— Это отец! — крикнула она. — Не хочу его видеть!

В дверь повелительно постучали. Синтия подбежала и слегка ее приоткрыла.

— Микаэла больна… — начала она было, но вдруг у нее вырвалось изумленное восклицание.

Перед дверью стоял Роберт, а с ним Хью Мартен. Синтия тихонько вскрикнула, но никто ее не слышал. Хью вбежал в комнату, и, следом за ним, широко распахнув дверь, вошел Роберт.

Микаэла по-прежнему стояла у туалетного стола, закрыв руками мокрое от слез лицо. Потом она посмотрела вокруг и увидела перед собой Хью.

На мгновение она замерла от неожиданности, и вдруг из груди ее вырвался крик бесконечной радости, невыразимого блаженства — Синтия никогда до той поры не слышала подобного восторга в человеческом голосе.

Хью прошел через комнату к ней и обнял ее. Он поднял ее на руки, она положила голову ему на плечо, и длинная фата перевесилась через его руку на пол.

— Что они с тобой сделали, любимая? — сказал он с тихой яростью.

— Ах, милый Хью!

Микаэла по-прежнему заливалась слезами, обняв его одной рукой. Они забыли обо всех и всем на свете.

— Все уладилось, дорогая моя, все уладилось.

— Уладилось? — переспросила она.

— Моя жена скончалась вчера, — сказал Хью. Я только сегодня утром получил письмо от Синтии, и сразу прилетел — я был в Швейцарии. Я боялся, смертельно боялся опоздать.

— О Хью!

Он крепче сжал ее в объятиях… наклонился к ней… Синтия, словно очнувшись от столбняка, выскользнула из комнаты и закрыла за собой дверь.

Она тоже плакала от облегчения и счастья. Микаэла спасена, они с Хью вновь обрели друг друга. Синтия прислонилась к двери и стала искать платок.

— Возьмите мой, — предложил Роберт.

Она не видела, что он стоит рядом, и вздрогнула от неожиданности, стараясь улыбнуться сквозь слезы, но его лицо было мрачным. Он протянул ей платок, и она вытерла глаза.

— Спасибо, — поблагодарила она, овладев голосом. — Микаэла уже решила отказаться от этого замужества.

— Почему-то думал, что так все и кончится, — проговорил Роберт.

— А как быть с Артуром… Как мы с ним поступим?

— Я не забыл о нем, — ответил Роберт. — Я уже отправил за ним в церковь машину. Мне жаль парня, хоть я и не испытываю к нему симпатии.

— Может сказать, что Микаэла больна, ему будет не так тяжело, — предложила Синтия.

— Нет, я скажу правду. Сам виноват — что он о себе вообразил, сделав Микаэле предложение? Думать надо было.

В голосе Роберта появились знакомые безжалостные нотки, а Синтия сразу почувствовала облегчение. Роберт подошел к верхней ступени лестницы.

— Машина вернулась, — сказал он. — Идемте, вы поможете мне. Он говорил не допускающим возражений тоном, и Синтия повиновалась.

Разговор с Артуром был не из приятных, но Синтия должна была признать, что тот повел себя на удивление беззлобно.

Роберт изложил ему обстоятельства, после чего Артур встал.

— Мне нечего сказать, Шелфорд; в сущности, я ничего и не собираюсь говорить. Займусь лучше снова фермерством — но опять мне придется сокращать посевную площадь из-за конкуренции со стороны «Берез».

— Не бойтесь этого, — сказал Роберт. — По всей справедливости открою вам секрет — я, наверно, скоро продам «Березы».

Синтия, не выдержав, вмешалась.

— Вы продаете «Березы»? — повторила она в изумлении.

Роберт кивнул.

— Я намерен уехать за границу, но это пока строго между нами. Я вам сообщил об этом, Артур, надеясь, что это послужит некоторым утешением при сложившихся обстоятельствах.

— Благодарю, — сказал Артур. Он помолчал в неловкости, потом оглядел себя, словно вспомнив, что одет к венцу.

— Поеду домой, — сказал он резко, и добавил, — ваш шофер в церкви сказал кое-кому, что Микаэла больна. Буду весьма обязан, если это останется официальной версией для моих соседей и всех в округе. Не хочется выглядеть полным болваном.

Говорил он с обычной напыщенностью, но Синтия от души его пожалела.

— Конечно, — поспешно заверил Роберт. — Что касается нас, это будет единственная версия происшедшего. Позднее, когда вы сочтете удобным для себя, помолвка может быть расторгнута по взаимному согласию.

— Благодарю вас, — снова сказал Артур, и попрощался с большим достоинством.

Проводив Артура до дверей, Роберт вернулся в библиотеку. Он посмотрел на Синтию с выражением, которого она не могла разгадать.

— Спасибо вам за все, — сказал он. — Если бы не вы, Хью не успел бы сюда вовремя.

— Не нужно меня благодарить, Роберт. Почему вы продаете «Березы»?

Он отвел глаза.

— Я уезжаю.

У нее вдруг мучительно сжалось сердце.

— Почему? — воскликнула она.

Наступило молчание, потом Роберт ответил:

— Я должен вам что-то показать.

Он направился к двери, Синтия за ним. К ее удивлению они поднялись по лестнице наверх, и, когда повернули к Южному крылу, ей все стало ясно. На мгновение ею овладел страх и растерянность.

Она не знала тайны Роберта и опасалась ее узнать. Против воли она заставила себя следовать за ним. Он шел, высоко подняв голову, но лицо было усталое, бледное, как полотно.

Роберт раскрыл дверь в коридор этого крыла дома. Как и говорила Сара, все утопало в роскоши, повсюду огромные вазы с цветами. Синтии казалось, они идут, как во сне, даже звук шагов поглощался толстым пушистым ковром. В конце коридора Роберт остановился и первый раз посмотрел ей прямо в глаза.

— Вам не страшно? — спросил он.

Синтия не знала, что ответить. Ей действительно было страшно, но почему — она не могла понять. Роберт открыл дверь.

Синтия хорошо знала эту комнату — спальню своей матери, огромную, просторную, с окнами, выходящими на розарий.

Шторы были опущены. В полумраке благоухали оранжерейные цветы, чувствовался тонкий, еле уловимый аромат пряных духов.

Кровать была в алькове на постаменте — к ней вели три ступени. Огромная кровать из позолоченного резного дерева. Роберт неожиданно нагнулся и включил лампу. У Синтии перехватило дыхание.

На кровати, вся в белом, лежала женщина. Руки сложены на груди, в ладонях единственная белая лилия. На мгновение Синтия приняла женщину за спящую, потом, вглядевшись в неподвижные черты, закрытые глаза, смутную улыбку счастья, застывшую на губах, поняла — это покойница. Надо лбом золотистым нимбом сияли на фоне атласной подушки рыжие волосы. И Синтия догадалась.

— Ваша матушка? — прошептала она еле слышно.

— Да, — ответил Роберт. — Скончалась ночью. Она тяжело болела последние три недели, претерпевала тяжкие муки, и можно лишь благодарить судьбу, что страдания позади.

Синтия смотрела на умиротворенное лицо. Когда-то женщина эта была, наверно, очень хороша собой. Немолодое лицо хранило следы былой красоты. О многом хотелось спросить, многое узнать, но эти минуты принадлежали не Роберту, а его матери. Повинуясь душевному порыву, она опустилась у кровати на колени, склонив голову и закрыв лицо руками. Роберт преклонил колени рядом с ней.

Синтия пыталась молиться за душу отошедшую, за мир, покой и Божью благодать для усопшей, но вместо этого она стала молиться за Роберта.

— Я хочу принести ему счастье, — молилась она. — Помоги, помоги мне в этом!

Она поднялась, ничего не различая от слез, и Роберт взял ее под руку и вывел из спальни, закрыв за ними дверь.

В коридоре ждала Зелли, она горько плакала, глаза покраснели и опухли. Роберт погладил ее по плечу, стараясь утешить, и в молчании он и Синтия прошли через коридор, закрыв за собою дверь в Южное крыло.

Они вернулись в библиотеку, и Синтия знала — настал час, когда ей будут доверены все тайны. Синтия опустилась на широкий, выложенный подушками подоконник. Роберт стоял рядом, руки в карманах, взгляд устремлен вдаль. Немного погодя, он заговорил:

— Мне нужно очень многое вам поведать, но трудно решить, с чего начать. Я отвел вас наверх, и вы видели мою мать, я хотел, чтобы вы простились с нею. Единственной женщиной в моей жизни, которую я любил, кроме вас.

— Сколько времени она пробыла здесь, Роберт? Почему я ни разу ее не видела?

— Жаль, конечно, что я вам не открыл своей тайны. Но я боялся. То, что моя мать здесь, не должно было быть известно никому.

— Но отчего?

— Считалось, что она давно умерла, — ответил Роберт.

Синтия смотрела на него, пораженная, и на мгновение он заглянул ей в глаза.

— Я расскажу, ничего не скрывая, — начал он. — Моя мать была женщина, любившая жизнь и житейские радости. Она любила мужчин, они любили ее. Она могла бы показаться кому-то избалованной, но мы любим людей не такими, какими они должны быть, а такими, как есть.

Синтия встрепенулась. Совсем недавно она сделала для себя такой же вывод, но она не стала перебивать Роберта.

— Она была замужем четыре раза, четвертый брак был роковой ошибкой. Ее прежние мужья были джентльмены, а этот — мерзавец, человек низкого происхождения, необузданных страстей, ревнивый до безумия. Он прогнал меня от матери. Мы с ней всегда жили вместе, много лет, в ладу и согласии. Но он был слишком ревнив, чтобы выносить ее привязанность ко мне. Он разлучил ее с друзьями, с привычным образом жизни. Он увез ее в Мексику, там у него было свое дело, и там он чуть не довел жену до сумасшествия своими дикими страстями, сценами из-за любого пустяка. Мама была уже немолода, не могла похвалиться здоровьем. Она серьезно заболела, тем не менее, этот безумец не давал ей покоя. Наконец, она написала мне письмо с отчаянной просьбой помочь, и я тотчас отправился в Мексику, но опоздал.

В день моего приезда у нее с мужем случилась кошмарная сцена из-за какой-то ерунды. Не в силах больше терпеть, доведенная до крайности, она схватила стилет, которым разрезала книги, и нанесла мужу удар в горло. Он умер через два часа после того, как я приехал.