— Не всем традициям надо следовать. Если тебе эта идея не по душе, я откажу парням. Мы ограничимся картами, сигарами и выпивкой.

Она молчит — обдумывая мои слова.

— Ты правда сделаешь это ради меня?

Я усмехаюсь. И как она может думать иначе?

— Конечно, сделаю.

Кейт подкладывает руки себе под щеку. Так она выглядит молодой и беззащитной. От желания ее защищать у меня все сжимается в груди. Хоть от чего — от всего — что может причинить ей боль.

Включая мой собственный язык.

— На самом деле, стриптизерши меня мало волнуют, Дрю.

Теперь я запутался.

— Ты так говоришь, потому что тебя на самом деле это не волнует — или потому что ты думаешь, что это именно то, что я хочу услышать?

Я должен спросить, потому что по моему опыту, женщины скажут вам что-то сделать, а потом перережут ваше хреново горло, когда вы именно так и сделаете. Так как вы должны были знать, что на самом деле они не хотели, чтобы вы это делали. Что на самом деле они ничего такого не имели в виду.

За исключением тех раз, когда они и правда имеют это в виду.

Это как неисследованная форма шизофрении. Бог не просто так дал вам рот, дамочки. Даже по нескольким причинам.

Но дело в том — пользуйтесь им. Будьте откровенными. Это всем нам сбережет много времени и энергии.

— Нет, я говорю правду. Теперь, когда я знаю, что ты не хочешь идти в стриптиз клуб, меня это уже так сильно не беспокоит.

— Тогда почему ты была расстроена?

— Думаю, глубоко внутри, я просто… боюсь.

— Чего?

— Тебя.

Ух ты. Должен сказать, что это вроде как ранит. Как старая травма колена, которая болит нечасто, вы практически про нее забываете. Пока она не напоминает о себе. И вы на неделю прикованы к постели.

Кейт видит мое выражение и объясняет.

— Я боюсь, что ты чего-нибудь натворишь… что ты увидишь что-то, или услышишь что-то такое, что воспримешь неправильно. Что между нами возникнет недопонимание, и ты отреагируешь… плохо.

Я потираю глаза. И вздыхаю.

— Я думал, что все это мы уже преодолели, Кейт.

Она берет меня за руку и сжимает ее.

— Преодолеваем. Мы простили друг друга, и сейчас у нас все так хорошо. Но… ты должен признать… что все происходит по сценарию.

Роуз Кеннеди однажды сказала: «Сказано, время лечит все раны, я не согласна! Раны остаются. Со временем разум, оберегая своё здоровье, затягивает их шрамами и боль утихает. Но никогда не уходит».

Это как учить ученого, Рози. Учить ученого…

Прижимаю свою ладонь к щеке Кейт, чтобы приободрить ее.

— Я уже не тот человек, Кейт.

Ладно, вы правы: глубоко внутри я все еще тот человек. Но теперь я умнее. Намного. Я — отец. Через неделю стану мужем. И я скорее отрежу себе член, чем когда-нибудь еще обижу Кейт.

Я вырос, черт возьми.

— Я люблю тебя, Кейт. И верю тебе. Верю в нас. Мы о чем-то говорим — сейчас я просто не реагирую. Я не собираюсь это портить. Ни в этот уик-энд; ни когда-либо еще.

Ох, ирония. Ты отвратительная сучка.

Рука Кейт накрывает мою. Она пристально смотрит в мои глаза, в поисках правды и искренности или я не знаю чего еще. Чтобы это ни было, она это находит. Потому что она улыбается. И нежно меня целует.

— Я тебе верю.

Потом она отклоняется назад и спрашивает:

— Ты почувствуешь себя лучше, если я скажу Ди, чтобы она отменила все планы относительно стриптизеров, которые у нее уже были?

Да.

— Нет.

Черт, да.

— Ну… может быть.

Да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да.

— Нет. Нет. Я хочу, чтобы ты повеселилась с девочками. Знаешь, делай то, что делают «женатики».

Видите? И если это не доказательство того, что я, нахрен, вырос, тогда не знаю, что это. Кроме того, мужчины-стриптизеры — это все ерунда. Большинство из них начинающие танцоры. И мы все мы знаем, что это значит…

Да и вообще, никакая девушка не захочет трахаться с парнем в облегающих трусах. Мне все равно, мускулисты ли вы или с огромным членом — если вы носите стринги? Вы похожи на инструмент.

Когда мы садимся, Кейт говорит мне:

— Смотреть на намазанного парня, трясущего своим задом — не совсем мое представление о веселье, Дрю, — она шевелит бровями, глядя на меня. — А вот, ты, намазанный и танцующий, с другой стороны, звучит очень даже хорошо.

Вот почему я ее люблю.

— Ты идеальная женщина.

Притягиваю ее к себе, чтобы поцеловать — сильнее, чем в последний раз. Но как только наши языки сплелись в танце, из монитора доносится маленький голосок.

— Маааама? Пааааапа?

Я отклоняюсь.

— Монстрик проснулся. Ты первая в душ, я к нему.

— Хорошо.

Натягиваю пару штанов, когда Кейт вытаскивает одежду из ящика.

— Паааааапа! Мааааама!

Мой сын не особый поклонник терпеливости. Интересно, от кого это у него?

— О, и Дрю?

Я поворачиваюсь к Кейт.

— Да?

— Моя бабушка говорила: «Смотри своими глазами, а не руками». Когда ты будешь в стрип-клубе? Старайся так и делать.

Я киваю.

— Слушаюсь, босс, — протягиваю руку и беру ее за подбородок, вытаскивая ее губу, которую она закусила зубами. Потом я целую ее — изумляя и смущая ее. — Перестань волноваться. В эти выходные мы отлично проведем время со своими друзьями. Ничего плохого не случится. Я обещаю.

Популярные слова, верно? Как накаркать? Идиот.

Разворачиваю ее кругом и шлепаю по заду.

— А теперь тащи эту задницу в душ, пока я снова ее не отшлепал.

Кейт смеется, потому что думает, что я шучу. Только вот…

— Пааааапа!

Верно. Долг зовет. Кейт направляется в ванную, а я иду к Джеймсу, чтобы достать его из его клетки.

***

Вот так это начиналось. Все было замечательно. Мы болтали. Смеялись.

Черт.

Все было как в сказке.

Вы замечали, как в сказке все начинается великолепно? Красивая принцесса, счастливое королевство? А потом все оборачивается дерьмом. В одну минуту Гензель не чувствует боли и прыгает на подоконник из сахара, а в следующую минуту какая-то старая ведьма пытается запихать его задницу в печь.

Для тех из вас, кто все еще думает, что я ничтожный, зацикленный на себе придурок? У меня такое чувство, что вам это понравится.

Очень.

ГЛАВА 2

В комнате Джеймса темно. По стенам тянутся тени, и единственный свет исходит от ночника Базза Лайтера в углу комнаты. Это главное во всех мальчишеских комнатах. Желтый и зеленый? Нет, спасибо. Стены голубого и кремового цвета, мебель цвета вишня. Баскетбольная сетка для малышей у одной стены, и схема движения поездов в полный размер на другой стене. Удобное кресло-качалка стоит между двумя арочными окнами, в котором в ожидании своего часа лежит потрепанная книга Баю-баюшки, Луна. На стенах висят фотографии семьи — и нового Стадиона Янки. Плакат Металлики прикреплен сзади двери.

А я хотел спереди и по центру, но Кейт меня обломала.

Когда я вхожу, большие темные глаза Джеймса загораются. Он идеальный мини-я — его нос, подбородок, черные волосы, которые торчат в разные стороны.

— Доброе утро, приятель.

Он держится застенку кроватки и качается, словно шимпанзе.

Он аккуратно произносит свои слова, делая упор на согласные. Как робот.

— При-вет, па-па.

Как же классно.

Я поднимаю его на руки, высоко, и покусываю живот, заставляя его визжать. Потом я его опускаю и прижимаю к себе. Он поворачивает головку и кладет ее на мое плечо, а его дыхание щекочет мне шею. Целую его волосы.

Никогда не понимал тех парней, которые отказываются обнимать и целовать своих детей — особенно их сыновей. Хладнокровные придурки, если вы меня спросите. Идея о том, что слишком много любви сделает мальчика мягче — большая куча дерьма.

Если хотите, чтобы ваш ребенок был уверенным в себе — чувствовал себя в безопасности? Вы должны дать ему хорошую базу, быть правильным примером. Возьмите моего старика, например. Я рос, зная, что отец может запросто надрать мне задницу каждый раз, когда я переступлю черту. Что он и делал. Часто. Но старик также показывал мне каждый день, что он на моей стороне. Что он любил меня, гордился всем, что я делал или пытался сделать. Джеймс будет расти также.

Мне в нос бьет прогорклый запах.

— Господи, Джеймс.

Кладу его на стол, чтобы переодеть.

Вы удивлены. Не стоит. Настоящие мужчины меняют памперсы.

Я подумываю напечатать это на футболке.

На самом деле, все, что может делать Кейт — купать, укладывать спать, кормить ночью — я тоже могу это делать. Вроде как должен.

Когда Джеймс родился, Кейт было всего двадцать восемь. Для профессионала в нашей области это рано.

И как бы счастлива она не была стать матерью — несмотря на груз вины — она просто была не готова променять карьерную лестницу на Мамочку и Я и чертовы Задовиляющие песни.

Няня или группа по присмотру за детьми даже не обсуждались. Когда я был маленьким, даже не любил сдавать на побывку своих собак. Ни за что не отдам своего ребенка каким-то незнакомым людям, при этом каждый день надеясь, что они не причинят ему вреда.

Но я обещал Кейт — однажды — что я воплощу в реальность все ее мечты. Поэтому мы нашли компромисс. Вот как это было. Вы найдете окончание этого обмена особенно приятным… или, по крайней мере, для меня так было:

Джеймс — возраст четыре недели.

Когда я переступаю порог нашей квартиры, время уже десять тридцать. Вам это может показаться поздним часом, но в сфере банковского инвестирования это вполне себе в порядке вещей. Сначала встреча в семь часов, затем конференц-звонок в Индонезию, еще пара часов потрачены на просмотр договоров, и вот он я.