Вика многозначительно замолчала, и мне вдруг тоже вспомнился один случай.

— Как-то я торопилась к первому уроку и решила срезать по дорожке, проходящей через газон под окнами дома. Передо мной на расстоянии вытянутой руки шла женщина. И тут откуда-то из окон многоэтажки прямо между нами приземлился замороженный пакет молока. Шлёпнулся с таким звуком, что, попади он кому-то на голову, череп бы точно проломило. Представляешь? Всего-то один шаг между нами.

— Вот видишь, — Вика развернулась и пошла спиной вперед. — Можно всю жизнь ходить по канату под куполом, а потом подавиться рыбной костью за ужином. Но прежде, чем это произойдет, жизнь всегда предупреждает, посылает какие-то знаки. И если ты их чувствуешь, если прислушиваешься к ним, то у тебя будет тот самый спасительный шаг, то расстояние вытянутой руки, где замороженный пакет тебя не достанет. Понимаешь, о чём я?

— Не совсем.

— О том, что осторожность никогда не помешает, — она ободряюще улыбнулась, и я поняла, что это попытка оправдать страх.


Из-за плотной стены леса с обеих сторон ветра почти не ощущалось. Он бродил где-то по верхушкам сосен и снова нагонял облака.

Впереди показалась автобусная остановка. Очень кстати, чтобы остановиться и перевести дух, однако, приблизившись к ней, мы заметили странного вида мужчину в серой, сильно потёртой куртке и синей спортивной шапочке петушком. Он тоже заметил нас и заинтересованно вперился взглядом.

Мысль о передышке отпала сама собой, и мы, не разговаривая и стараясь не смотреть в его сторону, по-деловому прошли мимо. Краем глаза я успела заметить, как мужчина глупо заулыбался и, сложив губы в трубочку, поцеловал воздух.

Мы ускорились. Быстрым шагом прошли ещё немного, и я оглянулась. Держась на некотором расстоянии, он шёл за нами. Вика тоже посмотрела, увидела его и побледнела.

— Вот чёрт.

На скорости из-за поворота выскочила машина, и мы едва успели отскочить.

А когда она умчалась по извилистой дороге и скрылась за лесом, Вика резко развернулась в сторону нашего преследователя:

— Мужик, тебе чего?

Но он не ответил, а продолжая глупо щериться и сверлить нас взглядом, сделал обеими руками такой жест, будто трясет большой грудью.

Стало ещё неприятнее.

— Иди отсюда, — крикнула Вика, торопливо застёгивая куртку.

Мужик помотал головой и продолжил идти к нам.

— Будем отбиваться или сваливать? — в Викином голосе послышалась дрожь.

Тут же вспомнился эпизод с разодранными джинсами.

— Я не умею отбиваться.

— Тогда бежим, — она резко схватила меня за руку и потащила за собой.


Мои пятерки по физкультуре — обычная дань аттестату отличника. Но страх подгонял. Я летела, не чувствуя ног. То, что Вика держала мою руку, замедляло нас обеих, и когда расцепились, стало легче. Я два раза обернулась, но никак не могла понять, преследует ли нас мерзкий мужик или нет.

Асфальт мелькал, деревья кружились.

Вика же назад не смотрела, просто неслась сломя голову, яростно работая локтями и всё больше увеличивая расстояние между нами. А потом мысок её сапога запнулся о выбоину в асфальте, и она со всего маху шлёпнулась на колени.


Я кинулась к ней. Но она поднялась сама. На джинсах серые грязевые полосы, на ладони ссадина, глаза воинственно сверкают. Гневно сжав губы, схватила отколотый кусок асфальта и повернулась с такой злостью, как если бы мужик уже стоял у неё за спиной.

Но никого не было.

— Козлина, — выругалась она, одной рукой поднимая вывалившийся из кармана телефон, а вторую с камнем держа наготове. — Нужно было сразу по башке вломить.

Нервно вздрагивая от возбуждения и лихорадки бега, мы постояли немного, подозрительно вглядываясь в пустую дорогу и полумрак деревьев, а потом снова пошли.

— Может, просто бомж? — высказала я предположение, чтобы немного её успокоить.

— Терпеть не могу бомжей, — она сунула камень в карман. — По мне бомжи ещё хуже наркоманов и самоубийц.

— Всё равно жалко их.

— Жалко? Вот только не надо, — она гневно встряхнула волосами. — Насмотрелась я на них по горло, и, в отличие от тебя, не по телеку. Почти все они хотят так жить, понимаешь? Хотят того, что с ними происходит и ищут этого. Был у меня дед знакомый, его бабка склеротичка от себя выписала, а дочка к себе не прописала. За границу уехала, а квартиру стала сдавать. Зимой ему сосед переночевать разрешал, а летом он в лесу сидел. Но всё равно сам прокормиться пытался: старые книжки и журналы по помойкам собирал и продавал на развалах. И тётку знаю — отсидела за сына четыре года, а он за это время квартиру пропил. Но и она себе нашла угол. В армянском ресторане за еду и кровать работает. А на улице увидишь, никогда не скажешь, что бомжиха. А остальные… Жаловался как-то один, что жена его задрала, начальник задрал, на водку денег не хватало, вот и положил на всех. Ушел и теперь считает, что освободился. А у самого ни одного зуба во рту не осталось и хроническое недержание. Что же это за человек, который лучше под себя гадить будет, чем проблемы решать?

— Ну, бывают же обстоятельства, — я всё ещё оборачивалась.

— Обстоятельства со всеми бывают, — она попробовала оттереть грязь на джинсах. — С рождения так. Один богатый и зажравшийся, а у другого ничего нет. Но каждый волен поступать со своей жизнью на своё усмотрение. Можно всё слить и остаться у разбитого корыта, можно саморазрушаться или вообще ничего не делать и смириться с тем, что ты навечно никто. А можно по камушку выстраивать свой замок. Свой собственный. В котором королевой будешь ты. У каждого есть выбор. В этом все одинаковые. Все равны. Но кто-то предпочитает нытьё и страдания, а кто-то борется. Вот тогда и начинает работать энергетический баланс: что у них убыло, становится твоим. Ладно, тебе не понять. Ты из тех, кто с рождения, как сыр в масле.

— Вик, а ты правда была в детском доме?

Мы остановились. Она лизнула ссадину на руке и потёрла пальцем.

— А что?

— Просто интересно. Ты говорила, что не знаешь маму, а оказывается, знаешь.

— Слушай, я к тебе не лезу, и ты не лезь, — сказала она не то, чтобы зло или недовольно, а как бы ставя перед фактом. — Если я что-то рассказываю, значит, так и есть.

С этими словами она спрыгнула с дороги на песчаную обочину и, как ни в чем не бывало, прямиком направилась в лес.

— Ты куда?

— Угадай. От самого кафе терплю.

Подобрав куртку и расстегивая на ходу штаны, она скрылась за деревьями.


Я снова проверила телефон. Если мама мне не дозвонится, то она станет названивать Анастасии Фёдоровне, выяснит, что та в больнице, разнервничается ещё больше, позвонит Эле и тёте Кате, поймет, что и они про меня ничего не знают, и тогда у неё случится приступ паники. Она обязательно отыщет кого-нибудь из своих знакомых, может, даже студентов и отправит к нам домой проверить меня. А когда дверь в квартиру им никто не откроет, начнется настоящий кошмар.

Я достала пакетик эмэндэмок, надорвала его и высыпала на ладонь несколько шариков, обычно я раскладывала их на шесть кучек по цветам: красные, желтые, оранжевые, голубые, зеленые и коричневые. Голубых всегда почему-то оказывалось меньше, и я оставляла их напоследок, до тех пор, пока не сравняются с остальными. Поэтому когда из леса раздался пронзительный визг, я как раз обдумывала, стоит ли отложить голубые в другой карман. От неожиданности рука дернулась, и разноцветные шарики рассыпались по дороге.


В том, что кричала Вика, сомнений не было. Я почему-то сразу подумала, что дело в том самом неприятном бомжеобразном мужике, и не ошиблась. Это действительно был он. Вика стояла наклонившись, а мужик тянул за розовый мех капюшона, из-за чего спина её оголилась, и из-под расстегнутых джинсов выглядывала тонкая полоска трусов. Одной рукой он держал Вику за капюшон, а другую по локоть засунул ей под куртку.

Вика вцепилась когтями в ему в руку и пыталась дотянуться до него ногой.

— Отпусти! — крикнула я.

Но на лице мужика не отобразилось ни капли понимания, лишь та же глупая, блуждающая улыбочка.

На глаза попалась палка. Вика сказала «по башке», но я так не могла, вместо этого огрела его по спине, совсем слабо огрела, и он удивленно развернулся ко мне. Однако этого хватило, чтобы Вика вырвалась, разогнулась и сразу же залепила кулаком ему прямо в кадык.

Мужик захрипел и обхватил пальцами шею. Вика двинула ему одной ногой по колену, а второй пыталась попасть в пах, но промахнулась.

Он больше не улыбался. Его рот искривился, открывая неровный ряд жёлтых зубов, глаза сузились и заслезились. Вика отскочила, вырвала у меня из рук палку и треснула ему по уху. Схватившись за лицо и заскулив, как собака, он опустился на колени в прелую, гнилую листву.


Мы снова побежали. Деревья мелькали беспрерывно, и боковым зрением казалось, что мужик неотступно гонится за нами. Бежали долго, до тех пор, пока я не почувствовала, что ещё немного и сердце просто выскочит из горла. Кровь прилила к голове и бешено пульсировала в висках. Рот пересох. Правую ногу натёрло.

Внезапно деревья кончились, мы выскочили на узкое железнодорожное полотно, и какое-то время ещё бежали вдоль него.

Потом Вика вдруг остановилась и легла прямо на шпалы. Я медленно доковыляла к ней, чувствуя, как саднит натёртая пятка.

Она лежала и смотрела в небо.

— Нужно было бить сильнее и прямо по затылку, тогда бы он сразу вырубился. Небо такое красивое. Погляди. Даже удивительно, как там всё спокойно. Смотришь и кажется, что никуда не нужно спешить, ничего делать, просто достаточно вот так лежать и быть его частью.

Я присела рядом с ней на корточки.

Она медленно сунула руки в карманы. После чего также неторопливо, немного растягивая слова, произнесла: