Естественно, Дженни оказалась настоящей фигуристкой. Она крутилась и выписывала на льду вензеля, а Сэди висла у нее на локте, ожидая, когда за ней приударят одинокие красавцы папаши, которые не заставили себя долго ждать. Твердо решив пережить Рождество в причудливой нью-йоркской версии, я ставила одну ногу перед другой и таким образом передвигалась по катку. В пятнадцать лет у меня это неплохо получалось, мы с Луизой катались каждую неделю. Но тогда у меня хорошо получались брейды, браслеты дружбы и гофрировка волос, с чем я, слава Богу, лет с пятнадцати не сталкивалась. Тугой подол стеснял, непроницаемая для ветра парка замедляла движение, и я не ощущала веселья. Мне вообще было невесело. Я так умело притворялась, изображая улыбку, выдавливая смех и всячески развлекаясь, что забыла веселиться. Я забыла, как веселиться.

А ведь сегодня канун Рождества.

Я засмотрелась на огромную елку посреди катка, всю в ярких огнях, и замерла. Он не позвонил.

Канун Рождества, а он не позвонил!

Это стало последней каплей. Во мне что-то взорвалось. Черт побери, да как он смеет портить мне Рождество! Но злиться на коньках — последнее дело: я видела «Танцы на льду» и знаю, что может случиться. «Хватит — значит хватит», — сказала я себе. Сейчас стяну коньки, влезу в сапоги, сяду в поезд, выдержу пятнадцать минут, пересяду на другой поезд, вытерплю еще пятнадцать минут, войду в квартиру и дам ему по морде. План удался бы малой кровью, если бы я не растянулась на льду во весь рост.

— Энджел, ты что? — Дженни мгновенно оказалась рядом, но было слишком поздно. Ладони жгло, колени болели, я не могла отдышаться, и слезы сами полились ручьем.

— Все нормально, — выдохнула я, давясь рыданиями. — Просто мне больно.

У большинства нью-йоркских катающихся хватило такта не пялиться на великовозрастную девицу, ревущую, как младенец, когда ее под руки выводили со льда. С размаху усевшись на скамью, я рванула шнурки, злясь на Алекса, на себя и на того, кто пятнадцать лет назад сказал мне, что шнурки на коньках надо завязывать на два узла.

— Помочь?

— Нет, не ну… — Я сердито — куда там Гринчу — подняла голову и замерла.

Передо мной стоял Алекс.

На секунду я даже подумала, не ударилась ли головой при падении, но Дженни, Сэди и Эрин быстренько вымелись прочь, загадочно улыбаясь.

— Наконец-то, — заявила Дженни достаточно громко, чтобы все услышали. — Я уже думала, этот засранец так и не появится.

— Дай все же помогу. — Алекс встал на колени и принялся за мои коньки. — Зачем ты так туго затянула?

Дар речи ко мне еще не вернулся. Алекс был здесь, прямо передо мной. Челка свесилась на лицо — он колдовал над моим коньком, и я видела, как его длинные ловкие пальцы с покрасневшими от холода подушечками распутывают узлы на шнурках.

— Я собиралась к тебе ехать, — призналась я.

— Сейчас холодно, но мороз не такой уж сильный, — отозвался Алекс, возясь с коньком. — Ист-Ривер не замерзла.

— Я ничего не слышала о крупных авариях в сетях мобильной связи, — сказала я. Все было так странно. Мне хотелось обнять его, извиниться, ощутить его нежную кожу и никогда-никогда не размыкать объятий, но вместе с тем не терпелось, чтобы он побыстрее стащил с меня коньки и я могла забить его насмерть лезвиями. Не зная, на что решиться, я сидела неподвижно.

Алекс посмотрел на меня. Щеки у него были розовые. Боже мой, как хотелось ущипнуть! А потом надавать пощечин — беспощадно, изо всей силы.

— У меня нет оправданий. Я уезжал на несколько дней, повидался с родней, много думал, — начал он. — Конечно, я должен был позвонить. Я сто раз набирал твой номер, но не знал, что сказать.

— Теперь знаешь?

Лучше узнать наверняка, чем мучиться догадками.

Он кивнул:

— Прости меня.

Ничего себе!

— Я наговорил такой ерунды — о тебе, о Дженни, обо всем. На самом деле я такого не думал, особенно о Дженни. Я был взбешен и не знал, на чем выместить ярость. Я не очень умею выплескивать злость.

— Я не передавала, что ты о ней наговорил, — предупредила я, подавив желание запеть и пуститься в пляс. Вернее, отложив это дело, пока на мне коньки. — Поэтому ты еще жив, если тебе интересно.

— Так вот почему она вышла из себя, когда я извинился. — Алекс закрыл лицо ладонью. — Черт!

— Когда это ты извинялся? — Мне вдруг стало остро интересно, как это Дженни услышала от Алекса «прости» раньше, чем я.

— Она звонила сегодня ночью, — объяснил он, снова принимаясь за шнурки. — Позвонила и отчитала. Я это заслужил.

Я посмотрела на каток, но Дженни нигде не было видно. Вот чертовка!

— Алекс, прости меня! — Я остановила его руки и подалась вперед, почти коснувшись его лба. Он действительно был совсем близко. — Все, что я говорила… Я не знала, как объяснить. Больше всего на свете я хочу остаться в Нью-Йорке, на это есть тысяча причин, и ты — самая важная. Я просто боялась сказать об этом раньше.

— Боялась? Чего? — Он переплел пальцы с моими. У меня перехватило дыхание.

— Твоей реакции. — Я смущенно тряхнула головой. — Вдруг ты выйдешь из себя. Кстати, так и получилось.

— Ты боялась, что хочешь остаться со мной? — спросил он так тихо, что любопытная тетка, сидевшая рядом, напряглась, пытаясь расслышать. — Почему?

— Потому.

— Это не ответ. — Алекс легонько ткнул меня кулаком в колено. — Что потому?

— Потому что это от меня не зависит, — пробормотала я, высвобождая свои пальцы и принимаясь распутывать узлы. — Если бы я осталась здесь по работе, ради подруг или просто потому, что не хочу возвращаться, это было бы мое решение. А желание остаться из-за тебя означало положиться на твой выбор. Поэтому я боялась. Думала…

— Вдруг я не захочу, чтобы ты осталась? — закончил Алекс. — Значит, ты боялась — я скажу, что ты мне не нужна, и поэтому предложила жениться?!

— Я не говорю, что это логично, — защищалась я. — Да, я наговорила всякой чуши о том, что официальный брак ерунда, просто бумажка. На самом деле я так не думала. Я просто озвучила то, что, по-моему, о браке думаешь ты.

— Я ничего подобного не думаю! — Ему удалось развязать один узел, а мне наконец распутать другой. — Слушая тебя, я чуть не поверил, что ты действительно так относишься к браку.

— Вовсе нет! — запротестовала я. Кто же мог знать, что я такая хорошая актриса? — Я искала способ защититься и возможность остаться. Мне казалось, до тебя не доходит серьезность проблемы с визой. Всякий раз, как я заводила об этом разговор, ты повторял: «Подожди, пока кончатся праздники», — а я с ума сходила от беспокойства!

— Это я понял. — Он помог мне с последним узлом. — Ты просто не допускаешь, что у мужчины может быть план.

— Я уже говорила Дженни. — Я пробовала улыбнуться — губы чуть не свело. — Нельзя попросить визу у Санта-Клауса, у него нет знакомых в иммиграционной службе.

— Дженни сказала, тебе уже не нужна помощь. — Алекс по-прежнему стоял передо мной на коленях, и расстояние между нами было как раз для поцелуя. — Проект журнала — очень достойная вещь. Я тобой горжусь.

— Надеюсь, все получится, — пожала я плечами. Странно было сознавать, что в моей жизни произошли такие глобальные изменения, а он ничего не знал. — Издатель готов спонсировать мою визу, поэтому ты теперь совершенно свободен.

Алекс глубоко вздохнул и снова взял меня за руку.

— Что, если я не хочу такой свободы?

Я улыбнулась, на этот раз искренне.

— А ты от меня легко не избавишься. Мне, конечно, очень нравится спать на надувном матраце в квартире Дженни, но я хотела бы уже вернуться домой.

— Да, но что, если ты не просто вернешься домой? — Алекс завозился и зачем-то встал на одно колено, держа меня за руку.

— Ты не хочешь моего возвращения? — Я уже ничего не понимала. Корова, сидевшая рядом, превратилась в слух.

— Слушай, давай я тебе это отдам, и ты сразу догадаешься, в чем дело. — Он сунул руку в карман куртки и вытащил черную бархатную коробочку.

Глаза у меня расширились до размера полной луны, и я инстинктивно ударила его по руке изо всех сил.

— Интересная реакция, — усмехнулся Алекс. Он поджал губы, кашлянул и поднял на меня глаза. А меня вдруг скрутил острый приступ болезни де ля Туретта — я из последних сил удерживала рот закрытым. — Энджел Кларк, с самой первой нашей встречи ты обеспечивала мне сплошные развлечения. Спустя неделю нашего знакомства твою подругу вырвало на мой диван, на секс ты не соглашалась целую вечность, всякий раз, как ты выезжаешь за границы штата, с тобой что-нибудь случается…

Я снова шлепнула его по руке:

— Что-нибудь более приятное я сегодня услышу или нет?

— Ты любишь драться. — Он потер руку. — Но я слышал, в Вегасе ты выиграла кучу денег, а раз так, побои можно и стерпеть.

— Фу. — Я посмотрела на елку и снова на Алекса, сморщив нос, чтобы удержать слезы. — Продолжай. Скажи уже что-нибудь хорошее.

— Ты, конечно, не поверишь мне теперь, когда ты стала важной персоной в журнальном бизнесе и владелицей целого состояния, прилипшего к твоим ручкам в Вегасе, но я давно об этом думал… — Он сунул мне в руку бархатную коробочку и кивнул. — У нас в семье принято открывать по одному подарку в канун Рождества.

— Боже, терпеть не могу, когда люди так поступают! — Я правда этого не люблю. — Это портит рождественское утро, это… — Слушай, закрой, пожалуйста, рот и открой подарок, а? — В голосе Алекса слышалось уже некоторое огорчение. — Здесь очень холодно и твердо, колено уже болит.

— Старый романтик, — пробормотала я, открывая коробочку. В первый раз за день я обрадовалась, что на мне не штаны на резинке. Подобные события не должны происходить в присутствии клетчатых джинсов свободного покроя. Я задохнулась, когда из коробочки засверкало красивое кольцо с изумрудом. Большой квадратный камень на узком ободке белого золота, инкрустированном крошечными бриллиантами, в которых отразились все огни рождественской елки «Рокфеллер-центра», образовав маленькую радугу. — Какая красота!!!