— А если я не умею петь, как Вика, и много чего ещё другого не умею — это значит, что во мне нет смысла?

— Значит, нет. Значит, ты лузерша и лохушка, — бросил он нахально, осекся и, снова откинувшись назад, выжидающе уставился.

Можно было, конечно, продолжать спорить и доказывать свою значимость и правоту, но мне вдруг стало смешно. Его задиристость не обижала. Напротив, внезапно охватило какое-то тёплое чувство. Чувство безоговорочной симпатии, притяжения и нежности. Сложно сказать, отчего это произошло, но точно не от слов. Я доверяла своим глазам намного больше, чем ушам. И он мне нравился всё сильнее и сильнее. Вот поэтому я и расхохоталась: оттого, что стало вдруг просто очень хорошо.

Артём тоже сразу засмеялся, с облегчением и радостью, как того и ждал. И чем больше смеялся, глядя на меня, тем смешнее становилось мне.

Наш глупый, беспричинный смех выглядел странно, и Макс с Викой непонимающе переводили взгляд то на него, то на меня. Как если бы прослушали суть шутки и ждали, что им объяснят.

Так и не дождавшись комментариев, Макс демонстративно развернулся к Вике и попросил спеть Лану. Но Вика всё ещё дулась и ответила, что больше при них вообще ничего петь не будет. Тогда Артём обнял её за плечи и примирительно сказал:

— Не обижаться нужно, а работать до посинения. Хочешь, я найду тебе преподавателя по вокалу?

— Правда? — она тут же оживилась. — Ты можешь?

— Его опекун музыкальный продюсер. А у того полно знакомых, — пояснил Макс. — Так споёшь Лану?

Вика ещё немного поотпиралась, но в конечном счёте милостиво согласилась при условии, что вначале Макс тоже что-нибудь споёт.

Она хоть и просила меня его «отвлечь», сама постоянно привлекала. И ей для этого не нужно было ничего особенного делать. Просто брала за руку, заглядывала в глаза, и сразу возникало чувство, будто принадлежишь ей целиком, от начала и до конца. Словно она знает про тебя всё-всё, даже самое плохое, но ни капли не осуждает. Было в ней нечто намного большее и глубокое, нежели просто красота. И как я могла от этого отвлечь?


Макс согласился петь. Они вдвоём согласились. И тут же устроили неожиданное представление. Артём попросил меня выбрать им песню, но я не знала какую, и тогда он сказал, что уже придумал сам, а когда заиграли первые аккорды, я сразу поняла, что это. «Ничего на свете лучше нету, чем друзьям бродить по белу свету. Тем, кто дружен, не страшны тревоги…».

Но они не просто пели, они — выступали.

Очень слаженно, задорно, заранее зная, кто какие слова поёт. Даже движения были отработаны. Артём изображал Трубадура, а Макс остальных музыкантов, они «ехали на повозке» и махали всем рукой. Голоса звучали чисто и уверенно.

Вика пребывала в полном восторге, я тоже. Да и все вокруг сильно развеселились.

От парней исходила такая неуемная, заводная энергетика, что хотелось немедленно вскочить и начать танцевать. Девчонки из параллельного класса радостно запрыгали на диване, женщины за соседним столиком хлопали в ладоши, мальчишки, кричавшие «Звезду по имени солнце» отстукивали ритм по столику.


Позже, когда они вернулись, и Артём стал допытываться, кто из них был лучше, выяснилось, что это их детская постановочная программа.

Он рассказал, что всё детство обучался дома и никогда не ходил школу, а Макс ходил, но только до третьего класса, потому что потом его мать устроилась на работу в загородный дом родителей Артёма, и детей стали учить вместе. Так вот, помимо учителей по основным предметам у них был специальный педагог по театральному мастерству и ещё один по вокалу. Потому что отец Артёма был успешным и довольно известным композитором, и в их доме постоянно собирались люди искусства. В связи с чем выступление детей являлось обязательной частью развлекательной программы.

— Так кто был лучше? Я или Макс? — Артём требовательно посмотрел на меня.

Недавний разговор я помнила, но пели они действительно одинаково хорошо.

— Я плохо разбираюсь в этом.

— Нет, скажи, — настаивал он.

— Оба.

Макс победно подмигнул.

— Чушь, — возмутился Артём. — У Котика даже образования музыкального нет. А у меня знаешь, сколько дипломов?

— Конечно, ты пел лучше, — Вика бросила на меня такой взгляд, будто я совсем глупая, и развернулась к Артёму. — Ладно, я тебя прощаю. Ты, наверное, знаешь, о чем говоришь.

— Если такая мелочь, как чужая болтовня, способна тебя задеть, — сказал он ей назидательно, — можешь сразу попрощаться со своими грандиозными планами.

— Ну, хорошо. Спою я эту вашу Лану, только предупреждаю, что слов не знаю и могу запинаться.

— Ничего, — заверил Макс. — Запинайся сколько угодно, только пой.

Всё то время пока Вика пела, я внимательно следила за выражением его лица и не могла не видеть, как шансов «отвлечь» у меня становится всё меньше и меньше, а когда она закончила, точка невозврата была уже пройдена.


После того, как я перестала ходить в школу, каждый день постоянно был чем-то наполнен. Больше я не брала в руки учебники и книги, не смотрела фильмы и сериалы, у меня была лишь толстая синяя тетрадь на пружине, в которую я стала записывать всё, что со мной происходило, свои мысли о Вике, соседях со второго этажа, о своих чувствах, ощущениях и планах. Не то, чтобы я вела дневник, скорее это был мой рассказ обо мне, как если бы я захотела взглянуть на себя со стороны.

Папа говорил, что в любом вопросе главное — выявить проблему, тогда решение найдется, само собой. А чтобы выявить проблему, необходимо исследовать вопрос и провести анализ.


В клуб мы отправились в пятницу. И хотя у Артёма была машина, поехали пешком, потому что они собирались пить до утра.

Всю дорогу в метро мы смеялись и дурачились.

Макс заметил девушку с зелеными волосами, в длинном черном пальто и босоножках на голую ногу. Выставленные на всеобщее обозрение пальцы ног украшали длиннющие красные ногти.

Увидев её, он ткнул Артёма, а когда тот посмотрел, оба громко закатились на весь вагон.

— Давай, ты подойдешь и спросишь, настоящие они или нет, — предложил Вике Артём.

— Скажешь, что хочешь себе такие же, — Макса накрыл очередной истерический приступ смеха.

— А слабо потрогать? — с вызовом бросила им Вика.

— Мне слабо, — признался Макс.

— А мне нет, — ответил Артём.

— Фу! Нет! Не вздумай, — на весь вагон закричала Вика. — Гадость же.

Девушка сидела с непроницаемым лицом, отлично понимая, что смеются над ней, но и бровью не повела. Очень странная девушка и жуткие, вампирские ногти на ногах.

— Ей, наверное, неприятно, что вы смеётесь, — тихо сказала я.

— Было бы неприятно, не делала бы такого, — отрезала Вика. — Она же понимает, что это ужасно.

— А может, не понимает, или у неё есть причины?

Вика наклонилась к моему уху:

— Лучше молчи, а то все подумают, что ты такая же.


До места добрались веселые и взбудораженные. Сияющие фонари вечерней Москвы, отражаясь в асфальте, блестели, а воздух, наполненный нашими духами и радостью, казался упоительно сладким. И, хотя ничего особенного не происходило, во мне бродило предвкушение чего-то волшебного.


Из-за возраста в клуб меня могли не пустить, но проверять никто не стал. Мы сдали одежду и в полумраке спустились по крутой едва освещенной голубоватыми огоньками лестнице.

Внизу музыка долбила так, что сердце тут же подхватило этот ритм. Странный, похожий на металлическую пластину пол ощутимо пружинил под ногами.

Вика, продираясь сквозь толпу, потащила Артёма за собой. Он обернулся, помахал нам и через секунду исчез в движущейся массе.

— Пойду за пивом, — прокричал Макс

— Ты что будешь?

— Колу.

— Что? — обхватил за плечи и подставил ухо.

— Колу.

— Да брось. Давай возьму что-нибудь бодрящее?

— Ладно, — решилась я. — Бери на свой вкус, а я тебе потом деньги отдам.

— Какое отдам? — чуть отстранившись, он выразительно посмотрел, затем снова прильнул к уху. — Всё включено в спонсорские расходы.

— Но это нехорошо. Артём и так за вход платил.

— Это хорошо. Он пока не промотает родительские деньги, всё равно не успокоится, — его дыхание защекотало шею, и я, рассмеявшись, невольно закрылась плечом, поэтому Макс больше ничего не сказал, просто ушел, а вернулся уже с пивом и большим стеклянным стаканом, наполненным прозрачной жидкостью, в которой на дне плавала какая-то зелень.

— Мохито, — крикнул он.

От Мохито пахло лимоном, мятой и ещё чем-то пряным, а на вкус он оказался терпким и свежим. Очень приятным.

Какое-то время мы просто стояли, глядя на танцующих, пили и кидали друг на друга странные, осторожные взгляды. Разговаривать было невозможно.

Потом вдруг Макс сунул мне в руки свой недопитый стакан и, сказав: «Пойду поищу их», моментально исчез на танцполе.

Но только я успела упрекнуть себя за излишнюю зажатость, как музыка резко оборвалась и свет выключился. От внезапной тишины уши заложило. Однако постепенно из этой немой пустоты послышался слабый, едва различимый звук. Он приближался и нарастал. Высокий, электронный, чуть вибрирующий… По мере увеличения громкости становясь всё объёмнее и будто бы накрывая собой всё вокруг. А потом в кромешной темноте мелькнул ослепительно белый огонек. Сначала один, за ним другой. Множество белых светящихся точек принялись вспыхивать то тут, то там по всему залу. Послышался восхищенный ропот и следом за ним точно также, словно из ниоткуда, глухой ритм. Сначала тихо-тихо, осторожно, точно слабое биение сердца, затем всё громче и громче, и уже вскоре мощная пульсация подчинила себе все огоньки. Они собрались вместе и рассыпались белыми звёздами по всему потолку. Электронная волна прокатилась по залу, и звёзды, покачнувшись, поплыли на ней. «Вечности нет,» — раздался тихий искаженный шепот.