— Не нужно, пожалуйста, — я попыталась подойти к ним, но Тарасов, сидевший через две парты от меня, выставил ногу в проход, преграждая дорогу.

Я попробовала перешагнуть, но он поднял ногу выше так, что я уже чуть ли не сидела на ней. Возбужденные голоса слились в общий хаотичный гомон.

— Ай! Он шевелится.

— Огрей по башке!

— Крыло мешается.

— Толкни сильнее.

— Прекратите его мучить! — я отчаянно пыталась сдвинуть ногу ехидно ухмыляющегося Тарасова. — Он ведь живой и ему больно!

В этот момент дверь резко распахнулась и сначала в класс ворвалась Марина Олеговна, а за ней охранник. Здоровый парень лет двадцати пяти.

— Вон там, — химичка ткнула пальцем в шкаф, затем перевела взгляд на толпу возле подоконника. — Что вы делаете?

Охранник залез на стул, заглянул на шкаф и развел руками:

— Никого нет.

— А голубь? — растерянно протянула химичка.

— Улетел, — Дубенко махнул рукой. — Сам. В окно.

— Ну, слава богу, — Марина Олеговна с облегчением выдохнула. — А то ведь это так неприятно: птица в помещении. Плохая примета.

После ухода охранника все разошлись по местам, одна только я осталась стоять у стены в обнимку со своим рюкзаком, который кто-то впихнул мне в руки.

— Вита, ты что? — подозрительно спросила химичка.

— Можно мне выйти?

— У тебя всё хорошо?

Я кивнула.

— Ну, выйди.

На моё счастье охранника на посту не оказалось. Вышла за ограду и, остановившись чуть в стороне от пешеходной дорожки, там, где под землей проходили трубы теплоцентрали и никогда не лежал снег, развязала туго стянутый узел из веревочек, перевернула рюкзак и аккуратно вытряхнула из него голубя со всем содержимым.

Голубь был живой, но пришибленный. Сжался, нахохлился, помигал блестящим глазом, а когда порыв пронизывающего ветра растрепал перья, медленно доковылял до канализационного люка и уселся там.

Мама называла голубей символами мира, чистоты и надежды. Так в её детстве их в школе учили, а наша физичка говорила, что голуби — летающие крысы и рассадники заразы. Маме я привыкла верить гораздо больше.

Понюхала внутренности рюкзака. В нем остался запах пыли и птицы. Яблоки пришлось выкинуть, потому что голубь, хоть и символ чистоты, летает по всему городу. Неспешно собрала своё разбросанное по талой поляне добро. Небо заметно посветлело. Урок заканчивался через пятнадцать минут, но за ним по расписанию ещё четыре, а возвращаться не хотелось.

Прежде я никогда не пропускала школу без уважительной причины, но теперь, когда родители уехали, кто мог меня в этом упрекнуть?

Так что я отправилась бродить по промозглым, хлюпающим серо-коричневой с мелкими солевыми камушками жижей улицам без лишних угрызений совести, хотя на душе и было противно.

В конце девятого класса я хотела уйти в колледж или перейти в другую школу, но мама очень просила немного потерпеть: в этой школе учителя меня знают, любят и обязательно дадут золотую медаль. А на идиотов обращать внимание не стоит, да и через два года они исчезнут из моей жизни навсегда. Однако пережить эти два года оказалось не так-то просто.


Прошатавшись по округе около двух часов и уже мечтая только о горячем чае, я зашла в магазин неподалёку от своего дома. Взяла две слойки с вишней. В обеих кассах стояла очередь по три-четыре человека.

Неподалёку шумно дурачились пацаны из соседней школы и девчонки из параллельного класса. Взбудораженные и целиком поглощенные обществом друг друга, они кидались жвачками со стойки и громко смеялись.

Потом один из парней обнял одну девчонку сзади, она подняла голову, и они стали целоваться. Без какого-либо стеснения или неловкости. Так, словно никого вокруг не существовало.

— Ну, чего застряли? — женщина с огромной тележкой подтолкнула красивую темноглазую девушку, стоявшую за мной, и принялась выгружать на ленту свои продукты.

Оказывается, засмотревшись на компанию, я впала в оцепенение и всех задерживала.

Положила перед кассиршей булочки и торопливо полезла в рюкзак за кошельком. Привычно пошарила в нем рукой, но нащупать не смогла, растянула завязки шире, заглянула внутрь, проверила в боковых карманах.

— Шестьдесят восемь рублей, — объявила кассирша, с укоризной наблюдая за моей возней.

Я переворошила учебники и ещё раз ощупала куртку. Кошелька нигде не было. Должно быть он вытряхнулся вместе с голубем, а я не заметила, когда собирала вещи.

— Что так долго? — возмутилась женщина с тележкой. Пожилой мужчина позади неё громко и протяжно вздохнул.

Кассирша с укоризной смотрела исподлобья. Отвратительно стыдная ситуация.

— Простите, пожалуйста, — сказала я ей. — Я не буду брать.

— Я уже пробила, — ответила она так, словно я просила подарить мне эти булочки.

— Простите, — повторила я, чтобы она меньше злилась. — Кошелек потеряла.

— Валентина, дай ключи! — крикнула кассирша куда-то в сторону и, переведя на меня тяжелый, осуждающий взгляд, сказала:

— В следующий раз голову не потеряй.

Неожиданно стоявшая позади кареглазая девушка удержала меня за руку и положила перед кассиршей сто рублей.

— Не нужно, спасибо, — попыталась отказаться я, но она очень тепло и ободряюще улыбнулась:

— Всё нормально. Со всеми бывает.

Кассирша недоверчиво посмотрела, но деньги взяла охотно и уже через минуту я стояла возле стеклянных раздвижных дверей, дожидаясь, пока девушка не закончит со своими покупками.

Я и раньше видела её в этом магазине и всегда обращала внимание, потому что она была яркой и очень красивой. Одного со мной роста, с расчесанными на прямой пробор чуть вьющимися каштановыми волосами, большими ласковыми глазами и пухлыми, тронутыми улыбкой губами. Одета девушка была в тёмно-зеленую парку с розовым мехом на капюшоне и чёрные кожаные штаны. Из-под расстегнутой куртки отчетливо выдавалась вперед высокая, обтянутая белой водолазкой грудь.

— Спасибо большое! — кинулась я к ней. — Вы меня очень выручили.

— Я сама ужасно рассеянная, — она широко улыбнулась. — Поэтому кошельки не ношу. Только в карманах. Что-то обязательно да заваляется.

— Давайте я вам эти деньги на телефон переведу?

Мы вышли на улицу.

— Пустяки, — она небрежно отмахнулась.

— Нет, правда, мне очень неудобно, что так вышло.

— Ладно, если тебе так спокойнее будет, то записывай, — девушка продиктовала номер, и я быстренько забила его в адресную книгу.

— Вика.

— Что?

— Зовут меня Вика, — пояснила она.

— Забавно, а я Вита.

— Приятно познакомиться, — она по-мальчишечьи протянула ладонь. — А какое у тебя полное имя?

— Просто Вита и всё.

— Прикольно.

— Это значит — жизнь.

— Ещё прикольнее. А я — победа. Тебе куда?

Мы остановились на углу магазина.

Я пожала плечами.

— Всё равно. Я школу прогуливаю.

— Ого! Прогульщица, значит? — она смешливо прищурилась.

— Нет, что вы. Обычно я так не делаю. Это случайно получилось. Из-за голубя. И кошелек из-за него тоже.

Вика удивленно округлила глаза.

— Тогда пошли в мою сторону. Я тут недалеко живу. Расскажешь, что там с голубем.

И я охотно повернула за ней.

— Мне сегодня одноклассники голубя запихнули в рюкзак, и когда я его доставала, то кошелек и посеяла.

— Серьёзно? — она расхохоталась. Смех у неё оказался громкий и заразительный. — Как же они его поймали?

— К нам в класс залетел.

— И ты на них обиделась? — догадалась она.

— Да. И ушла.

— Это же просто шутка.

— В моём случае нет. Они специально меня доводят и гадости делают.

— Почему?

— Подруга говорит, потому что я чудная.

Вика остановилась и очень серьёзно посмотрела.

— А ты чудная?

Именно об этом я и размышляла, пока гуляла под моросящим снего-дождем. Почему к глупой, вечно пахнущей потом и пишущей на руках фразы типа «не сдохнуть» Игнатовой никто не цеплялся? Почему её просто не замечали, а меня доставали постоянно?

— Я не знаю. Парни, как повырастали, стали злыми и агрессивными, только и ждут, чтобы докопаться. В основном на словах, конечно, но и толкнуть могут, и плюнуть, и сумку отнять, а потом вытряхнуть из неё всё содержимое на пол. А ещё руки распускают. У меня раньше волосы длинные были, а осенью кто-то жвачку сунул. Пришлось отстричь, — я потрогала едва отросшие до плеч пряди.

— Ну так сделай что-нибудь.

— А что я сделаю? Только если родителям рассказать, но это не вариант. Мама сразу пойдет к директору и устроит разборки, им сделают выговор, а мне из-за того, что нажаловалась, потом будет только хуже.

Однако, по правде говоря, гораздо больше я боялась не этого, а того, что, узнай мама подробности, снова, до самого окончания школы, станет встречать меня и провожать. Может и не открыто. Тайком. Как она уже делала. Притаится за деревом и смотрит, как я иду. Но все это видели и считали её сумасшедшей.

А когда в прошлом году она перестала контролировать каждый мой шаг, разговоры о ней стали понемногу стихать, и теперь я лучше бы умерла от издевательств Дубенко, чем стала снова выслушивать унизительные насмешки в её адрес.

— У тебя что, нет друзей? Парней?

— У меня есть одна подруга, но она не вмешивается, чтобы ей самой не досталось.

— Как-то печально звучит, — Вика сочувственно надула губы. — Хочешь, зайдем ко мне? Я вон в той пятиэтажке живу.

Идти в гости с бухты-барахты было не очень прилично, но Вика мне понравилась, и болтать с ней оказалось куда приятнее, чем заниматься самокопанием. К тому же кроме Эли я ни с кем об этом не говорила. А всё, что могла сказать Эля, я уже знала.