Решили, что в Москву он приедет в сентябре.


Московское лето Таня переносила тяжело: было жарко, душно, скучно и одиноко. Лилька с Лехой забегали к ней периодически, приносили фрукты, словно их в доме Ореховых не было. «Не могу я навещать беременную подругу с пустыми руками», — заявляла Лиля, когда Таня журила ее за излишние траты.

У Лехи появились в голосе покровительственные нотки, но неизвестно — только ли по отношению к Таньке или он теперь со всеми говорил именно так. Дело понятное, все-таки почти женатый человек, семейный, не мелочь пузатая, студенческая.

Потом у ребят началась сессия, а позже они уехали отдыхать на какие-то озера, а Тане пришлось довольствоваться только обществом тети Маро.

Она открывала в этой старой женщине блестки литературного таланта, которые когда-то щедро дарились ее ученикам, а теперь оставались невостребованными. Вообще в ней поражало сочетание широкой образованности и интеллекта с необыкновенной, почти деревенской уютностью, домовитостью и рачительностью.

Дома Танька старалась делать всю нетяжелую работу, чтобы к приходу матери был обед или ужин, в зависимости от часов ее приема в консультации. Отец почти каждый день спрашивал, не слишком ли она перегружается хозяйственными делами, но Таня неизменно отвечала, что делает лишь то, что не требует физической нагрузки.

Главным и обязательным ее занятием были прогулки, вернее, выхаживания после завтрака и после обеда предписанных матерью километров.

В конце июля, когда после завтрака Танька отшагала свой привычный маршрут и перед возвращением домой присела отдохнуть на скамейку возле пруда, что находился недалеко от них, к ней неожиданно подсел Михаил. Она не заметила, как он подошел.

— Здравствуй, моя девочка, я вернулся.

— Я не твоя девочка, — резко ответила Таня и встала.

— Погоди, посиди со мной, мы ведь так давно не виделись. Прежде ты не боялась меня, отчего же испугалась сейчас? — Он взял ее за руку, пытаясь удержать. — Давай поговорим.

Танька выдернула руку, хотела уйти, но передумала: раз уж он нашел ее, то будет приходить снова и снова. Лучше сейчас поставить все точки над «i».

Она тяжело опустилась на скамью, не глядя на него, спросила:

— О чем ты хочешь поговорить?

— О нас с тобой и о нашем ребенке.

— Ты, видимо, не в ладах с местоимениями, опять ошибся: ребенок не наш, а мой. Я не стану говорить с тобой о моем ребенке.

— Таня, Танечка, ты все забыла? Нам же было так хорошо вдвоем.

— Не вдвоем, а втроем. Ты не сосчитал Вику.

— Она дура! Я с ней разойдусь.

— Это ваши проблемы, не надо меня грузить ими. Давай на этом закончим, — стараясь быть спокойной, сказала Таня.

— А ребенок? Как с ним быть? Хочешь, чтоб про него говорили «безотцовщина»?

— Почему проблемы моего ребенка так волнуют тебя? Чего ты хочешь? Можешь объяснить конкретно? — занервничала Таня.

— Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж, — решительно заявил Михаил.

— Не смешно.

— Я говорю серьезно.

— Послушай, не пытайся повернуть все с ног на голову. Да, мы какое-то время были близки, но любовь между нами так и не возникла — ты ни разу не сказал, что любишь меня, так же как и я тебе. Назовем все своими именами: это было недолгое сожительство — и все.

— Ты стала циничной, — заметил Михаил.

— Я стала взрослой.

— Ты не можешь решать судьбу ребенка одна, в таком вопросе должно быть два мнения — и женщины, и мужчины. Я тебе когда-то это уже говорил.

Таня не выдержала, повысила голос:

— Что же ты не решал его судьбу раньше? Ты уклонился, обманул и исчез, а вместо себя прислал свою жену с мерзким, чудовищным предложением. Ты не смеешь обвинять меня в цинизме, не смеешь! Ты дважды предал и меня, и ребенка!

— Неправда, я тебя не предавал, просто должен был уехать, — пытался оправдаться Михаил.

— Ты обещал встретиться со мной через две недели и все вместе обговорить. На самом деле трусливо отсиживался дома, в Москве, предоставив мне самой выкручиваться, а уехал значительно позже. Тогда предал нас в первый раз, а второй раз, когда рассказал этой вульгарной женщине о нас. Если и было между нами что-то хорошее, то оно все давно растоптано и умерло.

— Ты не имеешь права так разговаривать со мной! Это мой ребенок, и я тоже волен решать его судьбу!

— Откуда ты знаешь, что это твой ребенок? Кто тебе сказал такую глупость? Тебе же объяснили, когда ты пьяный явился в клинику, что я пошутила.

— Хороши у тебя шуточки! Только я знаю точно, что это, — он указал на Танин живот, — мой ребенок. Девочка, моя вкусная, сладкая девочка, я же первый у тебя…

— После первого был второй, и третий, и… — Таня не договорила, потому что Михаил вскочил и залепил ей пощечину.

В то же мгновение проходивший мимо молодой лейтенант, увидев эту сцену, подбежал и заломил руку каскадеру. Тот от неожиданности растерялся, но быстро опомнился, и завязалась драка.

Таня сидела, держась за щеку, хотя пощечина не причинила ей особой боли, но все произошло так стремительно, что она застыла в изумлении и некотором страхе.

Как водится на Руси, в одну минуту у почти безлюдного пруда образовалась небольшая толпа, раздались угрозы, возгласы, подначки, посыпались вопросы любопытствующих. Кто-то успел позвонить по сотовому, даже не разобравшись в ситуации, и правильно: раз драка — зови милицию.

И милиция, которую порой не дозовешься, довольно быстро прибыла к пруду в лице одного младшего лейтенанта и одного капитана. Они вышли из «жигуленка», немедленно разняли дерущихся и усадили в машину на заднее сиденье.

Таня подошла к капитану милиции и сказала, что она тоже поедет с ними в отделение.

— Нет, гражданка, — заявил служитель закона, — в вашем положении нет необходимости ехать.

— Именно мне и следует ехать, потому что я — свидетель происшествия.

— А я вам говорю — не нужно! — приказным тоном распорядился капитан.

Таня решительно встала перед машиной и объявила:

— Вам придется взять меня с собой, иначе вы не уедете.

— Да не связывайся ты с беременной бабой, — сказал младший лейтенант капитану, — хочет — пусть едет.

Таня открыла дверцу и уселась на переднее сиденье.

— Дамочка, — возмутился капитан, — это, между прочим, мое место.

— Не хотите же вы, чтобы я села между этими мужчинами, — с брезгливостью сказала Таня.

Делать было нечего: капитан сел на заднее сиденье, младший лейтенант повел машину.

В отделении милиции после довольно долгих препирательств между Михаилом и лейтенантом, защитившим Таню, после предъявления документов капитан милиции обратился к Тане с требованием тоже показать документы.

— Я их не ношу с собой, а свой адрес и фамилию я вам уже назвала.

— Ладно, сам разберусь, — бросил капитан и стал листать паспорт Михаила. — Вот здесь печать ЗАГСа, вы — Виктория, его жена?

— Пусть мужчины помолчат хоть пять минут, и я вам все объясню. Еще раз повторяю: моя фамилия Орехова, зовут Татьяной, я не жена этого смелого рыцаря. — И она с презрением выделила последние слова, указав на каскадера.

— А чего же они подрались? Разве не из-за вас?

— Рыцарь дал мне пощечину, а лейтенант защитил меня. Вот и все.

Капитан милиции обратился к лейтенанту:

— Послушай, лейтенант, зачем ты драку затеял? Придется составлять протокол.

— Если бы у тебя на глазах ударили женщину, да еще беременную, ты бы прошел мимо? Ответь, капитан.

Капитан на мгновение замялся, потом изрек:

— Есть и другие способы, не обязательно драться.

— Понятно, — усмехнулся лейтенант, — следовало прочитать ему нотацию, желательно подлиннее, покачать головой и сказать: «Ай-я-яй!» Так, что ли?

Милиционер смутился, но продолжал свое расследование, обращаясь уже к каскадеру:

— А ты что руки распускаешь? Такой верзила, а женщину ударил, тем более она не жена тебе.

— Она носит моего ребенка, — заявил каскадер.

— Это правда, гражданка?

— Я еще сама не знаю, кого я ношу, — ответила Таня, — может, и не ребенка, а котенка!

— Вы в милиции, а не на вечере юмора! Отвечайте, раз уж приехали сюда.

— Вы правильно сказали: я в милиции, а не в роддоме. Кого я ношу — мое дело. Послушайте, капитан, — неожиданно более спокойным тоном сказала Татьяна, — пощечину я, скорее всего, заслужила, поэтому у меня нет претензий к этому, как вы его назвали, верзиле. А лейтенанту я благодарна за истинное мужество и благородство. Очень прошу вас, отпустите их обоих, только не сразу, то есть не вместе, а то они снова подерутся. И мне пора домой, иначе я начну прямо здесь, у вас, рожать… Сил моих больше нет… — И она заплакала.

Капитан милиции обратился к младшему лейтенанту:

— Слушай, отвези-ка ты ее домой, а то хлопот с ней не оберешься.

— Есть, — с готовностью ответил тот и пригласил Таню: — На выход, гражданочка.

Он довез ее до подъезда и, высаживая, посоветовал:

— Держитесь подальше от драчунов, мало ли что может случиться…

— Спасибо, я учту, — ответила Таня и вошла в парадное.

Поднялась в лифте на свой этаж и тут же поняла, что не может оставаться в пустой квартире — мать вела утренний прием, отец вернется не скоро. Пожалуй, это даже хорошо, потому что, будь отец дома, он бы вмешался наверняка, а ей совсем не хотелось, чтобы папик столкнулся с каскадером.

Танька постояла в раздумье у своих дверей и спустилась к тете Маро. Ей казалось, что в машине, пока ее везли домой, она успокоилась, но когда тетя Маро открыла дверь, увидела ее опрокинутое лицо и спросила: «Что с тобой, деточка?», она повалилась ей на руки.

С огромным трудом старая женщина удержала ее, пыталась дотащить до тахты, но не смогла и тогда осторожно опустила прямо на пол, на мягкий палас, который остался лежать в комнате со времен Галины. Потом она бросилась в ванную, к аптечке, смочила нашатырем кусок ватки и поднесла к самому носу Тани. Та вдохнула пару раз, сморщилась, замотала головой и попросила не вызывать «скорую».