Впрочем, для него это едва ли имело значение. Его тело, привыкшее к такого рода действиям, с готовностью откликнулось на ее призыв. Будь у Стрэнда время поразмыслить, его бы изрядно позабавило то обстоятельство, что он, который так часто использовал в своей жизни женщин, теперь позволяет себе идти на поводу у какой-то девчонки, едва покинувшей школьную скамью.

Словно в подтверждение его догадки, как только они обогнули дерево, София расстегнула его сюртук и просунула руку ему под рубашку.

— У меня замерзли руки, — пробормотала она. — А у тебя?

— И у меня тоже.

Она принялась медленно вынимать из шелковых петелек крючки, скреплявшие спереди ее длинную пелерину. Платье, которое она надела под плащ, больше подходило для борделя, чем для прогулки в холодное февральское утро. Тугой корсаж с низким вырезом заставлял ее маленькую грудь выдаваться вперед. Взяв Стрэнда за руку, она положила его затянутые в перчатку пальцы между теплыми мягкими холмиками.

— Так лучше?

— Да. Намного.

— У меня есть и другие теплые местечки, — проговорила она чуть дыша, поднявшись на цыпочки и проводя языком по его шее.

София пробиралась между веток дерева, увлекая его за собой, пока они не оказались у самого ствола, скрытые под зеленым шатром. Стрэнд невольно задавался вопросом, кто первым показал Софии это тайное убежище. Он никогда не интересовался прочими ее любовниками, зная лишь о том, что они существуют, и сама девушка никогда не пыталась его в этом разубедить. Впрочем, ему едва ли стоило из-за них беспокоиться, в особенности теперь, когда ее пальцы так быстро и ловко справлялись с завязками на его панталонах. Его плоть тут же вырвалась на свободу, и София не удержалась от возгласа удовлетворения, принявшись ее ласкать…

Какие все-таки умелые у нее руки. Стрэнд закрыл глаза и прислонился к шершавому стволу дерева. Пожалуй, ему следует быть признательным судьбе за то, что он еще способен наслаждаться в полной мере физической стороной любви, поскольку все остальное, по-видимому, так и останется для него недоступным.

— Тебе приятно? — прошептала она.

— Да.

— Мне тоже.

— Значит, нам с тобой повезло.

Если София и заметила нотку иронии в его голосе, она пропустила ее мимо ушей, удвоив свои старания угодить ему.

— У меня возникли кое-какие осложнения.

Ее голос доносился до него словно издалека. Все его внимание было сосредоточено на ее пальцах, со знанием дела ласкавших его тугую плоть.

— Я беременна, Джайлс.

Что ж, этого следовало ожидать. Она была здоровой молодой женщиной, которая к тому же вела весьма бурный образ жизни.

— И кто отец ребенка? Я?

София заколебалась, однако ее руки продолжали свое дело.

— Вполне возможно.

Стрэнд невольно рассмеялся. Какой бы потаскушкой и хитрой штучкой ни была эта девица, ее, слава Богу, нельзя было упрекнуть во лжи, и хотя бы за одно это она заслуживала уважения. Он открыл глаза и уставился на нее. Она тоже посмотрела на него, на ее прелестном личике отразилось легкое беспокойство.

— И чего же ты от меня хочешь?

— Я хочу как-нибудь это уладить.

Смех, готовый сорваться с его губ, замер. Джайлс осторожно наклонился к девушке и схватил ее за запястья, после чего так же осторожно отвел ее руки в стороны. Теперь ему было все равно. Пик возбуждения миновал.

— Я не знаю, кто улаживает такого рода вещи, — сказал Стрэнд, не сводя глаз с лица Софии. Ее кожа по цвету напоминала сливки, глаза были зелеными и чистыми, а волосы — ярко-рыжими, как пламя. Для столь юного возраста ей слишком многое пришлось изведать в жизни. Это казалось ему несправедливым.

— Но ты мог бы это выяснить.

— Нет!

Она отодвинулась от него, теперь уже не скрывая своего раздражения.

«А почему бы и нет? — подумалось ему. — В самом деле, черт возьми, почему бы и нет?»

— Видишь ли, — произнес он, — мне пришло в голову, что из этого положения есть лучший выход, чем отдавать такое прелестное тело на растерзание мяснику.

— Вот как? — с усмешкой бросила она через плечо.

По крайней мере он доставит себе некоторое удовольствие, поразив ее. Кто бы мог предположить, что человек, пользующийся столь дурной славой…

Джайлс вдруг рассмеялся, и София снова обернулась к нему, на этот раз с озадаченным видом.

— Ты можешь просто выйти за меня замуж, моя кошечка.

Глава 21

«Я выследил вас, загнал в ловушку и наконец поймал. И теперь, клянусь Богом, я вас не отпущу».

Апатичный взгляд Энн проникал сквозь прутья решетки, которой было забрано окно. Там, за стальным узором, ее дразнила свобода. А Джек Сьюард дразнил ее своим отсутствием.

Она не покидала этой комнаты вот уже двое суток — с того самого момента, когда Джек чуть ли не силой поднял с постели молодого священника из церкви святой Бернадетты и заставил его их обвенчать. Затем он вернулся сюда вместе с Энн, проводил ее в спальню и исчез.

Не прошло и нескольких минут, как она обнаружила, что окно зарешечено, а единственная дверь заперта на задвижку. Наружный болт сопротивлялся любым ее попыткам сдвинуть его с места.

Всю ночь Энн пролежала на постели, свернувшись калачиком. На следующее утро к ней в комнату вошел Гриффин, шотландец с угрюмым лицом, за которым следовал какой-то крепкий, жилистый на вид парень, согнувшийся под тяжестью обшарпанного от времени сундука. Затем явилась горничная, неприметная особа средних лет по имени Спролинг, чтобы под молчаливым надзором Гриффина разложить ее вещи.

Они еще находились в спальне, когда неожиданно появился Джек. Его костюм был, как всегда, строгим и безукоризненно аккуратным, и, глядя на него, Энн с особой остротой ощущала, какой грязной и неприбранной должна выглядеть со стороны она сама. Окинув ее бесстрастным взглядом, он тем же тоном, каким беседовал с другими о погоде, попросил ее дать ему описание подростка, который в последний раз передал ей послание.

Он был безукоризненно вежлив с нею, но вместе с тем в этом человеке не осталось ничего от того Джека, которого она знала, и это пугало ее гораздо больше, чем его гнев или даже поцелуй прошлой ночью. Энн умоляла его ее отпустить, однако он не стал слушать и покинул комнату, посоветовав ей напоследок отправить записку Малкольму и Софии, чтобы известить их о состоявшемся бракосочетании.

Лишь один-единственный раз он снова к ней приблизился. Это случилось на исходе прошлой ночи. Энн без сна лежала в постели, уставившись в темноту и пытаясь представить себе возможную участь воровки, осмелившейся бросить вызов Ищейке из Уайтхолла, соблазнившей и предавшей человека, за которым шлейфом тянулась дурная слава.

Тут Энн услышала, как задвижка на двери плавно отодвинулась, и затаила дыхание. Кто-то неслышными шагами пересек комнату и остановился у ее постели. Несколько долгих, мучительных минут вошедший стоял не двигаясь, после чего покинул спальню.

Энн понятия не имела о том, что уготовил ей Джек. Он был способен на все. С ее стороны было бы заблуждением думать, будто она хоть немного знает полковника Джека Сьюарда. Нет, для нее он оставался столь же зловещим и непостижимым.

Где-то внизу скрипнула парадная дверь. Поднявшись с постели, Энн подкралась к двери и приложила ухо к дубовой панели. На лестнице послышались шаги. Сердце подскочило у нее в груди, по телу пробежала дрожь предчувствия. Сейчас он сюда войдет, и ее судьба прояснится.

Шаги замедлились. Энн выпрямилась, вздернув подбородок и приготовившись встретиться с вошедшим лицом к лицу. Кто-то остановился за дверью. Она отступила на шаг. Довольно долго царила тишина, после чего звук шагов раздался снова, постепенно удаляясь, пока не заглох совсем.

Безудержные слезы заволокли глаза Энн и тонкими струйками потекли по щекам. Возможно, это ее судьба. Оставаться здесь взаперти, спрятанной от посторонних глаз, наедине со Сьюардом и его безумной страстью… Не в этом ли состояло наказание, придуманное для нее Джеком? Неужели он не догадывался о ее чувствах к нему? Не знал о том, как сильно она его желала?

«О Господи, какая же я дурочка! — промелькнуло у нее в сознании. — Как он может об этом не знать? Ведь я хваталась за малейшую возможность, за самый пустяковый предлог, лишь бы еще раз прикоснуться к нему, ощутить его страсть…»

Конечно, для него это не было тайной. Энн заколотила кулаками по двери:

— Вы не смеете держать меня здесь вечно! Не смеете!

На ее крики никто не ответил. Тогда Энн заколотила по двери с еще большей яростью. Ее лицо было залито слезами, голос срывался от рыданий. Она что было силы дернула за ручку.

— Да отпустите же меня, черт бы вас побрал! Вы не имеете права так со мной обращаться! Джек! Джек!

Она стучала по двери до тех пор, пока у нее не заболели руки, продолжала кричать, пока совсем не охрипла. Наконец, она без сил прислонилась к твердой деревянной панели.

Он не мог быть таким жестоким.

Нет, он мог быть кем угодно.

Отойдя от двери, Энн принялась лихорадочно осматриваться по сторонам. Ей просто необходимо поскорее отсюда выбраться. Она еще раз прощупала зарешеченное окно — решетка была прочной. Расстояние между узорчатыми прутьями оказалось слишком ничтожным, чтобы сквозь них можно было протиснуться. С этим справился бы разве что ребенок…

Круто развернувшись, Энн устремилась к камину и опустилась на колени прямо на остывшие угли. Огонь в нем уже давно потух, и никто так и не явился, чтобы разжечь его снова. Изогнувшись, она просунула внутрь голову и подняла глаза вверх к узкому темному дымоходу. Для нее этого пространства было вполне достаточно. Она сможет подняться вверх по трубе.

Но что потом? Энн резко отдернула голову. Сейчас она была не в состоянии думать о чем-либо, кроме бегства.

Набрав горстку углей, она вымазала сажей лицо и руки. Ее платье было слишком узким и неудобным, чтобы лазить в нем вверх по трубам, поэтому им пришлось пожертвовать. С помощью перочинного ножика она укоротила юбки до половины длины, а также отрезала большую часть рукавов. Вытащив из шкафа легкий плащ, Энн свернула его в тугой рулон, намереваясь прикрыть им свою испорченную одежду, как только окажется на улице. Затем, сделав глубокий вдох, она опустилась на корточки перед камином и медленно забралась в самую его середину.