Никогда сразу после секса не отворачивается и не засыпает.

И никогда в два ночи не старается выдернуть из-под меня одеяло, мешая спать.

Никогда не предлагает провести ночь под футбольную видеозапись или еще что-нибудь такое же чудное, связанное со спортивной формой, наручниками или шоколадными плитками «Марс».

Фактически он не делает ничего.

Дело в том, что, несмотря на все его безусловные достоинства, делающие Эдама совершенным другом, у него все же есть один существенный недостаток.

На самом деле его не существует.

Я его выдумала.

Именно. И конечно, здесь возникает проблема взаимоотношений, и немалая.

Но не могу же я пойти к семейному консультанту и сказать: «Видите ли, мисс консультант, проблема в том, что Эдам упрямо отказывается материализоваться».

— Не беспокойтесь, Фейт, — ответила бы мне консультантша, — такое встречается довольно часто. В результате продолжающегося кризиса мужского самосознания многие мужчины в наши дни испытывают трудности, связанные с их существованием. Когда они нужны, рядом их не оказывается.

И что бы она мне прописала? Курс терапии от отсутствия присутствия?

Если уж начистоту, бойфрендов я выдумывала себе и раньше. И выглядели они вполне реально. Вообще-то у них были настоящие глаза, настоящие носы, настоящие рты, настоящие пенисы. У многих были даже настоящие волосы и настоящие зубы.

Но они никогда не были теми мужчинами, которых я воображала. Их ли в этом вина или моя — не знаю.

Знаю только, что каждый раз, когда я встречала кого-то, кто, как я чувствовала, мог бы стать Тем Единственным, мое воображение всегда брало верх над действительностью.

Был Поль, мой школьный друг, который, как я воображала, никогда ничего не расскажет своим друзьям.

Был Джеймс, мой отпускной роман, который, как я воображала, никогда меня не бросит.

Был и Конрад, с которым я познакомилась в очереди на почте и который, как я воображала, шутил, говоря, что это его настоящее имя.

Все дело в том, что, когда вы влюбляетесь, в голове у вас возникает определенная картина. Портрет того человека, с которым вы сейчас. Фантастическая картина — может быть, и не полная фантазия, но все же фантазия.

Вы берете несколько его черт и увеличиваете их. Но этот человек отличается от того, кто с вами на самом деле и которого вы начинаете по-настоящему узнавать только тогда, когда дымка влюбленности, затуманивавшая вам глаза, начинает рассеиваться.

Однажды я прочитала об этом в журнале «Лоск». В статье бешеной тетки Марты «Что-то Там», она называла это эффектом гало. Как это получается, что у нас складывается неправильное представление о мужчине через несколько секунд после знакомства, и именно таким мы видим его всю оставшуюся жизнь?

В общем, я стараюсь объяснить, что если бы у меня и был друг, то я бы все равно представляла его кем-то другим. Кем-то, кто лучше его.

Кем-то, кого я могла бы любить.

Кем-то, кто любил бы меня.

А на самом-то деле, что мы имеем в сухом остатке?

Я — дрянная девчонка, которая врет матери. Вы, наверное, уже сыты по горло. И ругаетесь на чем свет стоит.

Но все же послушайте меня, прежде чем ругаться.

Я же вру по одной простой причине.

Я хочу помочь матери.

Знаете, еще когда я только окончила университет, она приставала ко мне, почему у меня нет друга. Она все время твердила мне, что если я «не интересуюсь мальчиками» (так мама кодирует слово «лесбиянка»), то мне лучше сказать ей об этом. И сколько бы я ни говорила ей о том, что я интересуюсь мальчиками, но что мне просто нравится жить одной, она мне не верила.

С мамой всегда так. Когда я говорю ей правду, она думает, что я вру, а когда вру, она думает, что это правда.

Во всяком случае, я притворилась, что встретила парня по имени Эдам, потому что она стала плакать. Плакать по-настоящему. С завываниями, всхлипами и стонами, уже плохо что-то соображая. Эти звуки перенесли меня назад, в ту неделю, когда только что умер папа. Тогда фоном ко всему был этот горестный саунд-трек, полный сипов и всхлипов.

Это случилось несколько месяцев назад. Когда у мамы приступы хандры, она просматривает старые домашние видеопленки и с маниакальным рвением занимается уборкой. Я знала: единственное, что может вывести ее из этого состояния, это хорошая новость, но хороших новостей у меня не было, к тому же я тогда выпила и не могла связно думать, поэтому просто брякнула.

У меня теперь есть друг.

Он адвокат.

Его зовут Эдам.

И сработало.

Плач прекратился.

Поэтому каждый раз, как только он начинается снова, я говорю что-нибудь об Эдаме, что, дескать, он пригласил меня на обед в классный ресторан или еще что-то в этом роде, и не успела я опомниться, как оказалась втянутой в отношения с человеком, который от макушки до пят лишь моя выдумка.

Но мне хочется, чтобы меня считали оптимисткой. Я из тех девушек, что видят бокал полу-наполненным, а не полупустым, и не считаю, что ситуация с Эдамом безнадежна, несмотря даже на небольшой технический сбой. У меня такое чувство, что над отсутствием Эдама просто надо хорошо поработать, и тогда наши с ним отношения начнут развиваться. Не буду отрицать, что это непросто, но у стольких пар бывают сложности во взаимоотношениях, и они как-то их преодолевают, как-то выходят из сложных ситуаций. Если уж алкоголики могут завязать, а нимфоманки перестают бросаться на каждого встречного, то уж этот-то чертов Эдам может возникнуть из небытия.

12

Поговорив с матерью, я залпом проглатываю остатки вина и в попытке как-то заглушить громкую музыку, поднимающуюся ко мне из квартиры внизу, включаю телевизор. Никакого результата, кроме головной боли.

Наверное, надо пойти к нему и сказать, что он мне мешает.

А что, если он маньяк-убийца? Маньяк-убийца, который видел мой сосок. Видел он его или не видел, но все же после такого дня, какой у меня был, я все равно ничего не смогу добиться. Надо же, десяти минут тут не прожил, а как будто возник из ада.

Но, не дав мне накрутить себя, телефон зазвонил снова.

— Ну что, как все прошло? — спрашивает меня голос в трубке, пока я нажимаю зеленую кнопку.

Элис. Единственный человек в этом мире, кому мне не надо лгать.

— Дерьмово, — говорю я, — прошло все дерьмово.

— Что, и отзывы не помогли? — спрашивает она, искренне пораженная этим фактом.

— Боюсь, что так, — отвечаю я. — Тот, кто проводил собеседование, знал, что я лгу.

— Фейт, мне так жаль, — и ей действительно жаль, это чувствуется по голосу.

— Не волнуйся, — говорю я, осознавая, что квота на волнение у Элис гораздо больше, чем у кого бы то ни было.

— Это еще сработает, вот увидишь, — говорит она, — сработает, я знаю.

Ее слова для меня как теплое молоко, они меня моментально успокаивают.

— Ладно, — говорю я, — хватит обо мне. Как у тебя сегодня?

— Хорошо, — отвечает она. — Мы сегодня гуляли. — Говоря «мы», она подразумевает свой животик, которому уже восемь с половиной месяцев. — В парке. Ты же знаешь, что для меня это еще то удовольствие.

— Да уж, — соглашаюсь я в свою очередь, так же давая ей порцию теплого молока. — Это достижение.

Двести метров до парка без приступа паники — уже достижение, но тут ничего не сделаешь. Это ведь Элис. Но если уж она может быть оптимисткой, то я и подавно.

— Что там у тебя за шум? — спрашивает она.

— Да так. Кто-то въехал в подвальную квартиру подо мной.

— Похоже, это песня Мэрилин Мэнсон.

— Да, похоже, — отзываюсь я, прикидывая, открыто ли еще кафе, где продают вино на вынос.

— Ладно, пойду докрашивать.

— Докрашивать?

— Ну, комнату. Для ребенка.

— А, — говорю я, — иди, конечно.

— Увидимся.

— Обязательно.

Я выключаю телевизор и, пытаясь отвлечься от шума внизу, берусь за книгу, которую начала читать неделю назад.

Называется она «Дейзи идет за покупками», говорится в ней о девушке, живущей в Лондоне и занимающейся связями с общественностью. У нее шикарная жизнь, друг-миллионер, но она тем не менее чувствует какую-то неудовлетворенность. Чего-то ей в жизни не хватает.

Бедняжка Дейзи.

Бедняжка Дейзи вышла замуж за миллионера. У нее такая тяжелая жизнь. В последней главе книги для Дейзи все сложится просто великолепно. Она обретет настоящую любовь и счастье в объятиях совсем не миллионера.

Вот увидите, я права.

Сейчас я еще только на седьмой главе, но из-за этой музыки снизу никак не могу справиться с первым предложением. И даже пытаюсь читать вслух.

«Дейзи весь день провела в магазинах и страшно устала…»

Черт! Я не могу думать, мне мешает шум. Я должна сходить к новому соседу и попросить убавить звук.

Спустившись вниз в подвальную квартиру, я, должно быть, переместилась в другое временное измерение — передо мной оказался настоящий неандерталец. Лица почти не было видно, его закрывали разросшиеся во все стороны волосы. Передо мной стоял тот, кто не знал слов «бритье» и «стрижка». А если судить по запаху от его футболки, то и слова «стирка» он также не знал.

— М-м-м? — осведомился неандерталец.

— Здравствуйте, — ответила я, причем нервотрепка в сочетании с холодным воздухом сделали меня совершенно трезвой. — Простите, мне неловко вас беспокоить, но я просто хотела попросить вас, если можно, если вы не против, сделать музыку чуть-чуть потише, — я вытягиваю шею и стараюсь хоть на мгновение поймать его взгляд, но затем все же смотрю в сторону. — Будьте добры.

Неандерталец стоит, как и стоял, прислонившись к косяку, уставившись на меня и не говоря ни слова. В чем дело? Сегодня что, общенациональный День неловкого молчания?