Но в тот раз отец сказал, что я обязательно должен поехать с ними, и если всё пройдет хорошо, то есть я буду вести себя прилично, то он подарит мне машину. Понятное дело, за машину я готов был онеметь и впасть в ступор на один вечер.

Мероприятие оказалось жутко пафосное и дорогое, из тех, что я ненавижу больше всего. Снобствующая толпа псевдоинтеллектуалов и стадных ценителей искусства. Из тех, которые ничего не чувствуют и не понимают, но засветиться должны везде. Сам хозяин — лет тридцати, ошалевший от внезапного успеха и возомнивший себя как минимум Чайковским, с полным отсутствием такта и непомерным ЧСВ. Весь вечер звездил, а потом начал в открытую подкатывать к моей матери.

Я же говорил, что она была очень красивой и всегда выглядела лет на двадцать пять. Отец попытался осадить его, но в ответ получил приличную порцию насмешек и унизительных комментариев на тему творческой и не только импотенции. Я бы мог, конечно, влезть и устроить там веселое представление с танцами на столах и вызовом полиции, но я же очень хотел машину. Пандору. Давно представлял, какая она будет. Поэтому просто сидел, как умственно отсталый, ел мороженое и пил колу из трубочки. Абстрагировался и думал, будет ли нарушением договора, если у меня вдруг потечет изо рта слюна или случится отрыжка.

В итоге, отец не выдержал и врезал тому парню. Никогда я так не гордился им, как в тот момент. Это было самое крутое, что он сделал на моих глазах.

Ох, что потом началось. Народ переполошился, нас со скандалом выгнали, но было весело.

Однако в машине, на пути домой, единственной фразой, которую за всю дорогу произнес отец, было: «Ты мне больше не сын». Я спросил, в чем дело, если я сделал всё, как договаривались, но он не ответил. И только потом я понял, что он ждал какого-то поступка от меня, чтобы ему не пришлось позориться самому. Типа, что с недоумка взять?

А когда переступили порог дома, накинулся на мать, что она сама всё это спровоцировала. И мы оба «уничтожили его». Я сказал, что мне упрекнуть себя не в чем, и что он сам не знает, чего ему надо. Мать, как обычно, начала кричать, чтобы я заткнулся. И что я вообще полный дебил. Тогда я сказал, что лучше бы она за себя отвечала, потому что реально строила глазки этому парню из-за того, что он молодой, и музыка у него лучше отцовской. Чушь, конечно, но ведь и я не был дебилом. По правде говоря, в моих словах не было ничего особенного. Ничего такого, чего бы в нашем доме до этого не происходило. Все уже давно привыкли орать друг на друга и унижать.

Но отец, выслушав меня, больше не стал разговаривать, просто пошел в гостиную, заглотнул нехилую порцию виски и отправился к себе наверх. Мать побежала за ним.

А п-потом, минут через пять, я только успел до кухни дойти и попытаться объяснить Вере, матери Макса, что произошло, как раздался выстрел. Мы с ней бросились наверх.

Моя мать л-лежала на полу возле раскрытого окна, а отец с пистолетом стоял посреди комнаты. Взгляд у него был совершенно безумный.

— Она собиралась уйти, — пробормотал он.

Я сразу понял, что произошло. Излюбленная м-материна угроза: «Если ты не прекратишь истерику, я выйду в окно». Она и со мной так делала в д-детстве. Тогда это меня очень п-пугало. Ужасно пугало. Распахнет с-створку, встанет на подоконник, и, кажется, будто вот-вот прыгнет.

Я сказал отцу, чтобы он убрал п-пистолет. Спокойно сказал. Настолько, насколько это было возможно в той ситуации. А он как закричит: «Это всё ты! Ты!». Так п-пронзительно и визгливо. Кулаки сжал и затряс ими. Я испугался, что пистолет выстрелит. Кинулся к н-нему, а он наставил его на меня и стал орать: «Ты убил её! Ты исчад-дие ада. Моё проклятье».

Я так растерялся, что не знал, что говорить. Впервые в жизни не знал, что говорить. И что сделать не знал. Вера же всё это время только и п-повторяла: «Боже мой, Боже мой!». И в этот момент в-вошел Макс… — Артём замолчал, погрузившись в воспоминания. — Короче, там всё это так з-закрутилось… Было очень н-нервно. И отец всё же выстрелил. Метился в меня, а п-попал в Веру. А когда понял, что убил её, сам застрелился.


Артём резко развернулся и снова принялся развязывать зубами веревку на моих руках. Больше смешно не было. Я только и думала, что о том, что он рассказал. Так ярко представив себе его отца с пистолетом и мать на полу, открытое окно и Веру, хотя никогда её не видела, что даже не заметила, как руки оказались свободны.

Поднялась на четвереньки и сняла маску. Кое-как развязала Артёма. Узел оказался тугой и пришлось его долго ковырять ключом от Пандоры.


Небо на востоке за это время уже слегка порозовело, звёзды потускнели, ветер усилился. Лодки перед сараем не оказалось.

— Так и знал, что смотаются, — Артём расстроенно вглядывался в поднимающийся с реки туман. — Но ничего. Мы боролись до последнего. И нам положен утешительный приз.

Порывисто обнял за шею, как в тот раз возле мангала.

— Сейчас поедем на те дачи, снимем комнату, помоемся, поедим и будем три дня отсыпаться, зализывать раны и рассказывать друг другу истории из детства.

— Мне нужно к Юле — домой позвонить, — сказала я. — И комнату нам снимать не на что.

— Я забрал у Седого деньги за «номера». Так что — живем! Всё. Расслабься. Больше некуда бежать, идти, торопиться. Чувствуешь, как пахнет весной? Сейчас таблетку от головы выпью и буду почти счастлив. Мне не хотелось отпускать тебя.


Глава 20


Со всех сторон упоённо на разные голоса заливались птицы: выводили трели, свистели, стрекотали, крякали. Небо светлело на глазах, туман густел и, подгоняемый ветром, клубился на поверхности реки. Противоположного берега видно не было, моста тоже. Ни насыпи, ни дороги на ней, даже разрушенные крыши домов утонули в синем предрассветном тумане. Стало зябко. Поверху шумно промчалась машина.

Мы медленно двинулись в сторону тропинки, по которой пришли. Обошли дом Лодочника и возле крыльца удивленно остановились.

Недалеко от дома почти у самой воды на перевернутой лодке сидели Макс с Викой и смотрели, как встает солнце. Он обнимал её. Викина голова лежала у него на плече. Со стороны — милейшая парочка.

Артём застыл, по его лицу, прогоняя мечтательную расслабленность, пробежала волна недовольства, с досадным удивлением вскинув одну бровь, он молча ухватил меня за руку и потянул на крыльцо. Сел на верхнюю ступеньку и усадил рядом с собой:

— Подождем.

После того, как я решила позвонить тёте Кате и всё рассказать, мне стало значительно легче, я приняла эту мысль и почувствовала освобождение. Больше не было паники и неопределенности, всё словно встало на свои места, и я ругала себя за то, что не сделала этого с самого начала, избавив всех от сумасшедшей беготни, нервов и этого идиотского соревнования.

— Давай уйдем, — шепотом попросила я. — Пусть себе плывут.

— Ну уж нет, — его взгляд выражал упрямую настойчивость. — Сдаваться я не намерен.

— Ты же сам хотел на дачи. Я больше не тороплюсь. Помоемся, поедим, выпьешь кофе.

— Знаешь же, чем соблазнять, но нет.

— Тогда я уйду одна. Мне не хочется больше драться или кого-то связывать. Это дико и глупо.

Вика обернулась. Ткнула локтем Макса. Он взглянул на нас и, не вставая, развернулся. Вика тоже. Просто повернулись и продолжили так сидеть, глядя в нашу сторону.

Со стороны реки послышался шумный всплеск, должно быть, какая-то птица опустилась на воду, но в тумане этого было не различить.

— Хорошо, — Артём поднял голову и посмотрел долго и задумчиво. В голубых глазах клубился туман с реки. — Только вначале с Максом поговорю.

— Лучше бы вам помириться.

— Как думаешь, белый флаг нужен?

Он поднялся, и Макс, словно услышав нас, тоже встал.

Они встретились неподалёку от лодки, потому что Артём шёл увереннее и быстрее, с явным желанием поскорее отделаться от неприятного разговора. Макс же, не зная, что у нас на уме, подходил осторожно. Вика с любопытством наблюдала.

До меня доносились только их голоса. Слова уносил ветер. Макс стоял весь напряженный, с чуть склоненной головой, засунув руки в карманы. Он в основном слушал, лишь изредка отвечая короткими фразами. Артём же говорил много, с негодованием и злостью, яростно жестикулируя здоровой рукой перед его лицом.

В один момент Макс не выдержал и раздраженно отбил ладонь, тогда Артём пренебрежительно шлёпнул его по лицу. Лёгкая, но унизительная пощечина. Такое вряд ли можно стерпеть.

Макс кинулся на него и сразу же повалил.

Я вскочила и побежала к ним, но прежде, чем подоспела, Макс успел уже пару раз ударить. Вика зааплодировала.

— Макс, не надо, у него плечо, — я схватила его за капюшон и попыталась оттащить.

— Не вмешивайся, — прохрипел он, отталкивая. — Ты тут не при чем.

Замахнулся снова, но я успела перехватить его руку.

— Не нужно, пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста, — заладила, как заведенная. Казалось и других слов-то не осталось. — Умоляю, пожалуйста! У него плечо. Нам не нужна лодка. Пусть Вика забирает.

Макс резко оттолкнул меня локтем, чтобы не попала под следующий удар, и я, запнувшись об Артема, повалилась вперед, рухнув коленками ему на живот. Он вскрикнул и согнулся, а я закрыла его собой.

Тогда Макс схватил меня за ногу и потащил. Я пыталась уцепиться за травянистые кочки, но он был сильный и резкий.

— Убери от неё руки! — Артём проворно вскочил. — У тебя опять помутнение.

Макс провез меня на животе метра два, кинул и угрожающе выпрямился.

— Наоборот. Прояснение. Я вспомнил. Не собирался, но вспомнил. Вика помогла. Подсказала.

— Что же ты вспомнил?

— Зачем сбежал из детского дома.