— Эдам, прошу тебя! Тебе нельзя здесь находиться. Уйди, пожалуйста.

— Хорошо, малыш, — говорит он, не сдвинувшись ни на сантиметр. — Все, как ты скажешь.

У меня нет времени на эти глупости, поэтому я отворачиваюсь и начинаю подбирать партию ночных кремов.

— Нет, серьезно, — говорю я ему, меня уволят.

— Да, да.

Я оборачиваюсь и вижу кипу одежды на полу, а над ней Эдама, стоящего совершенно голым, опершись локтем на одну из полок.

— Я твой, — говорит он.

— Эдам! Что ты делаешь?

— Ты же знаешь, что хочешь меня.

— Эд…

Я останавливаюсь на полуслове. Слышу звук.

Меньше всего на свете мне хочется услышать этот звук. Звук поворачивающейся дверной ручки.

— Прячься! Оденься! Исчезни! Но уже слишком поздно.

Дверь открывается, чтобы впустить Лорейн. Она неотрывно смотрит прямо на Эдама. Вид его мускулистого тела — это такое потрясение для нее, что первые несколько секунд она не в состоянии произнести ни слова. К ее парализованному пластической хирургией лицу присоединилось и ее тело.

— Лорейн, — говорю я. — Я сейчас объясню. Я ни в чем не виновата, мы ничего не делали. Я не звала его сюда.

Эдам садится на корточки и хватает свои боксерские трусы.

— Да, — подтверждает он. — Мы ничего не делали.

— Фейт, — наконец произносит Лорейн, у которой перехватило дыхание. — Немедленно в офис.

И пока я, в ожидании решения свой судьбы, следую за Лорейн через весь торговый зал и еду вверх на эскалаторе, Эдам одевается и испаряется.

55

— Это все совсем не так, как вы подумали, — говорю я ей.

Но Лорейн не в состоянии ничего воспринять.

— Вы были на складе с голым мужчиной.

— Да, — признаю я. — Это так. Но я вовсе не хотела, чтобы он туда приходил. Я не просила его раздеваться.

— Так вы не знаете этого человека? Тогда надо звонить в полицию. И сообщить, что в нашем помещении совершено сексуальное нападение.

Я вздыхаю:

— Не надо никуда звонить. Я его знаю. Это мой друг. Он зашел повидать меня в обеденный перерыв, вот и все. Он пошел за мной на склад, и ему в голову пришла эта дурацкая мысль.

— А как вы оказались на складе, интересно знать?

— Я пошла взять ночного крема. У нас он кончился.

Она удивленно поднимает брови. (Ну, когда я говорю «поднимает», я имею в виду, что поднимает на миллиметр. А когда говорю «брови», я имею в виду две тонкие, нарисованные карандашом линии над глазами.)

— Да? — говорит она. — Да неужели?

— Да, — подтверждаю я.

— Такое впечатление, что в последнее время у нас кончилось много разных товаров, не так ли?

— Не знаю.

— И такое впечатление, что вы проводите много времени на нашем складе, одна или с голым другом, роли не играет.

Я? Это она все время торчит на этом складе!

— Не уверена, что понимаю, о чем вы.

Она делает паузу и складывает руки на груди:

— У нас пропадают товары.

— И вы считаете, что в этом виновата я?

— Ну, Фейт, по крайней мере, это соответствует вашему поведению в последнее время.

— Я ничего не сделала!

— Вы единственный, помимо меня, человек, у которого есть доступ к складу товаров «Китс».

— Это не я, — говорю я.

— А та женщина, которая на складе кувыркалась с голым мужчиной. Вероятно, это тоже не вы?

— Лорейн, простите меня. Мне не следовало разрешать ему идти за мной. Но…

— Довольно оправданий, — говорит она. — Вы уволены.

56

— Найдешь другую работу, — говорит мне Эдам. — Тоже мне проблема.

Он пытается проявить сочувствие. Наверное. Но у него это не получается. Я киваю и говорю:

— Да.

Но я знаю, что другую работу я не найду. Если я расскажу правду, то меня никто на работу не возьмет. Если солгу, об этом все равно узнают.

Я не могу удержаться на работе даже в качестве продавщицы косметики.

Мне придется уехать из этого города. И с этого континента.

Я начинаю плакать, слезы мешаются с потекшей тушью.

— Прости, — говорю я, — я не хотела плакать. Эдам выглядит испуганным. Как если бы вдруг моя голова завертелась на шее или если бы из моего живота выскочил инопланетянин. Вот с кем я встречаюсь. С человеком, который без колебаний стаскивает с себя трусы в общественном месте, но впадает в полную панику всякий раз, как ему приходится сталкиваться с проявлением человеческих эмоций.

— Не плачь, — говорит он, но по тону чувствуется, что ему все равно. Это звучит как «все это слишком обременительно, давай лучше займемся сексом».

Я его ненавижу. Понимаю, что так нельзя, что это неразумно. Но ведь он мог бы быть хоть чуточку повнимательнее, мог бы!

Легко ему говорить, что я найду другую работу. Это не у себя на работе он стоял голым. Не ему пришлось заполнять форму 45 профпригодности.

Я отхожу от дивана.

— Фейт, куда ты идешь?

— Прости, — говорю я, идя в спальню, — мне надо побыть одной.

57

Просыпаюсь я рано. Будильник сообщает мне, что сейчас 6.15 утра. Я поворачиваюсь на другой бок и обнаруживаю, что Эдам уже испарился.

На работу уйти так рано он не мог. Может быть, он ушел еще вчера ночью.

Под тяжестью еще не отошедшего сна глаза у меня закрываются, но заснуть снова мне не удается. Слишком неспокойно на душе.

Я приподнимаюсь на локте и в этом полусидячем положении вновь открываю глаза. Проходит несколько секунд, прежде чем мне удается сфокусировать свой взгляд на размытых формах и понять, что это за предметы в моей спальне.

Я смотрю на темнеющую кипу чего-то на полу. Ах, это его одежда. Потом вижу две темные точки у двери. Его туфли.

Все интереснее и интереснее.

Может быть, он вышел в ванную. Я ложусь и прислушиваюсь, пытаюсь услышать шум льющейся воды или еще какой-нибудь характерный для ванной шум. Ничего.

Я опять смотрю на будильник. 6.19.

И тут я слышу это. Шум.

Легкий вдох.

Звуки идут из гостиной.

Сердце у меня начинает бешено биться, в мозгу проносятся параноидальные ночные страхи. Наверное, кто-то проник ко мне в квартиру. Злоумышленник. Может быть, несколько. Они схватили Эдама и привязали его к дивану, теперь очередь за мной.

Я стягиваю с себя одеяло и на цыпочках медленно иду к двери. Скрипит доска паркета, и я мгновение колеблюсь, но потом продолжаю свой путь и вхожу в прихожую. Очутившись там, я оглядываюсь в поисках какого-нибудь оружия.

Вооружаюсь зонтиком. Может быть, мне удастся проткнуть им этих негодяев. И я опять слышу этот звук.

Легкий прерывистый вдох, но на этот раз он сопровождается таким же легким всхлипом. Такое впечатление, что ему больно. Может быть, он обладает какими-нибудь секретными сведениями и его пытают агенты тайной правительственной службы.

Я раздумываю, надо ли вызывать полицию, но и стационарный телефон, и мобильник остались в гостиной. Поэтому если кто-то и может спасти Эдама от ужасных злодеяний, ему угрожающих, то только я сама.

Стараюсь сдержать дыхание, потому что я уже в дюйме от двери. С зонтиком в руке. Чувствую прилив угрызений совести за вчерашнее. За то, как взвалила на Эдама всю вину за свое увольнение.

«Не беспокойся, Эдам, — произносит в моей голове голос некоей кинозвезды, — я спасу тебя».

Я жду у косяка двери, прислонившись к стене, направив зонтик острием в потолок на манер винтовки. И снова слышу вздох Эдама.

Голос полон безнадежности и отчаяния.

Пора.

Я больше не могу этого выносить. И я вхожу в комнату.

Прикладываю ладонь к двери и медленно, надавливая, открываю ее. Сначала я никого не вижу. Потом вижу включенный телевизор с отключенным звуком.

Идущая программа как-то странно мне знакома. Что само по себе странно, потому что я никогда не вставала в двадцать минут седьмого утра.

Потом я понимаю, что это за программа.

Это «Система йогазмических тренировок», записанная на диске.

Это моя сестра. Или, точнее, в данный момент зад моей сестры. Лица ее не видно, тело сложено пополам и просунуто вниз между ногами.

Я толкаю дверь, и она открывается шире.

Никаких злоумышленников.

Никаких грабителей, никаких шантажистов или правительственных агентов.

Только Эдам, сидящий на диване, в полнейшем неведении о том, что его подруга с зонтиком в руке стоит в двух метрах за его спиной.

Он кричит.

А может быть, и нет.

Я начинаю понимать, что те звуки, которые я слышу, на самом деле не крик. Это кое-что другое. Кое-что, сопровождаемое резкими движениями его правого плеча.

Правой руки.

На конце которой находится пять пальцев.

Которые…

— О, — тихо постанывает он, — о, да!

Он мастурбирует!

— Эдам, — говорю я, — что ты делаешь?

Он подпрыгивает. Затем каменеет. Потом встает. Поворачивается ко мне. Трусы болтаются на лодыжках, а его компас уже показывает на юг.

Он смотрит на меня. На мой зонтик.

Я уж думаю, не применить ли мне его. Именно сейчас он может нанести Эдаму серьезный урон.

— Я… я…

— Мастурбировал под видеозапись моей сестры.

Тут он делает то, чего я никак от него не ожидала.

Он улыбается. И говорит: «Да». Как будто его совсем не волнует, что я только что застала его со спущенными трусами и рукой, сами знаете где.

И он начинает смеяться, по-видимому ожидая, что я присоединюсь к нему!

— Ты… — я в бешенстве. Стараюсь подобрать оскорбление пообиднее: — Мастурбант!