— Я скину тебе на почту сразу же, как только они будут готовы, — подмигивает Клаус и скрывается за закрытой дверью, а я, посмеиваясь, возвращаюсь взглядом к монитору.


— Красиво… — вздыхаю. — Аорта и легочная артерия в отличном состоянии. Толщина стенок сердца в норме, как и сокращаемость сердечной мышцы, — довольно киваю, фиксирую показатели и продолжаю исследование. — Уровень давления в камерах и сосудах в пределах нормы. Перикард прекрасен…


Дыхание замирает. И в принципе уже можно закончить, но я вожу датчиком туда-сюда. Мне нравится то, что я вижу. Не могу удержаться. Свободной рукой зарываюсь в волосы на груди Клима. Нет, это определённо ненормально, но я возбуждена происходящим.


— Можете вставать, пациент, — откашливаюсь в не слишком удачной попытке скрыть свои чувства.


— Со мной точно все в порядке, доктор? — подыгрывает мне Клим, свешивая ноги с кушетки.


— Абсолютно. Ваше сердце… идеально. Но все же я бы рекомендовала вам больше отдыхать, — добавляю голосу строгости, хотя он один черт предательски дрожит. Отворачиваюсь, распечатываю протокол исследования, а когда встаю, упираюсь спиной в грудь нависающего надо мной мужа.


— Что-то не так? — облизываю губы.


— Угу, — Клим ведет носом по моей скуле, но руки пока оставляет при себе. — Я испытываю некоторое… напряжение.


Сексуальные хриплые нотки в его голосе царапают мою кожу, поникают в поры и, просочившись в кровь, бегут жидким огнем по моему телу. Сердце вспыхивает сверхновой. И влекомые этим светом бабочки в моем животе распрямляют крылышки и несмело взмывают вверх. Мне бы как-то усмирить их — мы же в больнице, господи! Кто угодно может войти. И камеры… В кабинете наверняка ведется съемка. Но я не могу. Это сильнее меня. Прогибаюсь. Вжимаю попку в его пах.


— Ты такая горячая в этой униформе… Если дернуть кнопки…


— Ты здорово развлечешь охранников. Здесь наверняка ведется запись, — срывающимся голосом шепчу я. С губ Клима слетает короткое отрывистое проклятье. О, как я его понимаю. Мой мозг судорожно работает.


— За ширму!


— Что?


— Пойдем за ширму! Там наверняка чисто…


Знаю! Я ужасно-ужасно порочная. Так нельзя! И вообще… Профессиональная этика для меня не пустой звук. Но когда он так на меня смотрит, я просто теряю голову.


Клим отступает. Заходит за шторку. Я еще некоторое время делаю вид, что занята, и только потом к нему присоединяюсь. Терентьев налетает на меня ураганом. Толкает грудью к стене, прихватывает зубами кожу на шее, а руками рывком спускает штаны моей робы к коленям. Прохладный воздух проникает вверх по внутренней поверхности бедер и обжигает промежность. Я шиплю, и это — максимум того, что я могу себе позволить в такой ситуации. Клим напирает сзади. Ведет горячими ладонями вверх по ногам, а я провокационно выгибаю спину, требуя большего, и прикусываю костяшки пальцев, чтобы не закричать, когда он, наконец, меня там касается.


— У нас совсем нет времени? — хрипит на ухо. Отчаянно трясу головой. — Тогда это будет быстро. Успеешь?


— Да! — выкрикиваю, подаваясь назад.


Клим мешкает, видимо, воюет с ремнем. Звенит пряжка. Дергаюсь. Он снова проводит пальцами, отодвигая трусики в сторону. Выгибаюсь еще. Позвоночник натянут, как тетива лука. В голове — хаос. Наш секс выходит несколько сумбурным и торопливым. Уже второй раз подряд. Но… я бы не поменяла его ни на какой другой. Сейчас мне тоже не нужны долгие прелюдии. Достаточно знать, что эта вся торопливость — результат его неподдающегося контролю желания мной обладать. И это ведь… это так круто!


Его первое погружение выходит плавным и неторопливым. Но когда Клим просовывает ладони между стеной и моим телом, добираясь до моей груди, все стремительно меняется. Движения становятся отрывистыми и нетерпеливыми, он толкается в меня каждый раз все сильней. Меня закручивает происходящее. Его тяжелое дыхание за спиной, звуки слияния тел и монотонное гудение ламп над головою. Я все ближе и ближе к освобождению, и когда Клим, не выдерживая, в меня изливается, я в последний момент отправляюсь за ним.


— Успела! — с испуганным смешком говорю я, когда возвращаюсь в реальность. Клим смеется. Утыкается мне в плечо и ощупью вытаскивает из коробки пару салфеток, чтобы обтереться.


Глядя на белесые капли у себя между бедер, я испытываю странные чувства. С одной стороны, вероятность того, что прямо сейчас во мне зарождается его ребенок, делает меня ужасно счастливой. Но с другой… С другой стороны — все очень и очень сложно. Я хочу, чтобы он любил меня не потому, что я мать его ребенка. А напротив, любил ребенка, потому что он — часть меня.


Привожу себя в порядок и поднимаю на Клима улыбающийся взгляд. К черту! Я не дам этим мыслям все испортить. Я уже ничего не могу изменить, и глупо переживать о том, что от тебя никоим образом не зависит. Что у меня есть — так это время. Надеюсь, его хватит Климу, чтобы влюбиться.


— Как я выгляжу? — бормочу, старательно приглаживая волосы.


— Сыто и довольно.


— А должна профессионально и собранно! — парирую я.


— Пойдем уже! — смеется Клим, хочу в душ и…


— Спать?


— Нет. Сначала есть. Потом гулять и заниматься любовью… Или нет, сначала заниматься любовью, потом гулять. Потом опять в душ.


— И, наконец, спать?


— Да нет же! Заниматься любовью!


— Не слишком ли много ты запланировал на один вечер? — останавливаюсь у двери кабинета, прикладываю ключ-карту, чтобы его закрыть, и поднимаю взгляд на мужа.


— Ни в коем случае.


— Ну, тогда я постараюсь не умереть от твоей любви и с честью вынести все испытания, — закатываю глаза и утыкаюсь в телефон, чтобы вызвонить дядю Рубена.


Глава 18

Клим


Глядя на паломничество мужиков на подступах к небольшому цветочному, понимаю, что довольно сильно погорячился, когда решил сам выбрать жене цветы в подарок к Восьмому марта. Гораздо проще было заказать через сайт магазина и поручить доставку курьеру, но… Почему-то захотелось вот так — по старинке.


— Чем могу помочь? Вы уже что-нибудь выбрали? — откуда ни возьмись, передо мной возникает цветочница. Совсем девчонка еще, с зеленым, как у попугая, ирокезом на голове. Интересно, как отреагировали ее родители, когда она пришла вот с такой прической? У меня бы, сто процентов, случился инфаркт. Даже несмотря на заверения Татки о том, что с моим сердцем — полный порядок. Представляю свою дочку вот такой и передергиваю плечами. Бр-р-р… Все же, думая о детях, так далеко вперед в своих мыслях лучше не забегать. Гораздо правильнее представлять их ангелоподобными улыбающимися младенцами…


— Э-э-э… Нет. Я только зашел. Даже не успел осмотреться, — развожу руками.


— Могу предложить тюльпаны. Вот, посмотрите. Свежайшие, — девица жестом фокусника извлекает из огромной белой вазы желтый тюльпан и подносит мне прямо к носу.


— Желтые тюльпаны — вестники разлуки, — вспоминаю припев известной песни.


— Что? — вздергивает проколотую в нескольких местах бровь девица. Ах, да… Ей лет-то сколько? Небось, и не слышала этого неубиваемого хита.


— Говорю, тюльпаны — хорошо, а вот то, что желтые — плохо.


— Есть еще розовые. И красные. Вот, какие мохнатые, ну, не чудо ли?


— Да, эти, пожалуй, подойдут.


— Вам сколько штук? Все заберете?


Усмехаюсь про себя. Все же девица далеко пойдет. Вмиг просчитала мои финансовые возможности по прикиду и, как я теперь понимаю, только поэтому и подошла. Вот так, минуя очередь. Что ж, наверное, мне надо радоваться, что не придется терять свое время понапрасну, и как-то поощрить девчонку за смекалку. Хоть это и попахивает так порицаемым Таткой жлобством. Киваю головой, мол, давай, заворачивай, и отступаю к кассе. Девица вытаскивает цветы из вазы, быстро пересчитывает, называет кассирше стоимость, накинув, по моим прикидкам, процентов двадцать за VIP-обслуживание, и пока я расплачиваюсь, стараясь не заржать в голос от такой наглости, заворачивает мне в бумагу, похоже, весь свой ассортимент.


От магазина до дома — всего ничего, а настроение — лучше не придумаешь. Насвистывая незатейливую мелодию, захожу в лифт. Тело приятно ноет после массажа, на который Татка меня записывает сразу после нашего возвращения из Германии.


— Боли в груди при идеально работающем сердце — это твой запущенный остеохондроз. Не иначе. Походишь к Николаю Петровичу — вмиг почувствуешь себя человеком.


Разворачиваю бумажку, исписанную Таткиным кривым мелким почерком — просто глазам своим не верю!


— Одиннадцать утра, Тат? Ты с ума сошла? У меня рабочий день в разгаре!


— Это только первых два сеанса. Дальше — обеденное время. Скажи спасибо, что я оперировала внучку Николая Петровича. Не то бы ты к нему вообще никогда не попал. Он — лучший в профессии. Там очередь на годы расписана.


— Спасибо, конечно, но сначала нужно было поговорить со мной. Ты не поверишь, но мой график тоже расписан! Не на год, конечно, но вперед на несколько месяцев и…


— Твой график мы уже немного подвинули. Можешь посмотреть в расписании.


— Как подвинули?! Кто? Куда? — достаю телефон, чтобы проверить обновления.


— Мы с Еленой Павловной! Она тоже считает, что тебе пора заняться своим здоровьем, и с радостью согласилась мне в этом помочь.


— Моя секретарша?!


— Слушай, чего ты орешь? Все же вышло как нельзя лучше. И Гриша сказал, что в это время в сторону Западной, где ведет прием Николай Петрович, даже пробок нет.


— Ты и моего водителя в это втянула?!


— Да! Сорок минут сеанс, и туда-обратно из офиса — максимум столько же. Ты можешь выделить полтора часа на свое здоровье?! — сердится Татка и, уперев руки в бока, раздосадованно топает ногой. Ох, иногда я забываю, какой у нее бешеный темперамент и как он на меня действует. Мое возмущение захлебывается и тонет в приливе совсем другого чувства… Меня накрывает желание. Обхватываю Таткины плечи и рывком привлекаю к себе. А потом обрушиваюсь на нее со всей страстью, что она во мне пробудила. По понятным причинам наш разговор прерывается, а когда, потные и с трудом соображающие после оргазма, мы к нему возвращаемся вновь, я уже и вспомнить не могу, почему артачился.