Огнев кивнул, то же самое ему доложил и Николай.

— Спустя некоторое время, она резко прекратила посещать практику никого не поставив при этом в известность. А причиной того стало ее падение с лестницы и долгое физическое восстановление. Многочисленные ушибы, сотрясение головного мозга, вывих правой лодыжки и левого запястья — это официальное медицинское заключение.

Гладышев замолчал, вдохнул полной грудью:

— Истощение, обезвоживание, многочисленные гемотомы в области головы и грудной клетки, ссадины в области запястий и лодыжек, ушиб правой почки, разрыв девственной плевы — это другое мед заключение, которое ты не найдешь на бумаге, но которое можешь услышать от лечащего доктора Вероники.

— Что ты, черт возьми, имеешь в виду?!

— Ее изнасиловали, Саша, и не единожды. Насиловали в течении нескольких дней. В безсознательном состоянии привезли в больницу.

— Господи… — прошептал Огнев, прикрывая ладонью лицо. Гладышев смотрел на бледное лицо Огнева перекошенное мукой и болью. Он никогда прежде не видел его в таком состоянии.

— По началу я думал, что это был Михаил Струганов, компаньон Бродского, потому что именно он оплатил лечение Вероники и припугнул доктора — если не будет держать язык за зубами, то же самое произойдет и с его шестнадцатилетней дочерью.

Он перевел дыхание:

— Он сказал, что Вероника физически быстро поправилась, но вот ее эмоциональное состояние было очень тревожным по его мнению. Действительно, она начала посещать психолога, по словам которой Вероника была очень зажата, напугана и ей понадобилось много сеансов, чтобы ей помочь. Конечно же без транквилизаторов не обошлось, потому что приступы паники накатывали в самые неподходящие моменты. Вероника никогда не говорила, кто с ней так поступил и лишь однажды, сама того не замечая, проговорилась что это был Евгении Бродски.

— Ты знал это с самого начала?

— Да.

— Какого х*я ты ничего мне не сказал?!! — взорвался Огнев.

— Не считал нужным. То, что произошло с Вероникой никак не могло отразиться на деятельности компании. Если бы я что-то накопал или если бы мне показалось что-то подозрительным, я бы известил тебя.

— Твою мать…. ты хоть понимаешь что ты натворил?!

Гладышев долго молчал, прежде чем твердо сказать:

— Я лишь выполнял свою работу. И я принял правильное профессиональное решение, когда не сообщил тебе о прошлом Вероники. И даже если бы я знал, о том что вы пара, я бы и тогда ничего не сказал тебе. Это ваше личное дело, более того только Вероника имеет право сознаваться тебе или нет, в том что с ней произошло.

Он в задумчивости посмотрел на Огнева:

— А вот что натворил ты Огнев?

Он обессилено откинулся в кресле:

— Я… — он прикрыл глаза вспоминая страх во взгляде Вероники, — поступил с ней не лучше Бродского.

— Почему со мной не связался? Почему не перепроверил информацию? Где была твоя логика? Саша, элементарно: три тендера из шести мы проиграли еще в период когда Вероника не работала в компании!

— Сука… — в сердцах бросил он.

Он чувствовал, что что-то не сходится. Хотел разобраться во всем, хотел посмотреть на создавшуюся ситуацию трезвой головой — интуиция подсказывала не торопится с выводами. На тот момент его самого пугала ярость, с которой он думал о Веронике. Он хотел раздавить ее, стереть с лица земли. Именно поэтому, приказал вывести ее из здания, чтобы она оказалась как можно дальше от него. Но она пришла к нему в тот же вечер. Она была настолько уверена в своей невиновности…что пришла к нему… А он даже не позволил ей объясниться…

— Мне жаль, Саша… Но могу посоветовать, отбросить гордыню и попросить у нее прощение.

— Гордыню?… Да я готов молить ее о прощении на коленях. Только не думаю что это поможет. Я бы не простил.

Гладышев, улыбнулся в душе, понимая насколько сильно Огнев любит Веронику, сам того не осознавая. Роман встал с кресла и застегнул пуговицу на пиджаке:

— Ну что ж, тебе лучше остаться одному и хорошенько обдумать свои дальнейшие действия. Да кстати… программа которая вычислит IP-адрес с которого были сделаны взломы в систему будет готова через неделю. Тогда мы и узнаем кто на самом деле является крысой.

Он развернулся и направился к двери.

— Рома! Как ты объяснишь эти фотографии?

— Во-первых: почему ты спрашиваешь меня? Не лучше ли самому спросить об этом Веронику? А во-вторых… посмотри внимательно что ты видишь на них?

За Гладышевым тихо закрылась дверь.

Он протянул руку и взял первый попавшийся снимок.

Он мыслено простонал. Какой же он дурак. Слепой дурак.

Как же он не разглядел панику в ее взгляде, бледное лицо искаженное страхом и ужасом, или побелевшие костяшки пальцев вцепившихся в ворот пальто Бродского?

Огнев обреченно вздохнул, направился к бару и налил полный стакан неразбавленного виски. Сделал большой глоток, подошел к панорамному окну и прислонился лбом к холодному стеклу.

Что же он натворил? Собственноручно уничтожил счастье, к которому стремился все свои одинокие годы, сам того не осознавая. Погубил любовь женщины, той единственной без которой он уже и не представлял свою дальнейшую жизнь.

Просить прощение? Но простит ли она? Он бы не простил на ее месте. Такое не прощают.

Он вспомнил ее стеклянный взгляд, после того как грубо взял. В том взгляде не было ни боли, ни страха, не было былой нежности и любви, которую он привык видеть в ее глазах.

В том взгляде не было больше жизни.

Глава 17

Сердце все еще бьется в надежде на справедливость, а Разум крутит пальцем у виска:

— Сказку со счастливым концом писали не для тебя, — с усмешкой говорит он, затем машет ладонью, смотрит с грустью, разворачивается и покидает меня.

Меня покидает Разум!

Бегу вслед за ним, спотыкаюсь, падаю, поднимаюсь, протягиваю руки в надежде удержать его.

— Не покидай! — кричу. — Я смогу! Слышишь?! Смогу! Я выберусь! Обещаю!

— Не в этот раз. Прощай…


Тьма — уютным коконом, окутывает со всех сторон. Я дома, вдруг понимаю. Тьма тепло улыбается раскрывая объятья, не задумываясь вхожу в уютное кольцо ее рук. Там тепло и комфортно. Хочу поблагодарить за новый обретенный дом, задираю голову, но вместо теплой улыбки вижу хитрый оскал, а уютные объятья оборачиваются безжалостно сжимающим обручем. Мне нечем дышать. Я задыхаюсь. Хочу позвать на помощь, но с ужасом понимаю что некого звать. Меня уже никто и ничто не спасет…


— Глупая, наивная дура, — Судьба в очередной раз вытирает об меня ноги, затем брезгливо заталкивает в самый темный угол сырой темницы:

— Здесь твое место, — надзирательским тоном говорит она.

— Но, за что?

— Потому что снова доверилась. Потому что не учишься на собственных ошибках.

— А как же Любовь? Ведь если бы не любила — не доверяла.

— Любовь? — Судьба с жалостью на меня смотрит. — Ты все еще в нее веришь?..


Просыпаюсь от собственного крика. Простыней вытираю лицо мокрое от слез.

Обречена. На одиночество, затворническую жизнь, бессмысленное существование, болезненные воспоминания, ночные кошмары, полный пофигизм ко всему происходящему, недоверие к окружающим, боязнь собственной тени.

Не знаю, что станет со мной потом. Понятие не имею как выбраться из черной, мерзкой, густой трясины мучений. А стоит ли искать дверь за которой, возможно, найду покой? Стоит ли снова собирать себя по крупицам, начинать все заново и искать избавления от боли? Задаю сама себе в сотый раз эти вопросы и в сотый раз отрешенно пожимаю плечами.

Мне все равно.

Машу рукой на очередной план по спасению своей уже никчемной жизни. Бесполезно что-либо менять, остается лишь плыть по течению.

Плыть по течению!

От этой мысли вялое тело передергивает словно от тока в тысячи вольт. Вспоминаю слова Огнева и чувстсво маленькой надежды которое зародилось во мне в вечер, когда безоблачное будущее уже не казалось счастливым сном и невыполнимой мечтой; когда счастье и любовь стали физически осязаемы, стоило лишь протянуть руку и коснуться мужчины для которого я была рождена.

Я замираю, почти перестаю дышать.

— Мужчина для которого я была рождена! — шепчу в темноту.

Заблуждение или истина?

Нет смысла искать ответ. Теперь уже ничто не имеет значение, ведь прошлое не изменить и, тем более, не стереть из памяти.

Жестокость с которой Огнев унижал, намного больней действий Бродского. Любила, боготворила, вверила свою жизнь и душу человеку которому безоглядно доверяла, а он оказался очередным монстром, моим пожизненным кошмаром. И нет уже сил винить ни его в жестоких действиях, ни себя за то, что снова доверилась.

Очередной тест на выживание, на этот раз не будет пройден.


И вроде бы все встало на свои места: шпион был идентифицирован, его связь с Бродским была установлена, улик чтобы засадить обоих за решетку было предостаточно, да вот долгожданное удовлетворения так и не настало. А все потому, что эти события теперь были уже не так важны, как прежде.

Вернуть Веронику! Сейчас это стало приоритетом номер один в его жизни. Только как это сделать, он понятие не имел.

Он тысячу раз прокручивал в уме события того злосчастного вечера и тысячу раз корал себя за несдержанность и жестокость. За то, что не дал ей возможность оправдаться и все объяснить, за то что не видел очевидного — ее невиновность.

Он предполагал что она специально подстраивала встречи с ним, чтобы обратить на себя внимание, войти в его доверие, стать его любовницей, чтобы иметь доступ к информации. Но где смысл во всем этом, когда эту же информацию узнавали взламывая систему, и он прекрасно об этом был осведомлен? Но самое прямое доказательство ее невиновности это была ее любовь, ведь человек который любит не способен на предательство. А она любила. Любила бескорыстно, доверяла безоглядно, подарила свое сердце и душу, а он был настолько ослеплен яростью, что позволил растоптать ее доверие в грязи жестокости и насилия.