— Дерьмо! Ну, и что теперь делать?


— У меня есть деньги в гостинице. Я же свой кошелек не брала.


— Я не об этом. Восстановлением карт займутся мои люди. До города как будем добираться?


Растерянно хлопаю ресницами, оглядываюсь по сторонам, но на заправке нет никого, кроме нас, полицейской машины и только-только подъехавшей фуры.


— Кому будем падать на хвост? — вздыхает Клим, выпуская облачко пара.


— Никогда не ездила за решеткой… — пытаюсь бодриться, хотя на это уже нет сил. Обнимаю Клима, кусаю губу, но все равно не могу сдержать слез, когда говорю: — Если бы ты знал, как я испугалась. Если бы ты только знал…


— Я знаю, хорошая моя, я же был там, помнишь? Европа, мать её!


Глава 16

Клим


Я разговариваю по телефону с Линевым, когда Тата выходит из ванной. Белая, напуганная, с распухшим от слез носом и красными глазами. Такая родная, что при ее виде что-то в груди екает. Подзываю жену рукой, терпеливо дожидаюсь, когда она подойдет, и только тогда, прижав ее одной рукой к своему боку, продолжаю разговор:


— Карты я заблокировал сразу же. Мне нужны новые… Когда, ты говоришь, будет курьер? И номер! Нужно восстановить телефонный номер… С твоей доверенностью все в порядке? Отлично. Постарайся все сделать как можно скорей. Нет… Шульман не в курсе обстоятельств… Да, завтра расскажу. У нас встреча в клинике… Пусть Лена сдвинет ее на пару часов. Нам нужно перевести дух, после нападения.


Телом Татки проходит дрожь. С силой растираю ее плечи и сворачиваю разговор. Не до него. Веду носом от уха к тонким, влажным после душа волоскам на виске.


— Я, наверное, до сих пор воняю этими курами, — вздыхает Татка.


Смеюсь. И качаю головой. Никакими курами моя жена не воняет. Но в фуре, в которой мы добирались до города — фонило, дай боже.


— Глупости. Ты пахнешь великолепно. Пойдем укладываться?


— Ложись, если хочешь, я еще посижу.


Татка ежится, ее изумительно гладкая кожа покрывается мурашками, а плечи опускаются вниз. Вспоминаю черные руки того урода, на ее бедрах. Ярость вновь обжигает нутро и отдает тянущей болью в грудине. Я чувствовал себя таким беспомощным, глядя, как эта тварь лапает мою жену. Таким, мать его, беспомощным…


— Знаешь что? Здесь должен быть мини-бар. Давай выпьем, что ли?


Обвожу взглядом комнату. Открываю дверцу и, стиснув зубы, интересуюсь:


— Ром? Виски? Водка?


— Ага…


Оборачиваюсь. Смотрю на нее, такую домашнюю, и на сердце теплеет. А еще отпускает… Не до конца, но хоть так.


— Неужели все сразу?


— Чую, не отмыться мне после той истории в стрип-клубе, — подхватывает Татка.


— Почему это? Мне понравилось.


Свинчиваю крышку с бутылки виски, выливаю в стакан и протягиваю жене.


— А кола там есть? Плесни, а?


— Как можно портить вкус виски колой?


— А как его можно пить чистоганом?


Посмеиваясь, добавляю колы в стакан, открываю водку для себя. Прежде чем самому приложиться к бутылке, чокаюсь с женой:


— Ваше здоровье.


Татка выпивает залпом полбокала и проводит красивыми пальцами по губам, стирая остатки влаги. Знаю, что сейчас ей не до этого, но все равно не могу удержаться. Наклоняюсь и целую. Слизываю вкус виски с губ.


— Когда ты встал с пола, я ужасно испугалась…


— Только тогда? — шепчу, не отрывая губ от ее рта.


— Тогда сильнее всего…


— Правда?


— Да…


Татка перехватывает инициативу и в каком-то отчаянии набрасывается на мои рот. Как тогда, в машине. Веду ладонями по ее хрупкой спине, обхватываю половинки попки, вдавливая в ее живот свой наметившийся стояк. Ужас потихоньку отступает. Его вытесняет невыносимая потребность быть с ней. Которая на корню убивает все мои благие намерения, так что еще чуть-чуть, и я за себя не отвечаю…


— Погоди, Тат…


— Что такое?


Она обхватывает мой затылок, запрокидывает голову и поднимает затянутые поволокой желания глаза.


— Я не хочу, чтобы это происходило так…


— Как?


— Будто бы от отчаяния.


Татка молча смотрит на меня. Качает головой.


— Ну, какой же ты глупый, Клим. Такой умный, а такой глупый.


Понятия не имею, что она имеет в виду. А уточнить просто не успеваю. Потому что Татка неторопливо разводит полы моего халата.


— А как же презервативы? — туплю, как дурак.


— Никак… Есть другие способы… предохранения, — шепчет эта искусительница, прокладывая дорожку из поцелуев по моей груди.


Она намекает на прерванный акт? Но… это довольно сомнительный способ защиты. С другой стороны — я не имею ничего против детей. А она?


— Если ты забеременеешь — никаких абортов.


Татка отрывается от своего занятия, вновь поднимает взгляд, будто испытывая.


— Хорошо, — шепчет, облизав губы. — Хорошо. Но пока все же…


Киваю. Пока все же — прерванный акт. А там, как судьба решит. Спешить нам пока что некуда. Окончательно со всем разобравшись, подталкиваю Татку к спальне. Останавливаемся у самой кровати, сбрасываем декоративные подушки на пол и замираем друг напротив друга, вытянув руки по швам. Наши взгляды сплетаются, проникают друг в друга, узнают… Задают миллионы вопросов:


— Ты точно решила?


— Да!


— Понимаешь, что дороги назад не будет?


— Еще бы. Так мы, наконец, перейдем к делу, или будем и дальше болтать?!


Улыбаюсь. Голоса в моей голове звучат так отчетливо, будто мы и впрямь ведем эту сомнительную беседу. Хотя на деле все происходит лишь в моем воображении.


Татка выгибает бровь.


— Ну же! Действуй.


Я поднимаю руки к пояску на ее белом банном халате.


— Какая ты все же нетерпеливая.


— Угу! А ты — ужасно медлительный.


Развязываю узел, спускаю её халат с плеч, а вот взгляду спуститься не позволяю. Глядя исключительно ей в глаза, осторожно касаюсь пальцами кожи на животе, веду вверх. Взгляд Татки темнеет по мере того, как мои руки поднимаются по ее телу. Дыхание становится поверхностным и частым. Оно касается моей кожи, вызывая легкую дрожь. Тяжелая грудь Татки вздымается, задевая мои пальцы, нерешительно замершие в одной точке. Веду вверх, нахожу вершинки, осторожно обвожу их пальцами и легонько сдавливаю. С губ Татки срывается томное «Аа-а-х». Я зажмуриваюсь, позволяя этому звуку проникнуть в каждую свою клеточку. И, наконец, опускаюсь ниже.


Татка невыносимо красива. Не знаю, куда я раньше смотрел, и почему не заграбастал себе сразу же, как только это стало возможно. Почему позволил ей влюбляться в кого-то и с кем-то спать… Гоню непонятно откуда взявшуюся ревность, но эта гадина не уходит так просто. Я чувствую ее отголоски. В ставших чуть более жадными ласках и дикой, неконтролируемой потребности в её удовольствии. А ведь я, наверное, не слишком хорош в этом… Как-то не было смысла стараться.


Повторяю пальцами контур голубых вен под нежной изумительного цвета кожей. Настолько неуверенный, что самому смешно. Взрослый мужик ведь.


— Клим? — всхлипывает Татка.


— Сейчас… Сейчас…


Неуклюже опрокидываю Татку на кровать и зависаю над ней, не в силах решить, с чего нам начать. Хочется всего и сразу. Зарываюсь лицом в ее волосы. Веду вниз рукой, раздвигаю скользкие лепестки и, уткнувшись лбом ей в грудь, с силой погружаюсь внутрь. Татка вскрикивает. Я, матерясь, отстраняюсь. Наверное, даже насильник с заправки поступил бы с ней более деликатно. Понятия не имею, какого хрена со мной происходит? Что я творю?!


— Извини… Больно?


— Нет-нет! Не уходи. Просто… не торопись. Дай мне привыкнуть… — срывающимся голосом шепчет Тата.


— Ужасно тебя хочу… Прелюдии потом, ладно?


О, да заткнись уже, Клим! Ты ведь жалок! И что? Татка единственная, перед кем мне не хочется облажаться… Единственная, чье мнение и чувства вообще имеют значение.


Приподнимаюсь, опираясь на предплечья, ловлю ее взгляд.


— Все хорошо. Просто мне нужно… — юркий язычок пробегает по губам, — немного больше ласки. Вот так…


Татка опускает пальчики и начинает осторожно себя поглаживать. Зрелище — сдохнуть можно. Но ведет меня вовсе не от него. А от ее готовности помочь мне, встать на мою сторону в любой ситуации. Даже такой… деликатной и, наверное, странной. Это вмиг усмиряет мои расшалившиеся нервы. Я сглатываю собравшийся в горле ком и осторожно заменяю ее пальцы своими. Татка с жадностью хватает ртом воздух. Запрокидывает голову и невольно начинает ерзать на моем стояке. Это просто невыносимо. Обхватываю губами вершинку ее груди, резко погружаюсь и медленно, с оттяжкой, выхожу. Погружаюсь и выхожу. Пот катится по лицу, многозадачность убивает, но я скорее умру, чем оставлю Татку без сладкого. Мои старания с лихвой компенсируются буквально пару минут спустя, когда она кончает подо мной, заполняя комнату тихими хныкающими звуками.


Выскальзываю из Татки в последний момент. Выплескиваюсь ей на живот и замираю, сотрясаемый сладкой дрожью оргазма, упираясь лбом в ее грудь. Чувствую себя половым гигантом. Ужасно уставшим, но довольным собой. Медленно отстраняюсь и касаюсь Таткиной скулы, несколько бесцеремонно возвращая ее с небес на землю. Она морщит нос, поднимает ресницы и… молчит. А меня вот прямо тянет на разговоры!


— Ну? — вздергиваю бровь.


— Что, ну?


— Как тебе?


Знаю, это ужасно. Ужасно по-пацански и несерьезно. Но я же старался! Я так, мать его, старался, что чуть не сдох…


— Хорошо.


— Хорошо?! — совсем уж по-глупому закипаю. Хорошо… это же даже не прекрасно! Я уж молчу о таких эпитетах, как «божественно» и «бесподобно». Означает ли это, что был кто-то, с кем Татке было лучше?