— Откуда мне знать? Он сбежал от меня как от чумы.

— Мне просто очень хотелось бы иметь родственников, вот и все.

Мать выпустила колечко дыма.

— Поверь мне, значение семьи слишком переоценено. Ха, родственники хороши, пока все прекрасно, а если с тобой случается беда, они только доставляют тебе огорчения своим равнодушием. Лорен, никогда ни на кого не рассчитывай.

Лорен уже много раз слышала все эти сентенции.

— Я просто…

— Не надо. Иначе сделаешь себе только больнее.

Лорен посмотрела на мать.

— Да, — мрачно произнесла она, — знаю.

4

Несколько следующих дней Энджи занималась тем, что умела делать лучше всего: с головой погрузилась в работу. Она проснулась на рассвете и весь день изучала документы. Она позвонила друзьям и бывшим клиентам — всем, кто имел хоть какое-то отношение к ресторанному бизнесу или к сфере общественного питания, — выслушала и тщательно записала их рекомендации. Она внимательно просмотрела бухгалтерские книги, пока не разобралась в том, откуда поступает каждый доллар и как расходуется каждый цент. Закончив с этим, она отправилась в библиотеку. Расположившись за письменным столом, она читала книги и статьи, а затем пересела к проектору микрофишей и просмотрела отобранный материал.

В шесть вечера библиотекарша, миссис Мартин, которая была старушкой еще в те времена, когда Энджи только записалась в библиотеку, выключила свет.

Энджи поняла намек. Она перенесла стопку отобранных книг в машину, доехала до коттеджа и продолжила работу. Заснула она за полночь на первом этаже на диване. Сил перебираться в кровать не было, да и диван выглядел уютнее, чем одинокая кровать.

Пока она анализировала положение дел, родня не оставляла ее в покое, сестры звонили по нескольку раз на дню. Энджи из вежливости отвечала на каждый звонок, говорила несколько минут, а потом мягко, но настойчиво прощалась. Она сама известит их, многократно повторяла она, когда будет готова взглянуть на ресторан.

Мария же при каждом звонке недовольно хмыкала и уверенно заявляла:

«Энджела, нельзя ничему научиться, ничего не делая».

На что Энджи отвечала:

«Мама, я не могу что-то делать, не научившись. Я дам тебе знать, когда буду готова».

«Ты всегда была одержимой, — говорила мать. — Мы тебя не понимаем».

В этих словах была правда. Энджи всегда отличалась целеустремленностью. Когда она за что-то бралась, то делала все с полной самоотдачей, для нее не существовало половинчатых решений. Именно эта черта характера и сломала ее. Она твердо решила родить ребенка, но забеременеть не смогла, и на горизонте тут же замаячил полный крах. Решение этой проблемы отняло у нее все силы.

Она давно знала эту свою особенность, но все равно оставалась такой, как есть. Когда она бралась за какое-то дело, она настраивала себя только на успех.

Если честно — а с собой Энджи бывала честной только глубокой ночью, — лучше уж думать о ресторане, чем размышлять об утратах и неудачах, приведших ее сюда. Конечно, они остаются с ней, эти горькие воспоминания и душевные муки. Но и теперь, штудируя литературу по менеджменту и по методам продвижения товара на рынке, она часто ловила себя на том, что опять мысленно переносится в прошлое.

«Сейчас Софи спала бы глубоким сном».

Или:

«Конлану нравилась эта песня».

В эти моменты Энджи чувствовала себя так же, как если бы случайно наступила на битое стекло. Она вынимала осколки из раны, но боль оставалась. И тогда она с удвоенной энергией возобновляла работу, иногда подкрепляя свои силы бокалом вина.

К вечеру среды Энджи, изнуренная недосыпанием, все же закончила свой анализ. Все, что можно было почерпнуть полезного из книг и журналов, она взяла на вооружение. Настала пора узнать ресторан непосредственно в работе.

Она отложила книги, приняла горячий душ и подобрала наряд: черные брюки, черный пуловер. Ничего такого, что могло бы привлечь к ней внимание или позволить местным жителям распознать в ней жительницу большого города.

Энджи медленно проехала по городским улицам и остановилась перед рестораном. С блокнотом в руке она вышла из машины.

Первое, что она увидела, была скамейка.

— Ой, — тихо произнесла она, прикасаясь к ажурной кованой спинке.

Металл был холодным, таким же холодным, как и в тот день, когда они ее купили.

Энджи прикрыла глаза, вспоминая.

Они, все четверо, за целую неделю так и не пришли к согласию — ни по поводу музыки, которая будет играть на похоронах, ни по поводу того, кто ее будет исполнять, ни по поводу надгробия и цвета роз для украшения гроба. Пока не увидели скамейку. Они как раз зашли в скобяную лавку, чтобы купить цитронелловых свечей для церковного обряда, и увидели эту скамейку.

Мама замерла как вкопанная.

«Отцу всегда хотелось, чтобы перед входом в ресторан стояла скамейка», — сказала она.

«Чтобы люди могли присесть и отдохнуть», — добавила Мира.

На следующий день скамейка уже стояла у ресторана. Они даже не обсуждали, стоит ли прикрепить к спинке мемориальную табличку. Такие обычаи приняты в больших городах, в Вест-Энде все и так знали, что скамейка принадлежит Тони Десариа. В первую же неделю на ней стали появляться цветы — их приносили люди в память об отце.

Энджи несколько мгновении смотрела на ресторан, который был гордостью отца.

— Я спасу его, папа, ради тебя, — прошептала она и только через секунду поняла, что ждет ответа. Но ответ так и не прозвучал, она слышала только шум автомобилей с дороги и отдаленный рокот океана.

Энджи достала ручку.

Кирпичный фасад требовал косметического ремонта. Под самой крышей на стене нарос мох. В кровельной дранке не хватало многих элементов. На красной неоновой вывеске «Десариа» не горела буква «и».

Энджи начала записывать:

«Крыша. Ремонт фасада. Грязь перед входом. Мох. Вывеска».

Энджи поднялась по ступенькам к входной двери и остановилась. В витрине за стеклом висело меню. Спагетти с тефтелями стоили семь девяносто пять. Обед с лазаньей, включавший хлеб и салат, — шесть девяносто пять.

Ничего странного в том, что они теряют деньги.

«Цены. Меню».

Она открыла дверь. Над головой звякнул колокольчик. В нос ударил резкий запах чеснока, тимьяна, печеных помидоров и свежей выпечки.

И Энджи снова перенеслась в прошлое. За двадцать лет ничего не изменилось. Тускло освещенный зал, круглые столы, застланные скатертями в красную и белую клетку, виды Италии на стенах. Энджи не удивилась бы, если бы из-за угла вышел папа, улыбаясь и вытирая руки о фартук, и сказал бы: «Моя красавица, ты вернулась домой».

— Ну-ну, просто не верится, что ты здесь. А я-то опасалась, что ты свалилась с лестницы у себя в коттедже и слегла.

Энджи быстро заморгала и вытерла навернувшиеся слезы.

Ливви стояла у столика метрдотеля, она была одета в обтягивающие черные джинсы, черную, спускавшуюся с одного плеча блузку и туфли без задников на высоких каблуках в стиле Барби. От нее волнами исходило напряжение. Энджи ощутила его, как и тогда в детстве, когда они дрались из-за того, кто первым возьмет духи «Беби софт».

— Я пришла помогать, — сказала Энджи.

— К сожалению, ты не умеешь готовить, а в ресторане ты не работала с тех пор, как вылезла из манежа. Нет, стоп! Ты вообще никогда не работала в ресторане.

— Ливви, я не хочу ссориться.

Ливви вздохнула:

— Знаю. Не думай, что я такая стерва. Просто я ужасно устала от всего этого дерьма. Заведение сосет деньги, а мама только и делает, что готовит новые порции лазаньи. Мира ворчит на меня, но, когда я прошу ее о помощи, она говорит, что не разбирается в делах и умеет только кашеварить. Наконец-то мне приходят на помощь, но кто? Ты, папочкина принцесса. Даже не знаю, смеяться мне или плакать. — Она вытащила из кармана зажигалку и закурила сигарету.

— А ты не думаешь, что стоит перестать здесь курить, а?

Ливви мгновение молчала.

— Ты говоришь совсем как папа. — Она бросила сигарету в низкий стакан, в который было налито немного воды. — Я пока пойду, а ты сообщи мне, когда вычислишь, как спасти положение.

Энджи проводила сестру долгим взглядом и отправилась на кухню, где мама готовила лазанью, укладывая слои на большие металлические противни. Мира трудилась рядом, скатывая тефтели на столе размером с двуспальную кровать.

Когда Энджи вошла, Мира подняла голову и улыбнулась:

— Привет!

— Энджи! — воскликнула Мария, вытирая щеку и оставляя на ней красный след от помидоров. Ее лоб был покрыт капельками пота. — Ты уже научилась готовить?

— Едва ли это помогло бы спасти ресторан. Я пока делаю пометки, чтобы потом разобраться.

Улыбка на лице мамы угасла. Она бросила обеспокоенный взгляд на Миру, но та лишь пожала плечами.

— Пометки?

— Ну, надо же спасать положение.

— А сейчас ты решила осмотреть мою кухню? Твой отец — да упокоит Господь его душу — любил…

— Успокойся, мама. Я просто провожу ревизию.

— Миссис Мартин говорит, что ты перечитала все книги о ресторанах, имевшиеся в библиотеке, — сказала Мира.

— Хорошо, что предупредила. Теперь я буду знать, что в этом городе нельзя брать напрокат фильмы с пометкой «Детям до шестнадцати смотреть не разрешается», — улыбнулась Энджи.

Мария фыркнула:

— Здесь, Энджела, люди присматривают друг за другом. И это хорошо.

— Не начинай, мама. Я просто пошутила.

— Надеюсь на это. — Мария подвинула к переносице сползшие тяжелые очки и устремила на Энджи внимательный взгляд увеличенных линзами карих глаз. — Если хочешь помочь, научись готовить.