Джоанна Троллоп - Второй медовый месяц

Последовала пауза, потом Рассел ответил внятно и медленно, не поднимая глаз:

— Я пытался залатать брешь.

— И вот что из этого вышло.

— Брешь на прежнем месте.

— Так ей и скажите.

— Не могу, — ответил Рассел.

— Еще как можете! Она же разумная женщина…

— Нет.

— Почему?

Он взглянул на Мейв и отвернулся.

— Потому что у нее своя брешь, — объяснил он. — О которой она даже не подозревала.

— Ох уж эти дети…

— Нет, — покачал головой Рассел. Он снова взялся за ручку и придвинул папку к себе. — Не дети. Работа.

— Я как раз собирался все тебе рассказать, киска, — уверял Макс, старательно рисуя на груди перекрещивающиеся линии. — Ей-богу! Вот тебе крест!

Вивьен вздохнула. Макс явился домой на час позже, чем обещал, и весь этот час она клялась себе, что не станет расспрашивать его насчет Австралии прямо с порога. Но едва хлопнула входная дверь, по коридору простучали быстрые шаги Макса, и он заглянул на кухню, она повернулась от плиты и объявила:

— Сегодня звонил Элиот.

От неожиданности Макс попятился. Он всегда отступал назад, когда она бросалась в атаку, словно физически уклонялся от огня, и постоянство его реакции злило Вивьен, как ничто другое.

Он вскинул руки, словно сдавался в плен.

— Как он?

— Не смей, — ответила Вивьен, сжимая в кулаке деревянную ложку, облепленную соусом.

— Ты о чем, милая?

— Не смей притворяться, будто ты ничего не знаешь! — выкрикнула Вивьен.

Макс опустил руки, шагнул вперед и остановился перед ней, всем видом изображая раскаяние.

— Я как раз собирался все тебе рассказать, киска. Ей-богу! Вот тебе крест!

Вивьен снова повернулась к плите.

— Звонки Элиоту о том, что напрямую касается меня, — не просто мелочь, про которую можно забыть. Это было сделано намеренно.

За ее спиной Макс на мгновение прикрыл глаза. Затем поднял веки и объяснил:

— Дело в том, Виви, что я просто не знал, как тебе сказать. Вивьен не оборачивалась.

— Сказать о чем?

— О… черт, какой стыд…

— О чем же?

Макс подошел ближе, встал рядом с Вивьен. Коснулся ее руки. Она оттолкнула его локтем.

— О деньгах, киска.

Она метнула в него гневный взгляд.

— То есть?

— Мне правда очень жаль, но, боюсь, в этом году нам не до поездок в Австралию. Мне так стыдно. Стыдно признаваться тебе, что денег нет. Вот и все.

Вивьен попробовала соус и потянулась за солью, напротив которой стоял Макс.

Он схватил ее за протянутую руку.

— Я так виноват, Виви. Напрасно я тебя обнадежил… Она высвободила руку из пальцев Макса и сказала:

— Но ты же теперь не платишь за квартиру. Твои текущие расходы снизились вдвое. Что это значит — «денег нет»?

Макс сник.

— Прости, милая. Честное слово, их нет.

Вивьен нерешительно начала:

— Ты же обещал мне…

— Киска, разве это было обещание? Просто идея, отличная идея — съездить проведать нашего мальчика. Идея, и все. Напрасно ты меня обвиняешь!

Вивьен переставила кастрюлю с плиты на подставку и выключила газ.

Не глядя на Макса, она повторила:

— Ты обещал мне.

— Послушай, мы съездим туда весной, — предложил Макс. — Уверен, к весне я успею разгрести дела…

Вивьен подняла на него глаза:

— Куда делись деньги?

Он развел руками.

— Возможно, их и не было, киска, или я хотел убедить нас обоих, что смогу исполнить любое твое желание. — Он попытался улыбнуться. — А может, я просто переборщил с оптимизмом. Ты же меня знаешь.

— Да, — кивнула Вивьен, подступила ближе и, когда его лицо оказалось на расстоянии фута от нее, выкрикнула: — Лжец!

Макс попытался взять ее за руки.

— Да постой же ты, Виви…

Она взмахнула руками, не подпуская его.

— Лжец! — повторила она. — Лжец! И всегда таким был!

— Прошу тебя, киска…

— Обещания! — кричала Вивьен. — Только обещаешь, чтобы добиться своего! Обещаешь все, что я хочу услышать! Денег на поездку к Элиоту у тебя вообще не было, а если и были, ты потратил их, спустил в какой-нибудь дурацкой авантюре с юристом-недоучкой…

— Нет!

— Значит, выплатил долги! Это правда? Кто она? Кто эта шлюха, которой ты заплатил за молчание?

Макс крепко схватил ее за руки повыше локтей.

— Вивьен, дорогая, не надо. Не делай этого, пожалуйста! Мы как будто вернулись в худший из прежних дней…

— Да!

— Нет никаких причин так нервничать, — уверял Макс. — Ни единой. Просто произошла путаница, как часто со мной бывает, всего-навсего путаница…

— Тогда зачем же ты сначала звонил Элиоту?

— Видишь ли, я…

— Ты звонил ему, — торжествующе перебила Вивьен, — чтобы мне не пришло в голову уговаривать тебя! Ручаюсь, это ты купил им билеты до Бали, и могу поклясться чем угодно — ты сделал это потому, что не хотел лететь в Австралию со мной. Ты не желаешь тратить на меня такую кучу денег!

— Что за чушь…

Вивьен вырвалась.

— Говоришь, я веду себя, как в прежние времена? — выпалила она. — Все потому, что и ты ведешь себя как раньше. Точь-в-точь!

— Я не покупал им билеты до Бали…

Глаза Вивьен гневно вспыхнули.

— Лжец!

— Перестань называть меня так…

Она отступила, круто развернулась на месте и пронеслась по кухне. В дверях она остановилась, взявшись за ручку, помедлила и яростно пригвоздила:

— Мне и не пришлось бы — если бы тебя здесь не было!

И она с грохотом захлопнула за собой дверь.

Сумка с ноутбуком Мэтью лежала в коридоре, словно он небрежно уронил ее на ходу. Насколько было известно Розе, в доме, кроме них двоих, больше никого не было. Замусоренные кухня и гостиная были пусты, двери в обеих спальнях первого этажа распахнуты. Роза постояла в вечернем сумеречном свете на лестничной площадке и прислушалась. Ни шагов, ни музыки. Посмотрев наверх, она вернулась в кухню.

Похоже, ужином никто не озаботился. Мало того, казалось, что сегодня на кухне только завтракали — неряшливо, торопливо, после чего в спешке разбежались кто куда. Кто-то прислонил неопрятную стопку конвертов к коробке с корнфлексом, но не распечатал их. На тарелке чернела банановая кожура, рядом стояли две чашки с недопитым, давно остывшим кофе. Ложка, которой Роза лазала в банку с медом часов двенадцать назад, лежала на том же месте, где она оставила ее. Если сегодня Мэтью забредет на кухню, у него вряд ли появится аппетит, а на уборку не хватит сил.

Роза набрала воды в чайник и включила его. Затем нашла расписанный деревянный поднос, который в четырнадцать лет на уроках труда разукрасила декупажными цветами, поставила на него кофейник и две кружки, положила пакет диетического печенья. Затем добавила запыленную бутылку бренди, который Эди понемногу добавляла в блюда во время приготовления, и два розовых марокканских стаканчика для чая. Когда чайник закипел, она приготовила кофе, вынула из холодильника пластиковую бутылку молока и понесла поднос наверх.

На верхнем этаже было совершенно тихо, света под дверью Мэтью она не заметила. Роза наклонилась, поставила поднос на пол и постучала в дверь.

— Мэтт!

Тишина. Роза очень медленно повернула ручку и открыла дверь. Мэтью не задернул шторы, в окно было видно страшноватое красное зарево над ночным городом. В этом тусклом свете Роза разглядела, что одетый Мэтт сидит в маленьком кресле — таком же, как в ее комнате.

— Мэтт! — позвала Роза. — С тобой все хорошо?

Он повернул голову. В полутьме было неясно, плачет он или нет, но его глаза блестели.

— Да, — глухо ответил он. — Да.

«Что за молчание? — допытывалась Лора по электронной почте из Лидса. — Что случилось? Я что-то не то сказала?»

«Нет, — быстро напечатала Рут. — Ты тут ни при чем, не волнуйся. Ноу меня к тебе длинный разговор. Очень длинный».

Она сняла руки с клавиатуры и посмотрела на только что написанные строки. Потом стерла несколько последних слов.

Она расскажет Лоре обо всем, думала она, конечно, расскажет, если удастся отвлечь Лору от выбора места для медового месяца — Куба или Мексика? — но не сейчас. Незачем исповедоваться перед Лорой, пока у нее. Рут, не сложилось собственное мнение о случившемся, пока она не осознала, не разобрала шаг за шагом все, что с ней произошло. И самое главное, пока не поняла, что будет дальше.

Рут переложила ладони со стола на колени. В такое время дня большинство ее коллег обычно расходилось по домам, и она могла не опасаться, что ее прервут, что обнаружатся неотложные дела. Даже ближе к вечеру кто-нибудь мог зайти поболтать, предложить вместе выпить, и вряд ли удивился бы, застав Рут витающей в облаках: все сотрудники порой так делали, чтобы отдалить тревожную перспективу возвращения домой. Но после шести часов наступало время, когда демонстрация усердного выполнения своих обязанностей постепенно сменялась мирной деятельностью на свое усмотрение. Сейчас Рут могла или сразу ответить на все электронные письма из Америки, или, если бы захотела, оставить их на завтра, ответить утром, когда американцы еще будут спать, а пока с робким удивлением обдумать последние слова, которые Мэтью произнес перед расставанием: «Я тебе позвоню».

Он не позвонил, но она не волновалась, что вообще не дождется звонка. За одну секунду она избавилась от тревоги, которая так долго была для нее обузой, — когда заметила, что он плачет. Она так страдала при мысли, что придется рассказать ему о ребенке, так настраивалась на отпор, так готовилась к тому, что ее отвергнут, что когда слова все-таки прозвучали, а он ничего не сказал, ей понадобилось некоторое время, чтобы осознать: он ничего не говорит, потому что плачет. Она робко потянулась к нему, но он покачал головой, схватил горсть крошечных салфеток из салфетницы на столике кафе и утер ими лицо. Его плечи вздрагивали.