— Совершенно верно.

— Что это? — удивилась я.

— Сейчас увидишь.

Он взял пустой поднос с моей коляски и отнес его на туалетный столик. Потом придвинул коляску к кровати, чтобы самому сесть на кровать и вместе со мной наблюдать за тем, как Парсонс будет распаковывать содержимое коробки. Через несколько минут я поняла, что там находился мольберт. Парсонс быстро собрал его и подрегулировал так, чтобы я могла рисовать, сидя в коляске.

— О Тони! Мольберт! Как замечательно!

— Это лучший, какой можно купить, — объявил Тони с гордостью.

— О, Тони, спасибо, но…

— Никаких «но». Тебе нужно снова входить в ритм жизни. Об этом говорили все, кому я рассказывал о тебе. — Он кивнул Парсонсу, который тут же вышел и вернулся с еще двумя коробками. В одной из них были принадлежности для рисования, а в другой — бумага. Тони тут же прикрепил лист бумаги на мольберт.

— Мне мало известны все эти вещи, поэтому я просто приказал своему агенту по закупкам поехать и купить все, что требуется молодому расцветающему художнику. Здесь где-то есть даже берет. — Он стал рыться в коробке, пока не нашел его. Затем взял это черный берет и надел его мне на голову. Я рассмеялась.

— Видишь? Я уже заставил тебя смеяться. — Потом повернул меня к зеркалу. — Черный — это твой цвет, Энни. Уже почувствовала вдохновение?

Да. Уже сам вид в этом берете вызвал во мне чувства, о которых я почти забыла. Искусство наполняло мою жизнь внутренней радостью и значимостью, как ничто другое. Я не представляла, как сильно мне его не хватало. Авария и ее последствия отделили меня от людей и вещей, которые я любила, особенно от занятий искусством. Может, это было еще одной, но более существенной причиной, по которой я до сих пор чувствовала себя неполноценным человеком. Меня пугали мысли о том, что вся эта печаль и трагедия сделали меня неспособной выразить свои глубочайшие чувства и вдохновение и создать что-либо действительно прекрасное. Что, если я поднесу кисть к холсту и передо мной так и останется лишь пустое, белое как снег поле?

— Я не знаю, Тони.

— Ну, ты попробуй, хорошо? По крайней мере, попробуй. Обещаешь?

Я колебалась, глядя на него с надеждой.

— Договорились? Ты обещаешь?

— Я попробую, Тони. Обещаю.

— Вот и хорошо. — Он хлопнул в ладоши. — Я оставляю тебя с твоей работой. Через пару дней надеюсь увидеть нечто великолепное.

— Не ждите слишком многого, Тони. Я никогда не была настолько хорошим художником и…

— Ты слишком скромничаешь. Дрейк говорил мне о твоих рисунках. Он даже привез сюда одну из твоих картин.

— Правда? — воскликнула я.

— Она висит внизу в моем кабинете.

— Он ничего не сказал мне об этом. Какая картина?

— Та, с маленьким воробушком на магнолии. Мне она очень нравится. Надеюсь, ты ничего не имеешь против того, что он привез ее мне?

— Дело не в возражении… но Дрейк должен был сказать мне об этом. Он должен был спросить, — произнесла я с некоторым укором, хотя чувствовала себя польщенной и мне было приятно, что Дрейк так оценил мои занятия рисованием.

— Я попросил его привезти один из твоих рисунков, и он просто хотел угодить мне. Не надо слишком обижаться на него, — попросил Тони.

— Хорошо, Тони. Я не буду.

Он улыбнулся и пошел к выходу.

— Тони, — окликнул я.

— Да?

— Если Люк не позвонит до семи часов, я хотела бы, чтобы вы отвезли меня к телефону и дали возможность позвонить самой. Я не могу понять, почему он до сих пор не приехал и не ответил на наши письма и звонки. Должно быть, что-то случилось.

— Если что-то и случилось, Энни, то тебя подольше следует оградить от этого. Вот что я тебе скажу: если он не позвонит, я сам ему позвоню.

— Но вы только что сказали, что не сообщите мне ничего, если с ним что-то случилось.

— Я сообщу тебе. Обещаю.

— Тони, я хочу, чтобы здесь был поставлен телефон. Я не могу выносить этой изоляции. Пожалуйста, попросите доктора разрешить мне это.

Было видно, что Тони не понравилось слово «изоляция», но я не могла сдержаться. Именно так я себя чувствовала. Он поморщился.

— Я знаю, Тони, что вы делаете для меня все, что можете, и я высоко ценю это, правда. Но мне не хватает моих друзей и я скучаю по той жизни, которую вела раньше. Я молодая девушка, которая была готова вот-вот вступить в наиболее увлекательный период своей жизни. Я ничего не могу поделать со своим одиночеством, несмотря на то что вы и Дрейк оказываете мне столько внимания. Пожалуйста, поговорите с доктором, — взмолилась я.

Его лицо смягчилось.

— Конечно. Я уверен, что он согласится. Ты на пути к полному выздоровлению. Я это говорю вполне серьезно. Рисуй, хорошо ешь, отдыхай, и ты будешь на своих ногах быстрее, чем думаешь.

— Приходите сразу после того, как позвоните Люку. Он кивнул и ушел.

Некоторое время я молча сидела, думая обо всем, что произошло. Вероятно, Тони был прав… я не должна все время думать о своей болезни и этих печальных вещах. Он обещал избавиться от миссис Бродфилд немедленно. Но даже с внимательной, сочувствующей сестрой я все равно буду чувствовать себя в западне.

Тони может окружить меня самым дорогим оборудованием, приносить мне одну вещь за другой: телевизор, стереоаппаратуру и Бог знает что еще, и я тем не менее не стану счастливой. Я скучаю по моей комнате в Уиннерроу, по запаху простыней и подушек, по мягкому прикосновению пухового стеганого одеяла. Мне не хватало моих платьев и туфель, моих гребней и щеток.

Я скучала по телефонной болтовне и хихиканью с подружками, слушанию музыки в одиночестве или в компании друзей в кафетерии. Я скучала по вечеринкам и танцам, по веселью с людьми моего возраста. Мне не хватало как самых простых, так и самых сложных вещей. Мне хотелось видеть, как распускаются цветы перед нашим домом, смотреть, как мама спокойно вяжет или вышивает в нашей жилой комнате. Мне нужен был папа, читающий газету, переворачивающий эти большие листы с вдумчивым выражением и время от времени выглядывающий из-за них, чтобы подмигнуть мне.

А больше всего мне не хватало Люка. Мне снова хотелось видеть, как он идет по улице, или наблюдать, незаметно для него, как он сидит на веранде, поджидая меня. Я скучала по нашим телефонным разговорам по вечерам.

Когда-то не проходило дня, чтобы мы не увиделись или не поговорили друг с другом. А теперь кажется, что он находится от меня за тысячи миль, на расстоянии в целую жизнь, погруженный, вероятно, в свой собственный мир. Мысли об этом разрывали мое сердце. Но Тони был прав. Я не должна все время думать о своем плачевном положении. Единственный путь снова быть вместе с Люком — это взять себя в руки и вылечить себя.

Я должна начать возвращение к прежнему своему состоянию, и таким началом может стать рисование. Я подкатила коляску к коробке с разными принадлежностями и стала не торопясь распаковывать нужные мне предметы.

Но что мне рисовать? И, как бы отвечая на свой собственный вопрос, я обратила взор к окну. Подъехала к нему ближе и посмотрела на семейное кладбище Таттертонов. Взяв карандаш, я стала делать набросок. Мне представилось, что один их духов Рая Виски завладел моей рукой и направляет мои пальцы по чистому белому листу. Я рисовала, а мои глаза наполнялись слезами.

Как всегда, начиная новую картину, я полностью уходила в свою работу. И сейчас произошло то же самое. Я как бы вся сжималась, превращаясь в крошечную фигурку внутри самого рисунка, которая перемещалась по изображенному пейзажу и указывала мне, большой, где что следует нарисовать, где что-то подправить. Мир вокруг меня перестал существовать. Я теряла чувство времени и даже пространства… Я не услышала, когда вернулся Тони, и не имела никакого представления о том, как долго он стоял около меня, наблюдая за моей работой. И вздрогнула, почувствовав наконец его присутствие.

— Извини. Я не хотел напугать тебя. Мне жаль было беспокоить тебя и разрушать творческое настроение. Я знаю, как важно для вас, художников, сконцентрироваться. Джиллиан как раз такая. Я хочу сказать, что она была такой всякий раз, когда рисовала. Я мог часами стоять около нее, и она совершенно не замечала моего присутствия. Это меня всегда крайне удивляло, я бы даже сказал, очаровывало. И я нахожу, что ты, Энни, такая же обворожительная в работе. — Тони произнес это с таким чувством, что я покраснела.

Он улыбнулся и, вспомнив, зачем пришел, сказал:

— Да, я хотел спросить, нужна ли будет тебе таблетка снотворного. Прежде чем эта медсестра, разгневанная, покинула дом, она все же оставила некоторые инструкции. Если бы она этого не сделала, я сообщил бы в агентство и миссис Бродфилд никогда бы больше не получила работу по профилю.

— Нет. Я думаю, что усну сегодня без помощи таблеток, Тони. Спасибо.

— Прекрасно. Теперь я оставлю тебя и дам возможность еще немного поработать, а потом загляну, чтобы узнать, нужна ли будет тебе помощь перед сном.

Он улыбнулся и пошел к двери.

— Да, Тони, — окликнула я. Он повернулся. — Вы позвонили Люку?

— У меня до этого еще не дошли руки, Энни. Вначале я занимался с миссис Бродфилд. Я уверен, что ты поймешь это. Попытаюсь связаться с ним прямо сейчас.

Он вышел, а я вернулась к своей работе.

Спустя несколько часов я откинулась назад в своей коляске, духовно полностью опустошенная. Я действительно была в каком-то полуобморочном состоянии. Когда я посмотрела на свою работу, у меня возникло ощущение, что это сделал кто-то другой, зачем-то оставивший рисунок передо мной.

В качестве рамки для картины я нарисовала оконную раму. В центре возвышался огромный памятник, другие памятники вокруг него были лишь едва очерчены. Перед большим каменным монументом изображена коленопреклоненная фигура человека. Это был не Тони, и это была не я. Это был высокий и худощавый таинственный мужчина, которого я видела раньше. Лица у него не было.