Тем временем ветер усилился, его мощные порывы сотрясали карету, но, к счастью, стекла на окнах были так хорошо пригнаны, что не дребезжали.

Герцог поудобнее расположился на сиденье, уверенный в том, что если кто и сможет заставить лошадей развить приличную скорость, так это Хайман. В то же время он надеялся, что багажная карета не слишком отстанет: ведь его камердинер был просто незаменим, когда приходилось устраиваться на ночлег в придорожной гостинице.

Трасгроув служил у него уже много лет. Даже в самой захолустной дыре он всегда ухитрялся, как по волшебству, раздобыть горячую воду, грелки для постели и даже сносный ужин.

Но размышления о камердинере и о багажной карете были моментально забыты, когда герцог внезапно осознал, что за несколько миль пути его попутчица ни разу не пошевелилась и не произнесла ни звука.

Он напомнил себе, что такое положение дел его вполне устраивает и ему не придется раскаиваться в своем намерении сделать доброе дело и подвезти ее. В то же время он не мог не испытывать вполне естественного любопытства и в конце концов обнаружил, что, прочитав целую страницу, не понял ни слова.

Когда сильный порыв ветра качнул карету, герцог воспользовался этим предлогом и обратился к своей попутчице:

— Надо полагать, мадам, что для этого времени года погода стоит несколько необычная?

— Да… вы правы.

Голос по-прежнему был очень тихим и слегка дрожал. Герцог понял, что дама не испытывает желания вступать в разговор, и с улыбкой подумал, что впервые встретил человека, столь же необщительного, как и он сам! Он перевернул назад страницу и принялся перечитывать ее.

В этот момент на резком повороте карета на мгновение замедлила ход, а потом так сильно накренилась, что сидевшая напротив женщина буквально упала в объятия герцога. Инстинктивно герцог подхватил ее, и в этот момент капюшон ее дорожного плаща съехал в сторону, и герцог увидел огромные сверкающие глаза и нежный овал лица.

Герцог в изумлении уставился на нее. Это была вовсе не пожилая дама, а молодая девушка, почти ребенок! Она поспешно поправила капюшон и снова забилась в самый дальний угол кареты, но герцог уже успел рассмотреть ее.

— Мне сказали, что в моей помощи нуждается престарелая дама, — медленно произнес он.

Последовала короткая пауза, потом девушка почти с вызовом ответила:

— У меня было такое предчувствие, что вы… согласитесь подвезти незнакомую женщину лишь в том случае… если будете считать ее очень старой и беспомощной.

— Ваше предчувствие было совершенно правильным, — сказал герцог. — Но теперь, когда обман раскрыт, может быть, вы расскажете мне, почему путешествуете совсем одна?

Вместо ответа девушка откинула с головы капюшон, открыв взору герцога копну ярко-рыжих вьющихся волос, небрежно уложенных на несколько старомодный манер. Глаза незнакомки были очень темного серо-зеленого цвета, похожего на цвет морской воды, и даже в полумраке кареты герцог заметил, что ее кожа отличалась необычайной белизной.

Она улыбнулась ему и весело сказала:

— Я рада, что мне больше не нужно стараться говорить дрожащим голосом. Признайтесь, ведь он обманул вас, не так ли?

— Безусловно, — ответил герцог. — Но, с другой стороны, с какой стати я должен был не доверять вам?

— Я так боялась, что вы откажетесь помочь мне, — сказала его попутчица. — Но теперь, когда мы отъехали от постоялого двора по меньшей мере на три мили, вы уже ничего не сможете поделать.

Она произнесла эти слова с таким удовлетворением, что герцог не удержался и заметил:

— Если не принимать во внимание, что я могу высадить вас прямо на дороге!

— В такую погоду, предоставив мне замерзать на обочине? — спросила девушка. — Это было бы совсем не по-джентльменски!

Герцог пристально посмотрел на нее, обратив внимание на нежные, тонкие черты ее лица. Он решил, что ее нельзя назвать красивой, скорее очень хорошенькой, но в том, как она улыбалась и как сверкали ее глаза, было какое-то своеобразное очарование, которого он не встречал в других женщинах. Более того, было совершенно очевидно, что она хорошего происхождения, поэтому он обратился к ней с некоторым замешательством:

— Мне кажется, вам лучше быть со мной откровенной. Я спросил, почему вы путешествуете одна, и вынужден повторить свой вопрос.

Она бросила на него быстрый взгляд из-под ресниц и ответила:

— Я везу спешное и очень важное донесение в Лондон, но это страшная тайна. Обычного гонца легко перехватили бы по дороге, а меня вряд ли кто-нибудь заподозрит!

— Очень романтично! — сухо заметил герцог. — А теперь, может быть, вы скажете мне правду?

— Вы не верите мне?

— Нет!

— Поскольку это дело совершенно вас не касается, я не собираюсь говорить вам правду, — помолчав немного, сказала девушка. — И у вас нет никакого права требовать от меня откровенности!

— А я считаю, что у меня есть такое право, — возразил герцог. — В конце концов, вы находитесь в моей карете, а я, честно признаться, вовсе не горю желанием оказаться вовлеченным в какой-нибудь скандал!

— Это вам совершенно не грозит! — поспешно заверила его девушка, пожалуй слишком поспешно.

— Вы уверены? — спросил герцог. — Пожалуй, в таком случае нам лучше повернуть назад. Вы сможете спокойно подождать в гостинице, пока починят вашу карету.

После некоторого раздумья девушка произнесла совершенно другим тоном:

— Если я скажу вам правду, вы обещаете помочь мне?

— Я не собираюсь давать вам никаких обещаний, — ответил герцог, — но, по крайней мере, постараюсь отнестись сочувственно к вашему рассказу.

— Этого недостаточно!

— На большее можете не рассчитывать!

Снова последовало молчание, потом девушка очень тихо проговорила:

— Я… убежала!

— Об этом я уже догадался! — заметил герцог.

— Это что, так заметно?

— Даже в Шотландии дамы не путешествуют в одиночестве и не садятся в карету к незнакомому мужчине! — Девушка не отвечала, и герцог продолжал: — Вы сбежали из школы?

— Конечно нет! — ответила она. — Мне восемнадцать лет, и я уже вполне взрослая. Если уж на то пошло, меня вообще никогда не посылали в школу!

— Значит, вы убежали из дому?

— Да!

— Почему? — Видя, что она колеблется, герцог продолжил: — Я не откажусь от своего намерения узнать правду, и будет проще, если вы расскажете мне все по доброй воле, не вынуждая меня заставлять вас. Начнем с того, что вы скажете мне свое имя.

— Якобина.

Герцог вопросительно поднял брови.

— Надо полагать, вы сторонница якобитов[3] и наследников Якова?

— Конечно! — горячо воскликнула девушка. — И весь мой клан тоже! Мой дед погиб во время восстания тысяча семьсот сорок пятого года.

— Но теперь младший претендент, Карл Стюарт[4], возглавил якобитское восстание 1745–1746 гг., уже мертв, — напомнил герцог. — Вы вряд ли сможете бороться за права короля, которого больше не существует.

— Однако его брат Яков пока еще жив! — парировала девушка. — И если вы думаете, что мы когда-нибудь признаем правящих сейчас в Лондоне германских выскочек нашими законными монархами, вы глубоко ошибаетесь!

Герцог с трудом сдержал улыбку. Он прекрасно знал, что большинство шотландцев продолжали хранить верность династии Стюартов, и не мог не восхищаться их мужеством. Англичанам так и не удалось поколебать их безграничную преданность человеку, которого они любовно называли «Красавец принц Чарли»[5].

— Ну хорошо, Якобина, продолжайте свой рассказ, — сказал он.

— Обычно меня называют Бина, — сообщила она. — Якобина звучит слишком помпезно, но это имя было дано мне при крещении, и я горжусь им!

— Охотно верю, — заметил герцог, — но как вы думаете, те, кто дал вам это имя при крещении, были бы горды вашим поведением в настоящую минуту? Надо полагать, они уже ищут вас.

— Они никогда не найдут меня, — решительно заявила девушка.

— Итак, начинайте с самого начала! — сказал герцог, и в его голосе прозвучали властные интонации, так хорошо знакомые всем, кто близко знал его.

— Я не хочу говорить об этом, — попыталась протестовать Бина.

— Мне очень жаль, но я вынужден настаивать на том, чтобы вы сообщили мне, почему именно сбежали из дому, — твердо произнес герцог. — В противном случае можете не сомневаться, что я отвезу вас назад в гостиницу «Чертополох и куропатка».

Она ответила ему долгим оценивающим взглядом.

— Я думаю, вы и вправду способны на такую низость! — сказала она наконец. — Ведь вы англичанин! Я всегда знала, что англичанам доверять нельзя!

— Однако вы все же доверились мне, — возразил герцог. — Вы находитесь в моей карете, и в данную минуту я отвечаю за вас. Почему вы убежали из дому?

— Чтобы избежать… замужества, — еле слышно произнесла Бина.

— Вы помолвлены?

— Папа собирался объявить о помолвке на следующей неделе.

— А вы говорили отцу, что не хотите выходить замуж?

— Говорила… но он даже слушать меня не хотел.

— Почему?

— Ему нравится жених, которого он выбрал для меня.

— А вам он не нравится?

— Я ненавижу его! — с яростью выпалила Бина. — Он старый, скучный, угрюмый и сварливый!

— А как, по-вашему, поступит ваш отец, когда обнаружит, что вы сбежали? — поинтересовался герцог.

— Он кинется в погоню за мной, а за ним и все члены нашего клана, размахивая клейморами[6]!

— Все члены клана? — спросил герцог. — Наверное, вы несколько преувеличиваете?

— Может быть и преувеличиваю, — согласилась она, — но я уверена, что папа будет в ярости и бросится разыскивать меня!

— Неудивительно! — заметил герцог. — Но что касается меня, то я не испытываю ни малейшего желания быть втянутым в ваши матримониальные проблемы. К вечеру мы доберемся до следующей почтовой станции, и после этого я предоставлю вам самой заботиться о себе!