Все эти предположения и напряженное ожидание решения декана о ее отпуске Таня раскладывала в голове, как пасьянс. Но пока ничего не решалось, ничего не утрясалось — пасьянс не сходился.

В четверг, когда мать вернулась после утреннего приема, раздался телефонный звонок.

Сашенька сняла трубку.

— Слушаю, — сказала она привычно, потом заговорила неестественным тоном: — Здравствуйте, Алеша… что-то вы давно к нам не заглядывали… да-да, работаете… Таню? А-аа…

Танька услышала, подскочила, взяла у матери трубку, кивнув ей головой, мол, все в порядке, я поговорю, и оживленно стала приветствовать Леху.

Сашенька только развела руками и ушла готовить обед — Митя утром обещал вернуться пораньше.

Леха уже был в курсе Таниных проблем.

— Знаешь, старушка, ты меня удивила, можно даже сказать, потрясла.

— Я сама потрясена и удивлена, Лех, давай не будем оценивать события, ладно?

— Я не оцениваю события, а говорю о своей реакции на них, но это не должно тебя напрягать — я ж по-дружески. И вообще, Танька, твоя личная жизнь — это твоя жизнь, я, хоть и друг тебе, никогда не стану ни в душу лезть, ни судить или оценивать твои поступки.

— Знаю, Леха, и спасибо тебе за это.

— На здоровье. Меня волнует сугубо медицинская проблема.

— По поводу моей беременности? — удивилась Таня.

— Да нет! При чем это? Я же не акушер какой-нибудь. Понимаешь, я с такой самоуверенностью поставил тому мужику диагноз — поддатый шиз — и разговаривал с ним соответственно, что теперь самому неловко вспоминать. Главное, я был убежден в своей правоте, а получается — лапшу ему на уши вешал. И кто из нас шизанутый, еще надо посмотреть.

— Если потребуется, я могу засвидетельствовать, что ты абсолютно нормальный человек, а в тот день в тебе проявилась колоссальная психотерапевтическая потенция.

— Ладно, когда начнется курс психиатрии, я учту это. Ты вот что, Тань, скажи, а не тоскливо будет тебе сидеть одной дома до родов?

— А что ты можешь предложить? Выездной КВН?

— Нет, этого точно не могу — нынче КВН выезжает только в Юрмалу. А навещать тебя с Лилькой обязательно будем, не возражаешь?

— Что ты! Только буду рада. Приходите, не забывайте — и вместе, и порознь.

— Заметано. Крепись, мы с тобой. И не напрягайся насчет меня — я никому ни слова! Пускай младенец сам возвестит о своем приходе в этот мир. О’кей?

— Спасибо, Леха. Целуй Лильку. Пока.

Сашенька дождалась, когда дочь закончит разговор, и сделала ей выговор:

— Пожалуйста, Татоша, разберись, когда звать тебя к телефону, когда не звать, а то я, как нашкодившая первоклашка, экаю, мекаю в то время, как тебе вдруг захотелось поговорить. А еще лучше — подходи сама к телефону, не заставляй нас выкручиваться за тебя.


Митя вернулся домой с радостным сообщением: с Танькиным отпуском обошлось без особых сложностей. Декан понял все правильно, согласился, что это — оптимальный вариант и не нужно придумывать никаких справок о тяжелой беременности. Ему достаточно обычного документа, удостоверяющего сам факт беременности.

— Так что, Сашенька, тебе не придется ничего изыскивать, никого ни о чем просить. Не откладывайте, сходите завтра же в районную консультацию. Плевое дело, — заключил Митя.

— Ох, папик, просто отлегло от сердца, — вздохнула Таня.

— Ты подумала, чем заняться летом? Я беру отпуск в октябре, мама — в сентябре, чтобы помочь тебе справиться с младенцем в первые два месяца. Летом мы оба будем работать, а тебе одной куда-либо ехать рискованно.

— А я и не хочу никуда ехать. Буду с Петром Александровичем изучать немецкий…

— Зачем тебе это? — перебила ее мать.

— Чтобы знать немецкий — что тут непонятного?

— Так ведь можно и французский учить или испанский, — возразила Сашенька.

— Потому что Петр Александрович занимается немецким, и мне с ним будет и интересно, и полезно. Кстати, папику тоже не мешало бы присоединиться — Генрих же предложил тебе работу в Германии.

— Ну, знаешь, предложение еще не означает, что я готов и согласен. Бросать в Москве отделение, которое я по крупицам создавал, это не пустяк, я даже думать об этом не могу.

— Ты можешь вернуться через год или полгода, — напомнила Танька.

— Вопрос в том, что я найду по возвращении. Собственно, я не совсем понимаю, что мы обсуждаем — чем занять Татоше лето или как трудоустроить меня?

— Не кипятись, Митя, мы просто беседуем. — Сашенька боялась обострений, которые грозили возникнуть в связи с предстоящими событиями в семье. Потом обратилась к дочери: — Как же ты будешь мотаться к Петру Александровичу через всю Москву с пузиком?

— Ой, мам, я как-то пропустила эту деталь, — засмеялась Танька. — Так была озабочена реакцией своих однокурсников, что не подумала о Петре Александровиче. Вот уж кого мне не хотелось бы включать в число посвященных.

— Почему? Он мудрый человек, думаю, все поймет, — заметил Митя.

— Не знаю, не знаю… — засомневалась Сашенька, — мудрость мудростью, а все-таки он человек старых правил, старой морали…

— Я согласна с мамой, не нужно этого делать.

— Но когда-нибудь он же узнает, ведь мы не собираемся прекращать общение с ним. А возможно, он уже знает.

— Откуда? — удивилась Таня.

— Генрих мог обмолвиться, — невозмутимо обронил Митя.

— Генрих?! — взвилась Таня. — Кто ему сказал? Это вы! Вы! Кто вас просил? Зачем вы это сделали?

Сашенька и Митя пытались что-то сказать ей, но она не слушала, нервно металась по комнате и без остановки выкрикивала обвинения. Началась настоящая истерика.

Мите пришлось крикнуть, чтобы унять дочь:

— Да угомонись ты! Никто ни слова не говорил Генриху! Я просто предположил, что ты сама ему рассказала. Что тут особенного, он же наш друг.

— Ничего я ему не рассказывала! — снова крикнула Таня.

— Ну зачем же так кричать, Татоша? Я могу только повторить, что ни я, ни папа с Генрихом о твоей беременности вообще не говорили.

— Я вас заклинаю, ни слова Генриху! — все еще возбужденно сказала Таня.

— Будто мне, кроме твоей беременности, не о чем с ним говорить. Я и так сегодня полдня ловил и умасливал твоего декана. Неплохо бы отцу и спасибо сказать, а ты, дщерь неразумная, еще и напраслину на меня возводишь.

Таня заплакала, стала ластиться к отцу, просить прощения. Когда она ушла в свою комнату, Сашенька, понизив голос, спросила:

— Мить, зачем ты ее провоцируешь?

— Я хотел убедиться в своем предположении.

— В каком?

— А ты не догадываешься?

— Увы, догадываюсь, — вздохнула Сашенька.

— Теперь я убежден, что между ними что-то есть, и, скорее всего, это серьезно. Только почему «увы»? Разве Генрих плох для Тани? Слава Богу, мы с тобой знаем его как облупленного: он порядочный, отличный парень, не мне тебе говорить.

— Я в его достоинствах не сомневаюсь, но разница в возрасте…

— Если это не волнует их, то почему по этому поводу должны беспокоиться мы? На мой взгляд, самая большая проблема в том, что он не знает о ее беременности. И это проблема не только ее, но и наша с тобой.

— Но мы-то при чем? — недоуменно пожала плечами Сашенька.

— Ну как ты, мать, не понимаешь! — с досадой сказал Митя и увлек жену в спальню, чтобы не шептаться. — Танька делает грандиозную ошибку, скрывая свою беременность, а мы с тобой своим молчанием покрываем ее ложь. Выходит, что мы сообщники. Вот что меня угнетает.

— Пожалуй, ты прав — некрасивая получается история… Может, попробуем поговорить с ним?

— Как? О чем? Ты же слышала — наложен запрет. Нам остается помалкивать и ждать.


В пятницу вечером позвонил Генрих и попросил Митю и Сашеньку приехать утром в субботу на «смотрины» квартиры, которую предложил ему риэлтер.

— Ты извини, Мить, что я отвлекаю тебя в такой день, но я просил сделать все срочно и сейчас не могу отступать от своих слов, — сказал Генрих.

— Какой такой день? О чем это ты? — не понял Митя.

— Разве не завтра встреча твоего курса?

— Ах, это… Успею, времени до четырех часов много. Ты говори, где встречаемся, какой район?

— Недалеко от метро «Белорусская», Новолесная улица. Давай в десять утра. Устроит?

— Вполне. Приедем.


Они встретились у метро «Белорусская»-кольцевая, рядом с выходом на Заставный переулок.

— Здесь пешком спокойным шагом минут десять, — сообщил Генрих.

Вышли на Лесную улицу, прошли по ней до Новолесной и свернули налево. Искомый дом стоял примерно в середине короткой, очень чистенькой и зеленой улочки. Перед ним раскинулся заросший кустами и деревьями участок с детской горкой и качелями. Несколько скамеек обрамляли пятачок с песочницей.

— Прекрасное место, — заметила Сашенька, — тихо, чисто, можно погулять, посидеть, отдохнуть. Дорожки выложены плиткой, все ухожено.

— Вот это меня и привлекло: рядом, в двух шагах шумный Бутырский вал и Тверская-Ямская, а сюда завернешь — как будто попадаешь в другой город. Даже птицы поют — впервые за неделю пребывания в Москве услышал их пение, — улыбнулся Генрих.

Вошли в парадное. Ореховы отметили как большое преимущество для Петра Александровича, что никаких ступенек, ведущих к лифту, столь обычных для других домов, здесь нет.

Квартира располагалась на третьем этаже. Там их уже ждал риэлтер. Митя и Сашенька тщательнейшим образом обошли и осмотрели всю квартиру, особенно придирчиво женским глазом проверила все в туалете и в ванной Сашенька. Небольшой застекленный балкончик выходил на восток.

Словом, квартира понравилась, особенно порадовали свежесделанный ремонт и вполне пристойная сантехника.

Риэлтер, довольный, что сделка состоится, собрался уходить, предварительно договорившись с Генрихом встретиться в понедельник.