— Можно мне оранжевую?

Задрав голову, он прищурился, и я снова поймала себя на том, что не могу отвести глаз. Пришлось отвернуться.

— Бери хоть все.

— Нет, разделим по-братски. Две тебе, две мне. Хорошо, хоть ключи от квартиры остались.

Сунув свои шарики в передний карман джинсов, я крепко зажмурилась и подставила лицо освежающему ветру. Глупее не придумаешь: быть выкинутой посреди поля, в неизвестности, без связи, не имея возможности вернуться домой, и полностью забывать обо всем этом при одном только взгляде на человека.

Когда он говорил, и я просто слушала, мысли мои были далеко, но стоило ему замолчать, как в возникшей паузе тут же появлялось нечто напряженно щемящее, болезненное и недосказанное.


Мы медленно двинулись в сторону, где исчезла машина. Ноги месили хлюпающую слякоть, энтузиазма заметно поубавилось. Будь нас четверо, мы бы не оказались в подобной ситуации.

Пустая, никому не нужная ссора. Неразумный, мальчишеский вызов. Всё так смешалось и перепуталось. Макс любил Вику, Вика –Артёма. Артём, возможно, и был влюблен в Вику, но чувства Макса оказались для него гораздо важнее. Макс же этот благородный жест не оценил. Впрочем, в тот момент он вообще плохо владел собой и теперь тоже наверняка раскаивался. Я почему-то была уверена, что повстречай мы их сейчас, то они бы сразу помирились.


— Веселая поездка вышла, да? — Артём был подавлен, но старался делать вид, что всё в порядке. — Готов спорить, в твоей жизни ещё ничего подобного не было.

— Как будто у тебя такое происходит каждый день?

— Я к траблам привык. Неплохо скрашивает житейское занудство.

— Зачем ты рассказал Вике про игрушки?

Как и в тот раз неловкость отразилась у него на лице, и он не успел её замаскировать.

— Может, к слову пришлось. Я не помню.

Внезапно я заметила в нем нечто новое. Настолько неожиданное и удивительное, что это можно было приравнять к величайшим открытиям в истории человечества: Артём не умел врать. Сам по себе, без какой-либо маски, он откровенно смущался своих слов, прятал взгляд в плывущих облаках и совершенно точно прибавил шагу. Но я не отставала.

— Вы смеялись надо мной?

— Вовсе нет, — он приостановился, шутливо потрепал по голове, затем снял с запястья свою резинку и завязал мне на макушке хвост. — Во всяком случае, не так, как ты думаешь.

Негодование захлестнуло волной.

— В школе надо мной хоть в открытую смеются, а вы за спиной. Это подло. Вы же мои друзья.

— Не выдумывай лишнего, — он взял за руку и потянул за собой. — Твоя хорошая фантазия не всегда идет тебе на пользу.

Поле, казалось, никогда не закончится.

— Ничего унизительного. Ты мне веришь?

— Верю.

Внезапно остановился и, подцепив пальцем мой подбородок, заглянул в глаза.

— Не обижаешься?

Как я могла сказать, что не обижаюсь, когда начала стремительно тонуть? Больше не барахтаясь и не сопротивляясь, просто медленно погружаясь в густую сияющую синеву. Ноги сделались ватными, воздух закончился, сердце стучало, как тогда в клубе. Последнее, что я увидела, это мерное движение облаков над взъерошенной головой Артёма и равнодушный покой неба.


А когда очнулась, всё осталось по-прежнему: и небо, и облака, и склоненная взъерошенная голова, только я лежала на своей куртке и коленках Артёма, а он сидел в одной футболке, прямо на сырой земле и испуганно смотрел на меня.

— Ты больна? — первое, что спросил он, как только я открыла глаза.

— Нет.

— Скажи честно.

— Ничего страшного. Психоэмоциональный всплеск. Я же подросток.

— Но я не падал в обмороки.

— А я падаю. Это гормональное. Но уже всё прошло.

Я попробовала приподняться, но он удержал:

— Полежи ещё, чтобы наверняка. Ты меня очень напугала, — помолчал немного. — Вот поэтому я не хочу собаку. Только волноваться за неё.

— Ты уже говорил.

— Я когда в больнице валялся, в новостях показывали, как жилой городской дом сгорел. Люди просто с утра ушли на работу, а вернулись — ничего нет. Пепелище. А теперь представь, что у кого-то там была собака.

— У моей подруги Бигль сбежал в Новый год. Салютов испугался. Мы три дня по району искали. Не нашли. Очень жалко. Только я всё равно хотела бы собаку. Но мама говорит, что ей меня хватает.

— Я её понимаю. Был бы я твоей мамой, вообще никуда бы не отпускал.

— Она раньше так и делала. До школы водила и обратно.

— А почему перестала?

— Потому что я выросла, и уже стыдно.

— Выросла? — он рассмеялся. — Это ты сама так решила или мама?

— Мы вместе. Она меня выслушала и согласилась. Но всё равно волновалась очень. И сейчас волнуется. Она просто с ума сойдет, если приедет, а меня нет. И я сойду, думая, как она переживает.

— Это хорошо, что переживает. Моя вообще за меня никогда не переживала.

— Почему?

— Откуда я знаю? Просто не до этого было. Она никогда не читала мне книжек. И завтрак никогда не готовила. Только папе, когда они были дома. И на мои выступления почти никогда не ездила, потому что постоянно была на гастролях с отцом.

— Это грустно.

— Зато у Макса мама была замечательная, — он задумчиво посмотрел вверх. — Похоже, дождь будет.

— А что у вас случилось? Как так всё произошло?

— Я тебе лучше потом расскажу.

— Не расскажешь. Про виолончель обещал и не рассказал.

— Зачем тебе это?

— Чтобы избавиться от детских наваждений.

— Каких ещё наваждений?

— Когда я была маленькая, думала, что тот мальчик, который ты, но на самом деле уже не ты, прилетел к нам со звёзд. Мне так казалось, потому что мама говорила, что ты — звезда. Наверное, я какое-то время любила этого мальчика. Он был трогательный и окрыленный. И теперь хотелось бы знать, что с ним случилось.

Я почувствовала, как он глубоко вдохнул и задержал дыхание.

— Я расскажу тебе потом. Обещаю, — его ладонь опустилась мне на щёку. — Просто сейчас все штаны промокли и это сильно отвлекает.

Я вскочила. В глазах потемнело, но быстро прошло.

И действительно, все джинсы у него сзади и моя куртка, на которой я лежала, были грязные и мокрые. Откровенный настрой прошел, зато во мне неожиданно пробудилось второе дыхание, и теперь уже я вела его за собой, потому что после нашего разговора Артём сделался чересчур задумчивым и совершенно непохожим на себя.


Прежде, чем мы нашли дом Варвары, пришлось долго кружить по лесу возле воинской части, время от времени набредая на зловещую бетонную стену с колючей проволокой и снова углубляясь в лес, пока Артём не придумал развешивать мои влажные салфетки на ветках кустов и деревьев в тех местах, где уже проходили.

Так что мы прекратили возвращаться в одни и те же места и вышли на узкую лесную дорогу, которая и вывела нас к здоровому, похожему на терем бревенчатому дому, обнесенному мощным, таким же бревенчатым забором.

Возле массивной калитки обнаружилась кнопка звонка, а сверху видеокамера. Позвонив, Артём помахал в неё рукой.


Нам открыл молодой светловолосый и кудрявый парень лет двадцати пяти в лёгком полосатом свитере и расшитых розами валенках.

— Здравствуйте, — он улыбался такой широкой улыбкой, что его розовые щёки готовы были треснуть от натуги. — Чем могу помочь?

— Нам Лодочник нужен, — сказал Артём, поймав его бегающий взгляд.

— Простите, кто?

— Мужик, который у вас тут на реке шаманит.

— Вы, наверное, имеете в виду дядьку Михаила? — парень в нерешительности замялся. Он производил впечатление прилежного слуги.

— Это вам нужно вначале с Варварой Акимовной поговорить. Лучше она сама вам объяснит.


Он проводил нас в широкую, тёплую, похожую на дом беседку с цветными витражами. В центре беседки стоял деревянный стол с толстыми свечами, по стенам лавки, покрытые плетеными сидушками, в углу — столик с электрическим самоваром, стопкой чашек-пиал и большая миска с баранками. В воздухе пахло чем-то очень знакомым.


Не долго думая, Артём тут же заглянул внутрь самовара, затем подключил его к розетке и, зачерпнув горсть баранок, принес мне. Затем нашел единственный стул и оседлав его верхом, устроился напротив.

— Интересно, где сейчас они? Зная Макса, я мог бы предположить, что они нас прилично обогнали, но с учетом балласта по имени Вика, вероятно, отстают.

— Я ещё больший балласт. Вика не падает в обмороки. И она решительная.

— Нет, что ты, мне гораздо больше повезло. Ты не качаешь права, не ноешь, не споришь и не мешаешь. Редкие качества для девушки. У нас с тобой отличная команда.

— Почему ты решил помогать мне с лодкой?

— Потому что детей нужно защищать.

— Ответь хоть раз серьёзно. Я правда хочу понять.

— Помнишь, ты в первый раз пришла, когда потоп был? Помнишь, я предложил тебе деньги? На ремонт и чтобы загладить свою вину? Так вот, ты первый человек в моей жизни, который отказался от денег. Это было удивительно и необычно. Так что я сразу понял, что ты маленькая, ведь только детей деньги не волнуют. А детей нужно защищать. Всё просто.

И хотя его слова сильно расходились с моими неизвестно откуда взявшимися несмелыми надеждами, мне было приятно.


Самовар громко шумел, и мы не слышали, как в беседку вошла немолодая, но красивая женщина в широком вязаном васильковом кардигане и с толстой пепельной косой через плечо. Из-под подола длинной юбки выглядывали кончики красных блестящих сапог.

— Здравствуйте, — она остановилась в дверях, как учительница, входящая в класс и ожидающая приветственного подъема учеников.

Повинуясь условному рефлексу, я встала, Артём же поздоровался, перевернулся на стуле, но остался сидеть.