— Что он ей рассказывает, мама? — спрашивала я.

— Какую-то историю.

— Что за историю, мама?

— О! Это история о волшебном мире, где людям всегда уютно и тепло, где существуют лишь красота и добро.

— Где этот мир?

— Какое-то время он был в этом коттедже.

— Я тоже могу войти в тот мир?

— О, моя дорогая, милая Энни. Я надеюсь на это.

— Ты была там, мама?

Я все еще помню, каким стало выражение ее лица, прежде чем она ответила мне. Ее глаза заблестели и стали голубее неба, на губах расцвела улыбка, а все лицо озарилось нежностью и необычайной красотой. Она выглядела, как та молодая девушка из коттеджа.

— Да, Энни, я была там. Однажды.

— Почему же ты ушла оттуда, мама?

— Почему? — Она огляделась вокруг, как бы в поисках запропастившейся куда-то бумажки с ответом. Затем вновь устремила на меня блестевшие от слез глаза и прижала меня к себе. — Потому, Энни… что это было слишком прекрасно и невозможно вынести.

Конечно, я и тогда этого не поняла, да и теперь не могу уяснить: почему нельзя вынести что-то слишком прекрасное?

Но тогда я не стала задаваться лишними вопросами. Мне хотелось повнимательнее разглядеть крошечные мебель и посуду. Они настолько походили на настоящие, что хотелось их потрогать. Однако мама не разрешала этого делать, так как все предметы были очень хрупкими.

И вот теперь она отдавала мне это сокровище. Я взглянула на папу. Его глаза сузились и не отрывались от коттеджа. О чем он думал в этот момент?..

— Нет, мама. Домик слишком много значит для тебя, — запротестовала я.

— И ты, дорогая, много значишь для меня.

С этими словами она передала мне коттедж. Я осторожно взяла его в руки и поставила на свой туалетный столик.

— Спасибо. Я всегда буду его беречь, — обещала я.

Я сознавала, что даю свое обещание не только потому, что это вещь так дорога матери. Каждый раз, когда мне позволяли заглянуть внутрь, я представляла, как мы с Люком убежим однажды из дому и будем потом счастливо жить в таком же коттедже.

— Пожалуйста, дорогая, — ответила мама.

Мои родители стояли и улыбались, глядя на меня. Оба выглядели молодыми и счастливыми. Как хорошо проснуться в такое прекрасное утро, думала я. Хотелось, чтобы мой восемнадцатый день рождения продолжался вечно, чтобы вся моя жизнь была как один длинный счастливый день, когда у всех приятное, радостное настроение и все добры друг к другу.

Когда родители ушли, я приняла душ и причесалась, затем подошла к шкафу и не спеша стала обдумывать, что же мне надеть в такое особое утро. Наконец остановила свой выбор на розовом свитере из ангорской шерсти и белой шелковой юбке — наряде, похожем на тот, что был на молодой девушке из игрушечного коттеджа.

Я оставила волосы распущенными, лишь заколов их по бокам. Губы покрасила очень светлой розовой помадой. Довольная собой, я выскочила из комнаты и, подпрыгивая, стала спускаться по лестнице, покрытой мягким голубым ковром. Казалось, весь мир праздновал день моего рождения. Солнце сияло своим золотым великолепием. Даже листья и длинные тонкие, как паутина, ветви плакучих ив перед домом казались почти прозрачными. Все зеленое выглядело более зеленым, чем обычно, а каждый распустившийся цветок — более ярким. Весь мир был полон красок и тепла.

Я остановилась на последней ступеньке, пораженная тишиной, царившей в доме: не было слышно ни звука…

— Алло! Куда все подевались?

Я пошла в столовую, где в гордом одиночестве стоял стол, накрытый для завтрака. Я заглядывала поочередно в жилую комнату, гостиную, рабочий кабинет — везде было пусто. Дрейк, который приехал домой вчера вечером специально на мой день рождения, еще не вставал и не спускался вниз.

— Мама? Папа? Дрейк?

Я отправилась даже на кухню. Там стоял кофейник с готовым кофе, сбитые яйца дожидались, когда их выльют на сковороду, ломтики хлеба находились в тостере, оставалось лишь поджарить их, сок разлит в стаканы, стоявшие на серебряном подносе, но и на кухне не было ни души. Куда делись повар Роланд Стар и служанка миссис Эвери? Я также не видела нашего дворецкого Джеральда Уилсона, обычно спокойно стоявшего в прихожей или в углу комнаты.

— Что здесь происходит? — спросила я сама себя, смущенно улыбаясь и чувствуя, как нарастает во мне радостное возбуждение. Наконец, я подошла к входной двери, открыла ее и выглянула наружу.

Там были все: мама, отец, Дрейк, слуги и несколько в стороне стоял Люк. На их лицах расплывалась одинаковая улыбка — улыбка чеширского кота.

— Что здесь происходит? — удивилась я. — Почему вы…

И тут я потеряла дар речи. Каким-то образом накануне вечером отец ухитрился незаметно поставить на подъездную дорожку совершенно новый «мерседес» с открывающимся верхом. Он был светло-голубого цвета со сверкающими алюминиевыми колесами и обвязан двумя большими розовыми лентами. Прежде чем я смогла сказать что-либо, все дружно запели «Счастливого дня рождения». Комок застрял у меня в горле. В волнении ходила вокруг автомобиля с моим именем на пластине, где обычно ставится регистрационный номер.

— Счастливого тебе дня рождения, дорогая Энни, — сказала мать. — Пусть будет у тебя еще много, много таких же счастливых дней, как этот.

— Думаю, что это невозможно, — воскликнула я. — Как могу я быть более счастливой, чем сейчас? Спасибо вам всем!

Я поцеловала папу и обняла Дрейка.

— Не знаю, как остальные, но я умираю от голода, — заявил отец.

Все рассмеялись, а слуги по очереди подходили ко мне, целовали, желали мне счастливого дня рождения и отправлялись исполнять свои обязанности. Только Люк затерялся сзади. Я знала, что, независимо от того, как в нему относились, он всегда чувствовал себя посторонним.

— Пойдем, Люк, — позвала его моя мать, увидев, что он продолжал стоять на том же месте. — Логан и я приготовили что-то и для тебя.

— Благодарю вас, Хевен.

Моя мать посмотрела на Люка, затем на меня и присоединилась к остальным. Люк не сдвинулся с места.

— Пойдем, глупый, — позвала я. — Сегодня наш особый день.

Он кивнул.

— Какая великолепная машина!

— Мы прокатимся на ней сразу после завтрака, хорошо?

— Конечно, — ответил он, но выглядел чем-то сконфуженным. — Хевен пригласила мою мать, но у нее болит голова с похмелья. Я не думаю, что она придет, — объяснил он.

— О, Люк, извини меня. — Я взяла его за руку. — Не позволим чем-то опечалить себя сегодня, а если такое случится, мы сразу же уйдем на веранду под крышей и начнем наше путешествие оттуда.

Эти слова вызвали у него улыбку. Когда мы были совсем маленькими, то проводили там много времени. Веранда стала для нас местом, откуда начинались все наши фантазии. Мы никогда не говорили этого друг другу, но оба понимали, что всякий раз, как только захотим сделать или сказать что-либо необычное, то пойдем на нашу веранду. Поднимаясь вверх всего на три ступеньки, мы как бы уходили от реального мира.

Это была большая веранда с полукруглой скамьей, прикрепленной к перилам. Мои родители покрасили ее в белый и зеленый тона. Среди потолочных перекрытий размещались маленькие фонарики, и с наступлением темноты веранду можно было осветить, что делало ее еще более таинственной.

Эта веранда носила скорее декоративный характер. И мы были практически единственными людьми, которые когда-либо пользовались ею. Я не могла припомнить случая, чтобы здесь бывал мой отец. И у Дрейка никогда не возникало желания посидеть там, он предпочитал кабинет, даже в солнечные теплые дни. За исключением тех случаев, когда мне хотелось туда подняться, а он был свободен. Дрейк отправлялся со мной на веранду, но без конца ворчал, что там полно насекомых, а деревянные сиденья жесткие.

— В любом случае мы должны пойти туда, — заявил Люк. — У меня есть кое-что для тебя.

— И у меня есть что-то для тебя. Понял? Это будет замечательный день. Счастливого дня рождения тебе.

— Счастливого дня рождения и тебе, Энни.

— Прекрасно! Теперь пойдем есть. Просто умираю с голоду. Из-за всех этих треволнений я здорово проголодалась.

Он засмеялся, и мы поспешили в Хасбрук-хаус.


Люк ошибся относительно матери. Тетя Фанни продемонстрировала одно из своих обычных драматических появлений. Мы все только что уселись за стол, когда она как вихрь ворвалась через переднюю дверь.

— Итак, вы не подождали меня, — провозгласила она, уперев руки в бока. На ней была широкополая черная атласная шляпа с ярко-зеленой лентой, а волосы заколоты наверх. Люк, очевидно, был прав относительно ее похмелья, так как даже в помещении она оставалась в темных очках от солнца. Тетя Фанни часто надевала что-либо диковинное, особенно когда приходила к нам. Я думала, что она просто пыталась досадить маме, но та, кажется, никогда не обращала особого внимания на одежду сестры. На этот раз тебя Фанни была в темно-зеленой кожаной короткой юбке и в кожаном жилете поверх розовой блузки с оборочками и кружевами. Яркие цвета одежды делали ее похожей на рождественскую елку.

— Мы сели за стол с опозданием почти на полчаса, Фанни, — ответила ей мама.

— Да? Вот как! — Одним махом она стянула шляпу с головы и вздохнула. Затем прошла вперед и вытащила из-под мышки завернутую в подарочную бумагу коробку. — Счастливого дня рождения, дорогая Энни.

— Спасибо, тетя Фанни.

Я торжественно взяла коробку и повернулась, чтобы раскрыть ее, не нарушая порядка на столе. Папа сидел с каменным лицом, сложив руки под подбородком. Люк потупил глаза и покачал головой. Дрейк широко улыбался. Тетя Фанни нравилась Дрейку больше, чем кому-либо из нас. Мне кажется, она знала об этом, потому что всегда смотрела в его сторону и подмигивала, как если бы между ними были какие-то особые отношения.