Эмма Чейз - Все смиренно

— Хочешь?

Она смотрит на хот-доги, как на заряженное ружье.

— Ай… нет. Я предпочитаю прожить больше пятидесяти, спасибо.

Я заказываю себе один с добавлением чили, а потом отвечаю:

— Хот-дог на улице — это Нью-Йорк.

То же самое можно было сказать о кусочке пиццы.

— Хот-дог на улице — это сердечный приступ. Ты знаешь, сколько там нитратов?

— Вот поэтому он такой вкусный. Знаешь, для того, кто утверждает, что он весь такой «лови момент», у тебя слишком много пунктиков.

Она поддается.

— Хорошо, ладно… — потом говорит продавцу. — Один, пожалуйста.

— Хочешь чили? — спрашиваю я.

— Конечно. Или все, или ничего, так?

Я улыбаюсь.

— Мне нравится ход твоих мыслей.

Мы стоим рядом с моим байком и поедаем хот-доги. Когда Ди заканчивает со своим, на ее подбородке остается немного соуса. Вместо того чтобы сказать ей об этом, я забочусь об этом сам с помощью моего рта.

— Мммм, — смакую я. — На тебе он еще вкуснее.

Она смеется. Так здорово.

Наша последняя остановка — фермерский рынок в Бруклине. Она была ограничена тем, что можно было увезти на моем Дюкане, но Ди сказала, что мое общество в этой поездке стоило того, чтобы приехать сюда еще раз позже на неделе. Я помог донести ей продукты до ее квартиры, и я уже готов был пригласить ее на обед, когда она обнимает меня за шею и целует в губы.

Хренов ужин может подождать.

Я роняю сумки на пол и хватаюсь прямо за ее зад. Сжимая его, а ее черные трусики хоть тонкие, но они мне мешают. Она зарывается своей рукой мне в волосы, пока я поднимаю ее и поддерживаю так, чтобы она обняла меня ногами за пояс, контактируя с моим набухшим членом. Я всасываю ее нижнюю губу, когда ее руки гладят мои плечи, распространяя тепло ее рук и тем самым меня расслабляя. Слегка царапаю губами линию ее скул, и разворачиваюсь так, чтобы прижать Ди к холодильнику. Она стонет, когда наши бедра трутся друг о друга.

Мы оба тяжело дышим, и я целую ее шею. Потом она стонет:

— Мэтью… Мэтью, мне нужно…

Мои губы движутся по ее горячей коже.

— Боже, мне тоже…

— Я…

Следующее, что я знаю, Ди высвобождается из моих объятий, пихает меня так, что я заваливаюсь на свой зад. Я ложусь на пол, тяжело дыша, пытаясь осмыслить, что за черт сейчас происходит — когда из ванны доносится явный звук рвоты.

Готов поспорить, такого вы не ожидали, а? Нас уже двое.

У меня бурлит в животе, когда я иду по коридору — мне самому нехорошо от звуков того, как тошнит Ди. Я хватаюсь за косяк.

— Ты в порядке?

Она садится перед унитазом, прикрывая рот салфеткой, глаза ее закрыты.

— А я выгляжу так, будто я в порядке, гений?

— Нет.

Она стонет… очень даже сексуально.

— Ты со своими идиотскими хот-догами. Думаю, все дело в них.

Как и любой мужчина, которого обвиняют, я начинаю защищаться.

— Они были нормальными. Если бы они были плохими, я бы…

И я даже не могу закончить свое предложение. Потому что к лицу подступает жар, а в желудке все сжимается, и я ныряю в пластиковую корзину для мусора, что стоит в углу.

Отчего Ди рыгает еще больше.

А я думаю про истории Лардасса[15] и барфораму[16] из Останься со мной.[17] И, возможно, я бы посмеялся над всей этой ситуацией, если бы не чувствовал себя так ужасно.

Постепенно, мы переползаем на кровать и ложимся рядом друг с другом, — я растягиваюсь, а Ди в позе эмбриона.

— Это все твоя вина, — хнычет Ди.

— Ты права. Здесь ты права.

— Я тебя ненавижу. Нет, я не то имела в виду. Ты мне очень нравишься. Кажется, я умираю, Мэтью.

— Ты не умираешь. А вот я, наверно, умираю.

Даже если мы по природе сильнее женщин, общеизвестно, что мужчины в десять раз сильнее подвержены болезни. Просто спросите об этом своего мужа или бойфренда.

Ди открывает ящик своей прикроватной тумбочки, качая кровать, и что-то оттуда достает.

— Что ты делаешь? — рычу я. — Прекрати двигаться.

Это был первый раз в моей жизни, когда я такое говорю девушке.

— Я пишу записку Кэти, что бы тебя нахрен арестовали за непреднамеренное убийство, если я умру… а заодно и продавца хот-догов.

— Какая ты жестокая женщина, Долорес.

— Лучше узнать тебе об этом сейчас, — говорит Ди, хотя и придвигается ко мне поближе. Я круговыми движениями глажу ее по спине, чтобы успокоить до тех пор, пока она не перекатывается и не берет мою руку в свою. Так мы и лежим до тех пор, пока не засыпаем.

Просто удивительно, как ты сближаешься с человеком, после того, как вместе с ним в течение 24 часов промучаешься от отравления. Такого рода интимность достигается месяцами, даже годами. Сейчас я знаю, как выглядит лицо Ди, когда она кончает, и когда она блюет.

В понедельник мы оба не выходим на работу из-за болезни, потому что все еще чувствуем себя мерзко. Мы принимаем по отдельности душ, и я надеваю пару штанов, которые принадлежат ее кузену. Обычно, я не ношу одежду других мужиков, но эти штаны были чистыми и лежали, аккуратно свернутые на полке в шкафу у Ди. Это значит, Уоррен носил их давно и меня это вполне устраивало. К тому же, сама мысль о том, чтобы надеть вчерашнюю одежду, была отвратительной.

Долорес сидит рядом со мной на диване, а ее ножки обутые в мягкие тапочки-кролики лежат на кофейном столике. Сама она одета в мягкий халат лилового цвета, который был бы весьма далек от сексуального, будь он на другой девчонке. Но я-то знаю, что под ним нет ничего, кроме мягкой, обнаженной кожи — это сексуально.

Я щелкаю каналы на телевизоре, и мы пытаемся договориться, какой же смотреть фильм. Проблема в том, что у Долорес есть вагина, что означает, ее вкусы в кино варьируются от ужасного до невероятного.

Не надо на меня скалиться — я всего лишь озвучиваю то, что знает каждый мужчина в мире. Причина того, что такая херня, как Английский Пациент и Король Говорит выигрывают Оскара? Да, женщины просто пищат от Рэйфа Файнса и Колна Ферта. Конечно, Храброе Сердце тоже завоевало кучу наград, но не только потому что это отличное кино. Кто там? Мэл Гибсон? Этим все сказано.

Ди отстаивает свое девчачье предложение.

— Я люблю фильмы про лучших друзей — они очень вдохновляют. Тельма и Луиза, На Пляже, Стальные Магнолии — это одни из моих любимых. Я всегда представляю себя и Кейт, как Уизер и Клэр, когда мы станем старше.

— Что такое Стальные Магнолии? А еще важнее, кто такая Уизер?

Она выглядит одновременно удивленной и шокированной.

— Ты никогда не смотрел Стальные Магнолии? Ты хоть человек, вообще? Это был один из первых фильмов Джулии Робертс.

Я всплескиваю одной рукой, когда пытаюсь возразить:

— Нет, ни за что я не собираюсь смотреть Джулию Робертс! Дрю целый год по ней сох, когда был ребенком, и до сих пор не оправился. По сей день, сам того не замечая, у него вылетают фразочки из Красотки. Так что извольте.

— Тогда, что мы будем смотреть?

Я прокручиваю фильмы, что по запросу и нахожу победителя.

— Конан-Варвар. Самая великая история любви всех времен и народов.

Она морщит свой носик.

— Обычно Шварценеггер радует мой глаз, но сегодня я не в настроении. Давай посмотрим Стальные Магнолии.

Я качаю головой.

— Нет. Это два часа моей жизни, которые я потеряю впустую.

Долорес поджимает под себя ноги и поднимается на колени. По ее лицу скользит хитрая навязчивая улыбка, по которой я уже могу судить, что она в настроении кое-чем заняться. Она склоняется надо мной, я наклоняю голову в бок, чтобы не прерывать зрительного контакта.

— Ты чувствуешь себя получше, Мэтью? Потому что мне гораздо лучше.

Я быстро мысленно оцениваю свои возможности.

— Даа, я в порядке.

Ее улыбка становится шире, с еще большим намеком на секс.

— Тогда давай заключим пари. Кто первый заставит другого кончить, тот и выбирает кино? Что скажешь?

Теперь ясно, почему у Долорес такой успех в химии — у нее такой удивительный и изобретательный тип мышления.

Я в задумчивости прикусываю нижнюю губу.

— Я скажу, что это такое пари, в котором я с удовольствием одержу победу.

Она отклоняется назад и медленно распахивает свой халат.

— Не с таким удовольствием, как я заставлю тебя проиграть.

Мы были совсем рядом. Если бы это были гонки «Нэскар», пришлось бы обращаться к фотофинишу — нас отделяли несколько секунд. Но… Ди выиграла. Она выбирала кино. Хотя, я не слишком расстроился по поводу своего поражения. Если вы проигрываете пари, то это должно быть именно так.

В любом случае, Стальные Магнолии вовсю идут. И это лишь усиливает мое мнение о женщинах и фильмах, потому что в этом фильме ни черта не происходит. Начинается оно со свадьбы, а теперь, похоже, Джулия Робертс собирается умереть. А помимо этого? Просто куча девчонок болтают, делают себе прически, и еще больше болтают.

Ди сидит рядом со мной, сосредоточив свое внимание на фильме, в котором дама из Полицейского и бандита — здесь она мать Джулии Робертс — начинает разговаривать со своим друзьями на кладбище. Нос у Ди уже красный, а глаза на мокром месте. Я снова смотрю в кино и слушаю, как женщина начинает кричать и плакать и причитать, как ее внук сможет узнать, как же сильно его мать любила его.

И ни с того, ни с сего я начинаю думать о Маккензи, и — да простит меня Бог, — если бы что-то случилось с Александрой, как бы чувствовала себя Маккензи. Кто бы ей рассказал, как многого она бы лишилась. Стивен — отличный парень, замечательный отец, но мать — особенно такая ярая мамашка, как Александра — такая любовь — нечто иное. Сильнее.