— Очень хорошо… Так хорошо, что я не могу собрать мысли в кучу, — смеется моя жёнушка, до которой, очевидно, стало кое-что доходить.


— Татка! — шиплю я, вновь угрожающе над ней зависая. Касаюсь животом ее тела и понимаю, что пачкаюсь в собственную же… оу. Сталкиваемся взглядами. И я не отпускаю ее, пока не слышу такие долгожданные, такие нужные мне:


— Это было потрясающе. Правда.


Киваю, пряча за серьезностью свои истинные, не положенные сорокалетнему мужику чувства.


— Похоже, нам нужно опять в душ.


— Могу потереть тебе спинку.


— Напрашиваешься на второй заход? — щурюсь я, если честно, совсем не уверенный, что этот самый второй заход вытяну. Во-первых, мне далеко не восемнадцать, а во-вторых, этот день был действительно сложным.


— И не мечтай. Ты меня уработал, Терентьев. Давай уже мыться и спать.


Ну! А я что говорил? Золотая женщина!


Так я думаю. Но ровно до тех пор, пока мы не оказываемся с Таткой в душе. Вот там я и понимаю, как сильно себя недооценивал. Потому как, стоит моим рукам коснуться ее мыльной, порозовевшей от горячей воды кожи, куда только девается моя усталость? Словом, из душа мы выходим нескоро. На этот раз действительно уставшие донельзя. Падаем на кровать и засыпаем, едва коснувшись головами подушек.


А утром я просыпаюсь от того, что у меня урчит в животе.


— Проснулся? — улыбается Татка. Похоже, она встала намного раньше меня. И уже успела привести себя в порядок. А я бы с радостью поприставал к ней, сонной и теплой со сна.


— Жрать хочется, — чешу короткую шерсть, покрывающую живот. — Который час?


— Знаешь, если ты готов спуститься с небес на землю, пожалуй, я могу себе позволить тебя накормить.


Вскидываю на Татку взгляд с прищуром. Аа-а-а, похоже, она решила, что раз я остался без денег, то и приличный завтрак мне не светит? Вот же глупая!


— И что же ты можешь мне предложить?


— Ну, если будешь хорошим мальчиком — покажу тебе классную забегаловку в квартале отсюда. Там вкуснючиебургеры. Ну, и всякая вредная дрянь типа картошки фри.


На самом деле, мое положение не настолько плачевно. В этой гостинице меня знают и вполне могут записать стоимость завтрака в ресторане на мой счет. Но Татка кажется по-настоящему вдохновленной идеей спасти меня от голодной смерти. Не хочу обламывать ей кайф. К тому же я даже вспомнить не могу, когда в последний раз ел в забегаловках. Уже сам этот факт воспринимается мной как настоящее приключение.


— Звучит заманчиво. Только я не уверен насчет того, что буду хорошим мальчиком, — встаю с кровати и подхожу к туалетному столику, за которым сидит моя Татка.


— Правда? И что же вызывает твои сомнения?


— Даже не знаю, — просовываю ладонь в вырез ее халата, веду костяшками пальцев вниз. — Быть плохишом порой не так уж и скверно. Не находишь?


— Хм… Пожалуй, на некоторые моменты я готова закрыть глаза, — севшим голосом парирует Татка.


— Правда? Тогда я пошел одеваться, да?


Убираю руку и, мило улыбаясь, отступаю на шаг. Татка кивает, но по глазам вижу, что ей гораздо больше хочется меня придушить за обломанный кайф, чем со мной согласиться. Что ж, милая, один-один. Считай, это тебе за твое «хорошо»… Наклоняюсь, звонко целую эту фурию в щеку и, насвистывая, иду в ванную.


Глава 17

Тата


Пока мы с Терентьевым спим, на улице так резко теплеет, что огромный шарф, в который я укуталась перед выходом из номера, становится явно лишним. Улыбаюсь мужу, снимаю с шеи ставший вдруг ненужным аксессуар и вновь беру Клима за руку. Дальше идем молча, любуясь архитектурой, лишь иногда перекидываемся редкими шутками. Все же Мюнхен — удивительно красивый город с его рыжими черепичными крышами и высокими шпилями церквей. Мне так хорошо, что почему-то хочется плакать. Двадцать лет было плохо, а сейчас хорошо… И правильно. И просто. Будто мы бок о бок с ним уже несколько лет рука об руку ходим…


Мы покупаем по огромному бургеру, кофе в стаканчиках и идем к ближайшему парку. Садимся на скамью. Солнце совсем не по-зимнему припекает. Я жмурюсь и, вытянув шею, подставляю лицо его по-весеннему робким лучам. А небо над головой высокое… Голубое-голубое. Где-то вдалеке шумит большой город, а совсем рядом шуршит оберткой бургера Клим. И знаете, даже если это не рай, то очень на то похоже.


Глубоко вздыхаю и разворачиваю свою булку с котлетой.


— Дай попробую…


— У меня много горчицы!


— Поэтому и прошу, — ухмыляется муж, прежде чем откусить добрый ломоть от моей порции.


— У тебя желудок, Клим. Тебе нельзя, правда! Мы поэтому тебе не купили острый, — беспомощно напоминаю мужу.


— Ну, я чуть-чуть. Только попробовать, — нагло врет он и снова откусывает от моей котлеты. — У тебя майонез!


— Где?


— Вот здесь!


Клим склоняется надо мной и осторожно ведет языком по уголку губ. И, конечно, там нет никакого майонеза — в отличие от прожорливого Терентьева, я до завтрака пока так и не добралась, да и неважно мне, что придумал Клим, чтобы меня поцеловать. Ему вообще не нужно ничего выдумывать! Откладываю булку на скамейку и, с силой обняв мужа за шею, приоткрываю губы.


Где-то совсем-совсем рядом начинает плакать ребенок. Неторопливо отстраняюсь от Клима, моргаю и встречаюсь взглядом с крохой, растянувшейся прямо у наших с ним ног. Терентьев реагирует первый. Встает с лавочки и поднимает малышку, прежде чем это успевает сделать ее отставшая мать. Женщина равняется с нами спустя пару секунд. Рассыпается в благодарностях, отряхивает комбинезон дочери от грязи, но этой непоседе быстро становится скучно, и она, вырвавшись из материнских рук, вновь устремляется вверх по дорожке. Клим провожает ее улыбающимся взглядом и не сразу обращает внимание на меня. Наверное, это к лучшему. Потому что мне тоже нужно некоторое время, чтобы прийти в себя от этой картины. Наверняка все, что я сейчас испытываю, написано у меня на лице.


— Из тебя выйдет прекрасный отец, — улыбаюсь я и прячусь за стаканчиком с порядком остывшим кофе.


— У нас будет шанс это проверить. Ведь так?


Киваю. Сама мысль о том, что именно он может подарить мне ребенка — счастье. Но прежде в идеале было бы удостовериться в его чувствах. Я хочу, чтобы Клим меня полюбил. Не потому, что со мной удобно, и не из всех тех практичных соображений, которые он мне неоднократно озвучивал. А просто. Иррационально. С каждой секундой рядом с ним мне хочется все большего и большего. Наверное, дело в моем максимализме. Или же в том, что, любя его так абсолютно и отчаянно, я уже не могу согласиться на меньшее чувство в ответ. Почему-то становится страшно. Страшно от понимания, что мне вдруг стало совершенно недостаточно того, о чем раньше я даже мечтать не смела. Что я буду делать, если он не предложит мне большего? Что я… буду… делать?


— Да, конечно… — слабо улыбаюсь, выбрасываю в урну пустой стаканчик и бодро вскакиваю со скамейки. — Ну, что, ты готов вершить великие дела?


— Да, — кивает Клим, окидывая меня изучающим взглядом. — Знаешь, если я слишком гоню коней — ты говори. Я приторможу. И мы выберем…


— Подходящую скорость? — усмехаюсь.


— Вот именно.


— Ладно. В случае чего — я непременно тебе скажу. Ну, так мы идем? Время поджимает. Придется мне раскошелиться на такси.


— А ты как думала ехать?


— Как-как! Общественным транспортом. Возле клиники Шульманов отличная транспортная развязка, — дразню мужа, и он подыгрывает мне, восклицая с ужасом:


— Общественным транспортом?!


Смеюсь в ответ и подталкиваю его в бок. Обратная дорога почему-то занимает у нас намного меньше времени. Принимаем душ, переодеваемся и едем на встречу, ради которой, собственно, мы и очутились здесь. У Шульманов нам приходится разделиться. Мне не слишком интересны тонкости проводимых Климом переговоров, зато как магнитом тянет к операционным. Видя мое нетерпение, старик-Шульман спроваживает меня Клаусу. Я обрабатываюсь, переодеваюсь и отлично провожу время, наблюдая за ювелирной работой местных хирургов. День катится к вечеру, когда я освобождаюсь.


— Ну, наконец! Я тебя еле дождался, — врывается в кабинет Клауса Клим.


— Давно освободился?


Терентьев по привычке бросает взгляд на запястье, забыв, что вчера лишился часов. Вспомнив, морщится. И недовольно ведет плечом.


— Да с час уже. Вроде бы все утрясли.


— Тогда я попрошу Клауса организовать нам обследование.


— Может, без этого обойдемся? Или дома обследуюсь?


Угу. Как я и думала. Клим решил, что сумеет отвертеться от своего обещания, да только кто же ему позволит?


— Послушай, нам еще возвращаться. И я не хочу на высоте одиннадцати тысяч метров над землей жалеть о том, что мы чего-то не сделали.


Клим закатывает глаза, но больше не спорит. Забор анализов проходит довольно быстро. Да и всякие УЗИ, эхокардиограммы не занимают много времени. Это даже занятно. Видеть его изнутри. Я, должно быть, извращена, но я залипаю на этой картинке. Будто могу разглядеть там что-то большее, чем соединения мышц и сосудов. Может быть, какую-то метку, что это сердце принадлежит мне? Ну, или когда-нибудь будет…


— Все получается? — заглядывает Клаус. Клим недовольно хмурится и даже не пытается этого скрыть. И это совсем никуда не годится, учитывая то, как нам помог Шульман.


— Да. Спасибо. Мы здесь все освободим уже через пару минут.


— Ни в чем себе не отказывайте. Я зашел предупредить, что убегаю в соседнее крыло. Как закончите, просто передай ключ Алекс. Угу?


— Без проблем. А результаты анализов…