— Температуры точно нет?

— Нет.

— Давай поговорим, — тётя Катя кивнула на табуретку по другую сторону стола. — Тебе тут очень грустно одной?

— Бывает грустно, — не планируя задерживаться надолго, я присела на краешек. — Но это не страшно. Вы тоже одна живете, поэтому должны понимать, что быть одному и плохо, и хорошо одновременно.

— Понимаю. Но если вдруг что-то не то, если какие-то проблемы или просто тоскливо на душе, ты же можешь позвонить мне в любое время и поделиться.

— А вы звоните кому-нибудь, когда у вас тоскливо на душе?

— Ну… — тётя Катя задумалась. — Нет.

— Видите.

— Значит, всё-таки что-то такое есть? — она явно собиралась выпытать у меня всю правду, а я ещё не знала, готова ли к такому разговору.

— Ерунда. Обыкновенное обострение. Весна и подростковый возраст. И то, и другое быстро проходит.

Тётя Катя села рядом, убрала мне чёлку со лба и обняла за плечи.

— Ты права. Это проходит. Как и всё в жизни. Ничего не длится вечно. И какие бы ни были у тебя неприятности, они тоже пройдут. Рассосутся. Потом о них и не вспомнишь.

— А бывает так, что мечтаешь, чтобы что-то прошло, и в тоже время очень боишься, что это пройдет?

Тётя Катя насторожилась.

— Вита? Ты влюбилась?

— Возможно, — в горле встал ком. — Не знаю.

— Это же прекрасно! — воскликнула она. — Какое счастье влюбиться в шестнадцать лет. И ты ещё грустишь! Это самое прекрасное, что могло с тобой случиться.

— Раньше я тоже так думала. Мама говорит, что это такое чувство, будто летаешь, а я… Мне кажется, я тону. Всё погружаюсь и погружаюсь, аж уши закладывает. И такое давление изнутри, что от этой глубины можно взорваться. Ничего прекрасного в этом точно нет.

— Значит, молодой человек не отвечает тебе взаимностью?

— Это вообще другое! — я не должна была повышать голос, но так само получилось. — Это не про меня и не про взаимность. Это вообще не моя история. Но мне из-за неё очень плохо.

— То ли ты запуталась совсем, то ли я тебя не понимаю. Ты так сильно переживаешь чью-то чужую историю? И тонешь ты тоже не из-за себя?

— Из-за себя. Но это не тот случай, когда я могла бы на что-то рассчитывать. И говорить об этом больше не хочу.

— Как хочешь. Я не заставляю. Но по крайней мере выяснила, что не так, — тётя Катя встала, задумчиво отошла к плите и там, стоя ко мне спиной, замерла. — С моей стороны было бы глупо давать тебе какие-то советы, поскольку я и сама не сильно удачлива в этих вопросах. Однако чисто житейский совет дать могу — не сопротивляйся, а просто плыви по течению. Перестанешь барахтаться и тонуть не будешь. Я не знаю, как заставить полюбить того, кто тебя не любит, но если ты действительно любишь кого-то больше, чем ждешь для себя, то даже от мысли, что у него всё хорошо, может стать легче.


А в пять часов раздался звонок в дверь. Я посмотрела в глазок и с удивлением открыла.

Вика была ещё во вчерашнем, и от неё прилично пахло алкоголем.

— Привет! Проходить не буду, я на пять минут. Только домой иду, — с порога торопливо заговорила она. — Всю ночь Макса искали, нашли на мосту, приехали сюда и спать завалились. Ты знала, что у него бывают эти приступы?

Я кивнула.

— Как ты себя чувствуешь?

Вспоминать вчерашнее не хотелось.

— Лучше.

— Ничего, подрастешь, пройдет.

— Может, чаю? — крикнула тётя Катя с кухни.

— Ну нееет, — со смехом протянула Вика. — Меня ваши соседи на всю жизнь тортом накормили.

Чмокнула в щёку и, пообещав позвонить, убежала домой, а на следующий день так и не объявилась. И никто не объявился. Ни на следующий день, ни ещё через два дня.

Стало очевидно, что после обморока общаться со мной больше никто не хочет.


Утром, как только Тётя Катя уехала к себе в Питер, я достала большую коробку и запихнула в неё всё-всё дурацкое и глупое, слишком надолго задержавшееся в моих шкафах, на полках и в моей жизни. Набила до самых краев: журналами, куклами, заколками с бабочками, блестящими сумочками и фломастерами. Игрушками из Киндер сюрприза и своими плюшевыми друзьями.

Потом оделась и вынесла коробку на помойку за домом. Поставила возле железного зеленого контейнера и бегом вернулась обратно, чтобы не дай бог не оглянуться и не дать слабину.

Тихо, как на поминках, посидела на кухне, постояла перед зеркалом, в котором молчаливым укором отражались пустые полки стеллажа, полежала на диване, сверля взглядом потолок и прислушиваясь к себе. Ничего не произошло. Никаких внутренних перемен я не почувствовала.

Выглянула из окна своей комнаты. Коробка по-прежнему была там: брошенная, одинокая и никому ненужная. Паскаль наверняка успел замерзнуть и ужасно боялся, он впервые покинул свой дом и понятия не имел, чем провинился. Да и остальные тоже.

Вскоре возле контейнеров появился дворник-азиат в оранжевом жилете и высоких сапогах по колено, он с подозрением ходил кругами возле коробки, но заглянуть не решался. Поднял с земли палку, ткнул пару раз, потом пнул ногой. Огляделся по сторонам. Осторожно приподнял крышку, с опаской заглянул и принялся шуровать внутри.

Тогда я не выдержала. Бросилась во двор, а когда добежала, коробки уже не было. Я даже в контейнер заглянула, обошла вокруг, но она исчезла. Дворник же переместился под окна дома и скреб кривыми граблями освободившуюся от снежного плена тёмную, пропитанную влагой землю.

Я спросила насчет коробки, но он лишь испуганно покачал головой, повторяя «я не брать, я не брать».

И тут мне показалось, что на балконе второго этажа за стеклом стоит Артём. Я помахала, но он не ответил. Однако он мог видеть, кто забрал коробку или даже сам взять её.


Макс был одет и собирался уходить. Вместо привычного спортивного балахона на нем была темно-зеленая вельветовая куртка. В ней, с аккуратно зачесанными на бок волосами, с длинной сумкой для ноута, он производил впечатление скромного домашнего мальчика.

— Тёма спит.

— Но я его видела в окне.

— Тебе показалось.

— Вы решили больше со мной не дружить?

Макс растерялся, и его светлое, открытое лицо омрачилось.

— С чего ты взяла?

— Вы теперь никуда меня не зовете.

— Вит, — он участливо положил руку мне на плечо. — Мы никуда не ходили. Вика не звонила. Я учился, а Тёма на два дня уезжал к Костровым. Загород. Утром вернулся и спит.

— Но я же видела его! На балконе. Мне очень нужно у него кое-что спросить.

Широким движением Макс пригласил войти.

— Иди, проверь.

Я приоткрыла дверь в спальню. Артём крепко спал в обнимку с подушкой. В комнате стоял приятный лавандовый запах из шкафа. Голубые шторы слегка колыхались, а на балконе в такт им покачивалась чёрная толстовка.

— Странно, — сказала я, закрывая дверь. — Очень странно. Он точно не притворяется?

Макс убедительно покачал головой.

— У тебя всё хорошо?

— Нормально, — ответила я, чувствуя, что готова расплакаться.

Очень глупо и опрометчиво получилось с коробкой. Паскаля было жалко до невозможности.

— Почему ты не в школе? — подозрительно спросил он.

— Потому что не хочу.

— Какие-то неприятности?

Макс был такой, что ему очень хотелось довериться. Казалось, стоит рассказать, и все проблемы исчезнут. Я знала, что ему нравится Вика, но всё равно взяла за руку:

— Мои неприятности — это я сама.

— Нужна будет помощь — обращайся, — без тени пафоса сказал он и ободряюще сжал мои пальцы.

— Эй! Куда собрались? — громкий оклик заставил нас обоих вздрогнуть.

От неожиданности я поспешно убрала руку за спину.

Артём выскочил в коридор, прыгая на одной ноге и натягивая на ходу штаны.

— Так! Никому не расходиться. Сейчас позавтракаем и что-нибудь придумаем.

— Вообще-то уже обедать пора, — сказал Макс. — Я на пары опаздываю.

— А как же Скрабл? — крикнул Артём, но дверь за Максом уже захлопнулась.

— Что? Испортил тебе всё? — сказал шутливо, растирая больное плечо. — Ты к нему неправильно подкатываешь. Мой совет — надень юбку и маску.

— Какую ещё маску?

— Сделай мне кофе и тосты с джемом, — запросто распорядился он, исчезая в комнате. — Сейчас приду и популярно всё объясню.


Тосты я немного передержала, джем плохо намазывался, а зёрна в кофемашине закончились, и где их взять,

я не знала, но пока возилась, поняла, что в очередной раз сглупила, надумав себе то, чего не было. Никто не собирался от меня избавляться и Паскаля стало вдвойне жалко.

— У меня в детстве внезапно случился страх сцены, — развалившись на стуле, Артём завтракал, настроение у него было отличное, выглядел он свежим и отдохнувшим, и я, затаив дыхание, слушала его, радуясь, что разговаривает он только со мной. — Пока выступал в небольших залах, нормально было. А потом в один день увидел бархатные шторы, тысячи светильников, выглянул из-за кулис в зал и обалдел. Вся эта огромная толпа пришла, чтобы посмотреть на восьмилетнего меня.

И сразу такая паника напала: а если ничего не получится? Если я забуду ноты, ошибусь, налажаю.

Я убежал и, спрятавшись в какой-то подсобке, просидел часа три. Концерт, конечно, не сорвал, в программе кроме меня были и другие исполнители, но неприятностей организаторам доставил, и от родителей сильно влетело.

После отец нашел человека, который мне всё популярно объяснил: Достаточно представить, что ты надеваешь маску совершенно другого человека, и ты — больше не ты. Забытые ноты или порванный смычок, ерунда — это произошло совершенно с другим парнем. Тебя никто не обвинит и не осудит. Ведь они смотрят не на настоящего тебя, и им никогда не узнать, какой ты на самом деле. Сегодня одна маска, завтра другая. Любая. Та, что нужна тебе в данный момент. Это легко и очень удобно.