От слов сказанных спокойным бесстрастным голосом, меня парализует от страха. Еще ни разу в жизни, мне не было настолько страшно. Ни разу в жизни!

Слышу как он поднимается с дивана и медленными шагами сокращает расстояние между нами.

— Я х-хочу уйти, — шепчу чуть ли не плача, когда спиной чувствую жар его тела.

Он стоит позади, ничего не говорит и даже не касается меня.

— П-пожалуйста…

Слышу его глубокий вдох, он делает последний шаг, что разделяет нас и обхватывает мою шею сильной рукой, немного поворачивает голову в сторону и шепчет на ухо:

— И что же мне с тобой сделать? А, Вероника?

Всхлипываю от ужаса:

— Позволить все объяснить и дать н-нам возможность во всем разобраться.

Не могу справиться со страхом и начинаю беззвучно плакать. Я уже знала, что последует боль. Не физическая. Нет. Я была уверена — Огнев не способен поднять на меня руку, но зато он способен уничтожить морально, вселяя страх и панику. И боль от этого будет невыносимой, потому что после его действий наступит конец и я никогда больше не стану прежней. Его действия рассчитаны на полное мое уничтожение. Останется лишь оболочка бездушной, безжизненной куклы.

Он разворачивает меня и бесстрастно вытирает мои слезы:

— Не плачь. Тебе это уже не поможет.

Хочу исчезнуть из его поля зрения. Желание доказывать свою невиновность отпало, мне уже все равно считает он меня предательницей или нет, я просто не хочу здесь находится. Не с ним и не сейчас.

Он приспускает с моих плеч пальто и оно тихо падает к моим ногам, затем он медленно и аккуратно начинает расстегивать пуговицы на моей блузке.

— Н-не надо…пожалуйста…

Не смею открыто сопротивляться, потому что боюсь спровоцировать Огнева на более жестокие действия.

Молю лишь взглядом и словом.

Он не обращает никакого внимание на мою просьбу, распахивает полы блузки и проводит указательным пальцем по ложбинке грудей.

— Зачем строила из себя невинность? Зачем вынуждала брать нежно, когда самой хотелось чтобы тебя имели жестко и грубо? Захотелось разнообразия после Бродского?

Качаю головой, не вижу сквозь пелену слез его выражение глаз, но слышу голос полный презрения и отвращения.

— Пожалуйста, дай мне все объяснить. Я… не понимаю что происходит и почему меня обвиняют в том, чего я не делала. Саша, я…между мной и Бродским не было никаких отношений.

— Никаких?

Мотаю лихорадочно головой. Уже не пытаюсь скрыть ужас, который охватил все мое существо.

— Он тебя трахал?

— Не надо, прошу…

— Отвечай! Он. Тебя. Трахал?!

— Прости, — шепчу.

Он в бешенстве отталкивает меня прислоняя к стене, затем его рука снова обхватывает шею.

— Ты просишь прощение?! Какая же ты тварь.

Он берет меня за локоть и как провинившегося ребенка ведет к столу. Толкает вперед и я больно ударяюсь животом о его край. Хочу развернутся, но Огнев рукой прижимает мое лицо к его поверхности. Обнаженной грудью чувствую прохладу красного дерева. Через секунду он поднимает подол моей юбки. Дергаюсь в его руках, но он лишь сильнее прижимает меня к столу.

— Что ты делаешь?

— Тебе понравится, не дергайся.

— Господи… Нет! Не делай этого… Пожалуйста, не надо!

Одним рывком, он спускает мой колготки и трусы.

— Саша, прошу… — уже плачу открыто. — Я не предавала. Клянусь. Я бы не смогла…

— Заткнись.

— Я люблю тебя!

Сильный кулак ударяет поверхность стола возле моей головы.

— Не смей говорить о любви.

Резкий толчок пронзает мою плоть. Сильно кусаю нижнюю губу, чтобы не закричать от боли. Он продолжает прижимать мою голову к поверхности стола ритмично врезаясь в мое тело. Я чувстсвую волны беспощадной силы направленные — унизить, раздавить, уничтожить. Закрываю глаза и пытаюсь отключить мозг, как когда-то, но ничего не выходит. Процесс саморазрушения запущен, на этот раз мне не спастись. Мне уже никогда не удастся выбраться из ямы полной боли, я просто захлебнусь в ней.

Чувстствую как Огнев ускоряет движения, затем замирает на долю секунду и изливается делая рваные толчки. Он опускает голову на мою спину тяжело дыша. Через минуту, когда его дыхание снова стало ровным, он отстраняется.

От бесслия скатываюсь к его ногам.

Слышу звук закрывающейся ширинки и бляшки ремня.

— Встань.

Встать? Как? Ведь у меня нет сил сделать хотя бы вдох полной грудью.

— Я сказал встань, — легко толкает носком в мое бедро. Действие рассчитано не причинить боль, а просто направить очередную дозу унижения.

Опираюсь об пол ладонями. Затем о край стола. С трудом становлюсь на ноги. Они почти не держат меня и я опираюсь всем весом о стол.

— На меня смотри.

Кивает когда я исполняю его приказ.

— Если ты, еще хоть раз, появишься в поле моего зрения, клянусь, ты об этом крупно пожалеешь. Уяснила?

Дважды киваю:

— Да.

Опускаю голову, смотрю на одеревеневшие пальцы которые вцепились в края блузки.

— А помнишь… ты обещал, что никогда не причинишь мне боль?

Поднимаю взгляд. Смотрю в бесстрастное лицо, и слышу в ответ:

— У тебя есть две минуты привести себя в порядок и навсегда исчезнуть из моей жизни.

Глава 16

Уже третий день Огнев пребывал в состоянии некой прострации. Он будто жил наблюдая за собой со стороны. Он по-прежнему ходил на работу, принимал решения, разговаривал с зарубежными партнерами, присутствовал на совете директоров, в котором обсуждались итоги уходящего года, но все это он делал на автомате, словно робот, не чувствуя драйва и прежнего удовлетворения от своей деятельности. И виной тому стали события произошедшие три дня назад. Тогда он еще не знал, что наказывая Веронику, на самом деле убивает себя.

Былo восемь часов вечера, а он все еще находился на работе. Отправляться домой не было никакого желания. Ведь там больше не было ее.

Каждый раз, переступая порог своей квартиры, он еще сильнее чувствовал свое одиночество и вину, которую даже и не пытался заглушить. Он винил себя за то, что поступил настолько жестоко с женщиной, которую полюбил. Сейчас он точно знал, что чувство которoе он испытывал к Веронике и есть та самая любовь. Он видел ее отражение каждый раз, когда смотрел в глаза любимой.

Какой бы продажной сукой она не была, она не заслужила подобного поведения с его стороны.

От раздумий его прервал звонок телефона.

— Ты где? — спросил Гладышев не здороваясь.

— В офисе.

— Я еду к тебе. Через пол часа буду.

— В чем дело?

Услышал тяжелый вдох:

— Ну и наломал ты дров, Огнев.


— Что же тебя заставило забросить дела в Лондоне? Миронов говорил, что тебе нужны еще недели две чтобы во всем разобраться.

Гладышев махнул рукой:

— Сейчас это не актуально.

— А что актуально?

— Хреново выглядишь.

— Ты пролетел три тысячи километров, чтобы сказать насколько хреново я выгляжу?

Гладышев снова отмахнулся и швырнул Огневу небольшую папку. Она плавно скользнула по столу.

— Что это?

— Почитаешь на ночь сказку.

— Рома.

— В общем так. Даже не знаю с чего начать… Начну наверное с самого главного — Вероника не имеет никакого отношения ко всей этой истории про слив информации.

Огнев напрягся и даже поддался немного вперед будто не веря своим ушам.

— Что ты сказал?

Гладышев молчал, давая возможность Огневу переварить информацию.

— То есть как не имеет отношение? Ты же сам предоставил мне доказательства.

— Ну, во-первых, лично я никакую информацию тебе не давал, а во-вторых что за доказательства позволь спросить?

Огнев достал несколько фотографий из ящика, и не глядя на них протянул Роме. Тот взял их и несколько минут в задумчивости разглядывал.

— Очень… интересно. Ладно, что еще у тебя есть?

— В смысле?

— Какие еще доказательства у тебя есть?

— ?!

— Поняяятно…Значит так, с Николаем я сам разберусь.

— Я думал ты курируешь его действия.

— Он ничего не делает без моего согласия, это так. Но я понятие не имел, что Николай предпринял какие-либо действия в этой истории без моего ведома. Он случайно увидел ее с Бродским, сфотографировал и сделал поспешные выводы и даже не поставил меня в известность о докладе к тебе. Слухи об увольнении Вероники из Кристалла, долетели до Лондона сегодня. Представляю какие сплетни это повлекло за собой, учитывая события произошедшие на предновогодней вечеринки.

Огнев прикрыл глаза рукой. Он понимал о чем говорит Гладышев — о сочувствии или, может быть, о злорадстве, которые испытывают люди к Вероники. Ведь буквально на следующий день, после их, так сказать, официального объявления о том, что они являются парой, он ее с позором увольняет, а вот о причинах ее увольнения, никто, ничего не знает. Он мысленно простонал. Наверняка люди предполагают, что она просто ему наскучила и он решил избавиться от нее таким образом.

— Когда Ворошилов принял ее на работу, он попросил проверить ее, ведь она проходила юридическую практику в адвокатской конторе отца Бродского — нашего главного конкурента. Он хотел быть уверенным, что у Вероники нет никаких личных интересов, учитывая что их пути с Бродским возможно пересекались в прошлом. Я начал небольшое расследование.

Гладышев перевел дыхание:

— Она с успехом проходила практику, ей даже предложили постоянную работу. Работники помнят ее как усердную и целеустремленную стажерку. А так же припоминают, что с тех пор как она начала проходить у них практику, Евгений Бродски начал чаще наведываться к отцу на работу, то что он прежде делал крайне редко. Со временем ни для кого не было секретом, что причиной тому стала Вероника. Все догадывались, что они встречаются, но открыто они не показывали своих отношений.