Юлия Комольцева - Я балдею от его ямочек

– А чем это пахнет? Селедочкой, да? И картошечка жареная, да?

Голодна она была зверски. Переоделась мигом. И уже за столом, торопливо жуя, пробормотала:

– Надо маме позвонить. Она, наверное, соскучилась…

Сказать, что дед удивился, все равно, что назвать Амазонку ручейком.

Каникулы кончились внезапно, с ними всегда так. Раз, и нет. Пару дней Лина ходила как очумелая, заново привыкая к школьному гулу, необходимости делать домашние задания, включать игнор в ответ на насмешки, экономить время. Словом, к несвободе.

А на носу был очередной турнир. Это и вдохновляло, и пугало. Как обычно, впрочем. Лина всегда испытывала перед соревнованием противоречивые чувства.

Максим гонял их нещадно, изматывал физически. Палыч больше напирал на стратегию и отрабатывал различные комбинации. Чем ближе становился день «икс», тем больше атмосфера в группе накалялась. Ребята были разновозрастные, и не все могли участвовать в турнире. Категории «12 и младше» не предполагалось в этот раз, так что младшие завидовали старшим, и это добавляло тренировкам нервозности.

Но в общем Лина была вполне довольна жизнью. Погода наладилась, школьные будни вошли в колею. И мамин голос по телефону теперь не отпугивал. И главное, – Егор держался дружелюбно, они иногда даже перекидывались парой фраз. Она больше не кружилась по комнате в эйфории. Некогда было. Но когда он позвонил ей, у Лины форменным образом затряслись поджилки. Раньше она думала, что это романтические выдумки, и внутренняя дрожь пробирает только от сильной усталости. А тут ей пришлось привалиться к стене, чтобы не упасть.

С первого раза Лина не поняла, о чем идет речь. Она попросила:

– Повтори, пожалуйста. Плохо слышно.

– Ты можешь завтра в восемь быть на корте? Он соглашается играть, если никого не будет вокруг.

– Кто это он?

Задав вопрос, она тут же догадалась сама, кто имеется в виду. Мик, естественно. Он все это время как прежде полировал стенку. Но всякий раз, когда подходил Егор, они отступали в тень и болтали. Раньше Мик не прерывался ради разговора с кем-то.

Егор объяснил, что Мик готов играть только с Линой.

Она не стала спрашивать, почему. Ее интересовало другое: зачем Егору этот Нахаленок вообще сдался. Жалко хлопца, это верно. Но при чем тут игра?!

– Приезжай, ага?! – Попросил он, и это все решило.

Лина понимала, что Егор тоже будет там, и неважно, что им двигает. Он сказал «приезжай», и коленки у нее задрожали еще больше.

– Ладно. До завтра, – ответила Лина быстро, и, отключившись, разрыдалась вдруг.

Деда не было дома, и некому было утешить или расспросить, что случилось. Она плакала навзрыд, уткнувшись носом в стену.

– Мама, мамочка, – срывалось с губ, хотя два года ей удавалось сдерживать эти рыдания и это слово. Но сейчас, когда терзало не предательство матери, именно к ней обращалась Лина.

Растерянность, обида, радость – все смешалось. Он позвонил, но не для того, чтобы услышать ее голос. Он просил, но не за нее, и не для нее. Ему плевать на нее по большому счету. И по маленькому.

А ей … Если бы она могла сказать, как та девочка: «Я балдею от его ямочек!». Так же легкомысленно и просто.

У него есть Карина. И десяток друзей. Уверенность в каждом шаге и очаровательная улыбка. А что у нее? Дикая радость от его звонка. И злость на себя за это. Уязвимость. Зависимость.

Собственная готовность бежать на его зов поразила Лину.

Вот завтра он позвонит и попросит луну с неба, и она ведь бросится со всех ног ее доставать, взмоет в небо хоть на ракете, хоть на чем…

Стоп! Так приказала Лина себе, отлепилась от стены и пошла умываться.

Из крана едва капало. Лина подставила ковшик, и, набирая воду, также по капле, по крохе мысленно складывала все, что имела.

У нее есть характер. И сила воли. И упорство. Хорошее такое спортивное упрямство.

У нее есть дед. Обожаемый дед, самый суперский на свете. И теннис. И она завтра покажет такую игру, что Егор ахнет. Придет смотреть на своего ненаглядного Мика, а увидит ее – Лину. Наконец-то разглядит!

До этого момента она уже пыталась поразить его в самое сердце. В том числе и теннисом высокого класса. Прически, наряды, ужимки тоже шли в ход. Робко и неумело, правда. Кокетство это ведь своего рода искусство, а Лина им владела далеко не в совершенстве. Другие иногда оценивали ее ухищрения, но не Егор. В его глазах ни разу она не увидела даже проблеска интереса.

До той игры под мостом. Что-то тогда его зацепило.

Утром Лина поднялась без будильника, хотя спала отвратительно и чувствовала себя разбитой. И только убедившись, что на корте нет Карины, повеселела. О таком она даже не смела мечтать.

Мик прыгал через скакалку. Егор, чертыхаясь, ровнял грунт, – резиновые корты с утра были заняты старшими. Лина вышла ему помочь.

– Лучше разминайся, – проворчал он.

Но она упорно тащила за собой волокушу. Засмеялась:

– Мы как тягловые лошадки!

– Скорее, волы!

– Не, бурлаки на Волге!

– Есть немного, ага – усмехнулся Егор.

Была у него такая привычка – агакать. Почему-то именно в этом коротком слове «г» получалась мягче, чем обычно. Аха. Это звучало трогательно. А может, так только казалось Лине.

– Я раньше думала, что бурлаки – это корабли так называются, которые они там тащат, на картине. От слова «бурлить». Бурлят себе по воде и бурлят.

– Не корабли, а баржи, – поправил он с улыбкой и, закончив свою половину, подошел к Лине.

– Давай, давай, я сам. Иди имитацию делай.

Лина смотрела на лицо с ямочками. И осмелилась задать вопрос:

– Тебе зачем этот Мик, а?

– Что значит, зачем?

Он отвел взгляд. Она ждала.

– Ты же сама все понимаешь. Тебе он тоже нужен, ага?

Егор поглядел на нее с вызовом.

– Мне?!

– У него есть чему поучиться.

– У него?!

Она чуть ли выкрикнула последнюю фразу. А голос Егора, наоборот, становился все тише. Они вдвоем держали одну волокушу, застыв в центре корта.

– Да не ори ты, – поморщился Егор, но было ясно, что досадует он скорее на себя. – Я знаю, что тебе не все равно. Ты его уговорила как-то, нашла общий язык, сумела же?

Ей стало неловко. Лина пробормотала:

– Я просто так…

Он покачал головой.

– Не просто, Лин.

Горечь его тона поразила.

– Ну все, ладно, время идет. Разминайся и Мика зови, ага?

На этот раз Лина послушалась, смирившись, что больше все равно ничего не объяснит. Впрочем, Егор был прав, – она понимала и так. Просто хотелось, чтобы он сказал это вслух, откровенно, по-дружески.

Или такие вещи не говорят даже друзьям?

Но у Лины давно не было друзей, она не помнила, как это бывает.

Задумчивость не покинула ее на корте. Возможно, из-за этого игра получилась несколько вялой. Хотя Мик, войдя в азарт, снова принялся орать, как оглашенный. Дядя Сережа выскочил на его вопли, постоял, покачал головой. В перерыве предупредил:

– Скоро начальство придет, выгнать могут.

Именно этого и дожидался Егор. Потом, когда Мик, проиграв все-таки, ушел к драгоценной своей стене, рассказывал Лине свой план:

– Сначала начальники. Потом пару раз тренер замечание сделает. Потихоньку ребята подтянуться. Главное, не спугнуть сразу. Постепенно время сдвигать, ага?

– Угу!

Это прозвучало отзывом на пароль. Они рассмеялись.

Лина боялась спугнуть это мгновение. Но все-таки вернулась к разговору.

– Ты думаешь, если вот так играть с ним, он перестанет психовать? Только от того, что привыкнет к людям на корте и станет бояться замечаний?

– Глупо, ага. Но хоть попробовать можно.

– Мотивацию надо добавить, вот что.

Серьезность беседы напоминала консилиум врачей. Психиатров. Ага!

Осознав это, и переглянувшись, оба опять заулыбались. Егор взъерошил чуб.

– Как мотивировать-то?

– Главное, понять, зачем, – тихо сказала Лина.

– Ну что, зачем, что? – Рассердился Егор. – Зачем играть?

– Ты уверен, что Мику надо играть? Может, ему и так хорошо!

– Он сам все сказал, Лин. Он не играет только потому, что не может держать себя в руках. Знаешь, сколько он ракеток разбил? Пять! Еще дома, у себя на Украине. А тут полгода на корт не выходил.

– Боялся?

Егор будто не услышал.

– Он с судьями не только спорил, – ругался, ага! Ногами топал! Сетку грыз! Представляешь?

Лина помотала головой, не веря.

Егор передразнил ее, скорчив такую же потрясенную мину. Смех немного разрядил обстановку.

– Ну, допустим, – Лине удалось взять спокойный тон, – и что там его никто не смог привести в чувство? Тогда мы-то как сможем? Мы его даже не знаем толком! Мы сами-то далеко не идеальны.

Слово «мы» она готова была повторять до бесконечности.

Егор не обратил внимания на это. Взгляд у него стал жестким.

– Его там война в чувство привела, ты забыла?

Лина смущенно закусила губу.

– Так что еще хуже все стало, ага!

– Егор, я понимаю, правда, я все понимаю! – Торопливо призналась она.

Он будто освобождено выдохнул.

Говорить о таком трудно. Теперь и Лина ощущала ненужность слов. Откуда у него была уверенность в ней, неважно. Это было восхитительное чувство.

Взаимопонимание.

Пусть речь шла о ком-то третьем, он не был лишним. Он стал связующим. Они будут заботиться о нем вместе, потому что им обоим это нужно. А для чего именно, сформулировать тяжело. Почти невозможно. Ради справедливости и гуманности? Но это лишь красивые слова. Ради спортивного интереса? Посмотреть, на что действительно способен Нахаленок? Ерунда! Интересно, конечно, но ничего не решает и ничего не меняет в их жизни.

Что тогда?

Что ими двигало?

Смутные ощущения, и только. Туманные, подсознательные силы. Они будили их каждое утро, заставляли прогуливать уроки, совещаться, пока Мик разминается, договариваться с ребятами, чтобы и те, по очереди, появлялись на корте. Они толкали их на робкие разговоры со взрослыми, чтобы найти пусть не ответы на вопросы, но хотя бы нащупать почву под ногами. Они подвигали их читать специальную литературу и смотреть теннисные турниры не только наслаждаясь любимой игрой, но высматривая моменты, которые смогут поддержать Мика. Егор будто бы вскользь упоминал, что юный Андреа Агасси позволял себе орать на судей, а Федерер кидался мячиками. Лина рассказывала, что Шарапова иной раз на корте визжит на пределе человеческих возможностей, чуть уступая звуку реактивного самолета.