Андреа Семпл - Выдумщица

— Понятно, — говорю я, хотя и без особой уверенности в этом.

— Но затем все становится несколько сложнее.

— Да?

Он кивает, становясь гораздо оживленнее, чем когда-либо раньше.

— Да. Видите ли, тут начинает действовать квантовое правило, которое управляет Вселенной на субатомном уровне.

— Что вы говорите!

— Идея здесь такова: из нашей Вселенной создаются параллельные вселенные, например, в случае, если кто-то отправится путешествовать во времени. Исходная Вселенная остается, но создается и новая, в точке, куда путешественник во времени прибывает…

Я всеми силами изображаю интерес к тому, о чем он рассказывает. Но в действительности думаю, что вряд ли это кому-то может быть интересно.

К несчастью, на моем лице, видимо, проявились признаки скуки, потому что Фрэнк говорит:

— Простите, треплюсь черт-те о чем.

— Ну что вы, просто я какая-то уставшая сегодня.

— Ах да, — отвечает он, что можно понять как косвенное подтверждение того, что он видел уходившего от меня Эдама. — Но все равно мне уже пора.

— Хорошо. Не буду вам мешать.

Он мягко улыбается и говорит:

— Знаете, я и в самом деле чувствую себя виноватым. За то, каким был раньше, — и опять мне кажется, что он хочет что-то сказать, но не может решиться.

— Да, — говорю я, — понимаю.

— Ладно, — отвечает он. — До свиданья.

На самом деле мне моя работа нравится.

Я не хочу сказать, что ни за что не сменила бы ее. Сменила бы. Но иногда я думаю, что если бы мне платили больше и если бы мама знала о ней (и что самое важное, ничего бы не имела против), то я бы с удовольствием работала здесь всю оставшуюся жизнь.

Конечно, Лорейн — это просто ночной кошмар, но я нахожу общий язык с покупателями, и мне нравится делать им пробный макияж. Есть что-то, что дает большое удовлетворение, когда подчеркиваешь лучшие качества лица, и женщина остаток дня чувствует себя намного лучше.

Например, эта милая старая дама Джози. Не знаю ее полного имени. Она всегда говорит: «Зовите меня просто Джози». Так я и делаю.

У Лорейн для нее никогда нет времени. Это потому, что ее всевидящее око в упор не видит тех, кто сидит на нашей Блэкпульской «мели», но мне нравится болтать со старушкой. Так или иначе, она приходит к нам каждую неделю по субботам, и эта суббота не исключение.

— Здравствуйте, дорогая, — говорит она.

— Здравствуйте, Джози, — отвечаю я.

Лорейн бросает на меня взгляд и закатывает глаза, по опыту зная, что в ближайшие полчаса я буду занята.

Джози, наверное, уже скоро восемьдесят, но кожа у нее великолепная.

— Это все розовая вода, — отвечает она, когда я говорю ей об этом. — Я пользуюсь ею дважды в день.

— Какой потрясающий эффект!

— В жизни всегда есть место комплиментам, — заверяет меня она. И мы смеемся, а боковым зрением я вижу, как Лорейн снова закатывает глаза.

Джози просит нанести ей только румяна, обещая потом купить их. Я принимаюсь мягко похлопывать ее кисточкой по щекам, и тут я вижу кого-то за ее спиной. Крупного лысого мужчину, курящего сигару.

Я мгновенно узнаю его. Это мистер Блейк, владелец всего магазина. Раньше я его никогда не встречала, но много раз видела издали.

Он идет к нам, но я притворяюсь, что не замечаю этого, и продолжаю осторожно наносить румяна на щеки Джози. С Лорейн же, наоборот, происходит разительная перемена. Она буквально за доли секунды делает десять маховых шагов, как в тройном прыжке, и улыбается так широко, как только позволяет ей результат ухищрений хирургов.

— Здравствуйте, мистер Блейк, — говорит она так подобострастно, что, кажется, вот-вот сделает реверанс. Затем разражается продолжительным монологом, но из-за всех этих магазинных шумов я не могу разобрать, о чем она говорит.

Джози улыбается мне. Тепло, как улыбаются бабушки внучкам. Я улыбаюсь ей в ответ, стараясь, чтобы было незаметно, что меня интересует разговор, ведущийся у меня под носом, хоть и на некотором расстоянии.

— Не волнуйтесь, дорогая, — говорит мне Джози, как будто прочитав мои мысли. — У вас все будет хорошо. Не волнуйтесь, — она прикрывает мою руку своей. — Вы увидите жизнь в розовом свете.

После работы я заношу Элис крем от растяжек, который ей обещала, и она отдает мне десять фунтов — его цену.

Я рассказываю ей свои новости. О работе. О Джози. О Фрэнке. Но она быстро переводит разговор на Эдама.

— А как твой дорогой? Вы сегодня встречаетесь?

— Да, — скромно киваю я головой. — Я сегодня еду к нему. Он приготовит мне ужин.

— О-о-о! — произносит она. — Похоже, это серьезно.

— Не надо, — говорю я. — Это всего лишь ужин, и только.

Но сама я не могу подавить в себе это чувство. Чувство, возникшее оттого, что я знаю: я больше не одинока. Что в этом городе есть мужчина, который хочет приготовить ужин для меня. И что вся моя ложь мало-помалу будет удалена из файла моей жизни.

Это чувство не покидает меня до того самого момента, когда я приезжаю к Эдаму, и он говорит мне:

— Ах, черт. Я ведь должен был приготовить ужин, да? Но совершенно забыл купить продукты.

Лицо у меня вытягивается, несмотря на все мои усилия сохранить прежнее выражение.

— Ах, — говорю я, — вот как.

— Но, знаешь что, почему бы нам не сходить поесть куда-нибудь?

— Поесть? — нет, так легко он из этой ситуации не выберется. Можно подумать, что дело в еде. Я должна проявить твердость, показать, что со мной нельзя так обращаться. — Да, неплохо бы.

Вот такая я. Фейт Уишарт.

Всегда к вашим услугам.

Мы идем в «Брассери 44», это рядом с портом. Место шикарное, и мы в нем самые молодые, моложе всех остальных поколения на два. Проглядывая меню, я раздумываю, сказать ли Эдаму о Фрэнке. Непонятно почему, но у меня появилось странное чувство вины.

Однако я ничего не говорю. Не знаю почему, но мне кажется, что он неправильно меня поймет. Особенно сложно объяснить, почему я поехала в больницу и прождала там всю ночь, чтобы знать, что с Фрэнком все в порядке.

Подходит официантка и принимает у нас заказ. Эдам заказывает бифштекс, а я решаю взять арахисовое рисотто. В меню это единственное вегетарианское блюдо.

Я спрашиваю его о работе, но чувствую, что ему не очень хочется говорить об этом. Он хочет поговорить обо мне.

— Ты такая сексуальная, — говорит он.

Он что, с ума сошел?

— Я так не считаю, — говорю я ему.

— Ты самая классная девушка в Лидсе.

Ладно, по крайней мере, это можно считать комплиментом. Но если я самая классная девушка, почему он с таким восторгом смотрит на зад нашей официантки?

— А ты самый большой обманщик в Лидсе.

Но это, конечно же, неправда. Самая большая обманщица в Лидсе — это я. Черт возьми, если бы вдруг кому-то пришло в голову устроить конкурс на звание самой большой обманщицы в Англии, то я бы точно его выиграла. Но тут я понимаю, что пришел подходящий момент прояснить некоторые вещи.

— Эдам. Можно, м-м-м, тебя кое о чем спросить?

— Валяй, — разрешает он, крутя в руках стакан с вином.

Я собираюсь с духом:

— Можно считать, что у нас с тобой серьезные отношения?

Он смеется:

— Серьезные отношения? Ты о чем?

— Ну, ты мой друг, я твоя подруга. Я хочу спросить, мы с тобой на этой стадии?

Он хмурится и сжимает стакан. Вид у него становится сердитым, но только на секунду, а потом, залпом выпив свой «шираз», он говорит:

— Конечно. Если тебе так нравится. Да. Серьезные. Мы друг и подруга.

— Хорошо. Мне бы хотелось, ну, знаешь, сказать об этом маме и родным.

Он озадаченно смотрит на меня: — Конечно, говори.

Я улыбаюсь и смотрю ему в глаза долгим взглядом. Наверное, он не самый лучший друг в мире, но он наверняка один из самых шикарных. Мой друг, мой бойфренд. Мне нравится это слово: бойфренд. Я могла бы повторять его весь день.

— Спасибо, — говорю я. — Для меня это так много значит.

Он улыбается, несколько развязно, но приятно.

— Я тебе говорил, что ты смотришься очень сексуально?

— Да, — отвечаю я, — говорил.

А потом я говорю ему, что пойду в дамскую комнату, и иду туда, захватив с собой косметичку.

Здесь даже туалеты — шикарнее некуда. Пропитаны дорогими духами, с маленькими кусочками мыла, на которых выдавлено название ресторана, с мраморными раковинами и дверями красного дерева на каждой кабинке.

И вот когда весело зажурчала моя струйка, раздается стук в дверь.

— Кто это?

— Я. Это он.

— Эдам, это женский туалет.

— Я зашел узнать, как ты.

— Но я же…

— Можно мне войти?

— Это же женский туалет, — напоминаю ему я.

— Ну пожалуйста, — умильно тянет он.

— Ладно, — соглашаюсь я. — Подожди секундочку. — Я вытираюсь и красная как рак открываю дверь. И, не дав мне до конца натянуть трусы, он начинает меня целовать, и хотя часть меня противится этому, другой части эти поцелуи нравятся.

— Ты такая сексуальная, — говорит он, покусывая мне ухо. И затем, не давая опомниться, он задирает мне юбку и начинает расстегивать свои брюки.

Я нервничаю. Я хочу сказать, что секс в общественных туалетах — это не то, к чему я привыкла. Поцелуй с языком — это верх непристойности, которую я могу себе позволить. В норме я веду себя не бесстыднее бабушки Кристины Агилеры. И вот, пожалуйста, я поддаюсь его уговорам, надо отметить, весьма убедительным.

В этом есть что-то возбуждающее.