отправлю Светку в дальнюю комнату, и…

Она остановилась, потому что увидела, как Лара вздрогнула от ее слов. И выругала себя: да что ж такое? Ты снова про секс, снова про физику, она же может подумать, что…

— Не трахаться, — быстро сказала Ольга, волнуясь. — Нет, не трахаться. Я не за этим позвонила. Просто хочу посидеть с тобой рядом, разговаривать, смотреть. Не трахаться.

Лара усмехнулась. И наконец заговорила.

— Если ты еще раз произнесешь это слово, нам не понадобится никуда идти, — сказала она просто, по-прежнему глядя прямо перед собой. — Все случится прямо здесь, и плевать на тех, кто может нас увидеть.

Ольга с трудом подавила стон. Перед ее глазами ясно и четко пронеслась картинка: она на Лариных коленях, упирается спиной в руль машины, одежда расстегнута — или разорвана, какая разница! — колени упираются в сиденье, а бедра двигаются — вверх-вниз, вверх-вниз.

— Нам нужно в безопасное место, — сказала Ольга, усилием прогоняя видение. — Туда, где у меня не будет возможности тебя…

Она не успела договорить. На мгновение увидела Ларины глаза — только на мгновение, потому что в следующую секунду все расплылось и осталось только ощущение мягких губ, прижавшихся к губам, и сильных рук, обхвативших талию.

Затылок налился холодом, а ладони — жаром. Ольга явственно слышала звон и не понимала, кажется ли ей, или что-то в ушах действительно разливается колоколами. Она вдыхала в себя воздух из Лариных губ, пила его, упивалась им, и возвращала обратно. Она гладила Ларины плечи и вжималась кончиками пальцев в шею. Пыталась остановиться, честно пыталась, и не могла.

В этой машине, стоящий посреди обычного таганрогского двора, в эти секунды жил и дышал Париж. Французский поцелуй, в котором их губы и языки сплетались, сжимались, проникали друг в друга. Запах французских духов, который Ольга слизывала с раскаленной кожи. И французская же нежность, затапливающая тело, превращающая его в вату, в стекающий с плеч дурман.

И становилось неважно, что это — женщина, что именно женщина так целует ее, Ольгу, так ласково гладит ее спину, так остро проникает между губ языком. Ну и пусть женщина, что же? Разве не важнее это ощущение гладкости волос под ладонями, раскрасневшиеся щеки, закрытые глаза? Разве не важнее, что они наконец встретились?

Забыв о том, что давала себе слово не торопиться, Ольга нащупала Ларину грудь под свитером. Гладила ее через мягкую вязаную ткань, обхватывала пальцами, упиваясь этим ощущением. Она сама не поняла, как это произошло, но вторая ее ладонь вдруг опустилась вниз и схватилась за застежку джинсов.

Лара засмеялась, разрывая поцелуй. И Ольга смутилась, убрала руки, отпрянула.

— Извини.

Ну вот, опять. Опять она за свое. Не сдержалась. Да как тут сдержишься?

— Не извиняйся, — сказала Лара. — Я же сама начала. Не сумела себя удержать.

Она не двигаясь сидела на водительском кресле, снова положив руки на руль. Ольга достала сигареты и закурила, хотя не стоило бы — горечь никотина до сих пор ощущалась на губах и небе.