Вирджиния Эндрюс - Врата рая

Все белье было тоже новым. Тон покрывала на кровати гармонировал с абрикосовым цветом балдахина. На кровати лежали также подушки цвета ржавчины. Я посмотрела вправо и увидела растянувшуюся почти во всю длину комнаты мраморную доску, в середине которой был белый туалетный стол из этого же камня. Под доской находились выдвижные ящики, наружные стенки которых были окантованы деревянными рамками под цвет мраморной доски. Выше размещалось огромное зеркало, отделанное по краям золотом.

Что-то на туалетном столике привлекло мое внимание. И, подкатившись поближе, увидела щетку для волос, в которой еще оставались серебристо-светлые волосы. Я взяла щетку в руку и стала ее рассматривать.

— Это волосы Хевен, — прошептал Тони, встав рядом со мной. — Когда у нее были волосы, как у Ли. Как будто бы Ли вернулась через нее, разве ты не видишь?.. — Его широко раскрытые глаза блестели, и в них было что-то дикое. У меня заколотилось сердце. — Волосы… это волосы Ли. Это не были просто покрашенные волосы Хевен… Ли приходила обратно. Я…

Он заметил изумление на моем лице и передернул плечами, затем взял щетку из моих рук и осторожно провел кончиком пальца по застрявшим в щетке волосам.

— Она выглядела такой красивой с этими волосами, этот цвет так шел ей.

— Мне мама больше нравилась с темными волосами, — заметила я.

Но Тони, казалось, не слышал. Он продолжал смотреть на щетку еще какое-то время, а потом осторожно положил ее обратно на стол, словно она была частью ценной музейной коллекции.

Когда я окинула взглядом мраморную доску, я заметила другие предметы маминого туалета: шпильки, заколки, гребни, даже смятые бумажные салфетки, пожелтевшие от времени. Некоторые из предметов носили сугубо личный характер.

— Почему моя мать оставила эти вещи здесь? — Мне пришлось повернуться к Тони, поскольку он не отвечал. Он стоял и смотрел на меня, его рот скривила полуулыбка.

— Тони? — Он продолжал молча взирать на меня. — Тони, что случилось? — Я развернулась теперь вместе с коляской, так что он увидел мое лицо целиком. Это вывело его из оцепенения.

— О, извини меня. Наблюдая за тобой… я видел Хевен, сидящую за своим туалетным столиком в ночной сорочке и расчесывающую волосы перед сном.

«Как странно, — думала я. — Зачем ему быть в комнате мамы и смотреть, как она готовится лечь спать? Это ситуация больше подошла бы для мужа, чем для неродного дедушки. Он говорил о маме, как если бы та была его женой Джиллиан, которую он потерял. Здесь было что-то неестественное. Может быть, он сходит с ума и я, к несчастью, нахожусь здесь как раз в начале его болезни?»

— Вы наблюдали, как она готовится ко сну? — не удержалась я.

— О нет. Просто иногда, проходя мимо, я стучал к ней, и, пока стоял в дверях, она отвечала на мои вопросы или разговаривала со мной, продолжая расчесывать волосы. — Он сказал это быстро, слишком быстро, по моему мнению. И говорил он это тоном человека, в чем-то виновного.

— Но скажите, Тони, почему моя мать оставила здесь так много после себя, уезжая из Фарти?

На мраморной доске все еще стояли коробки с ее пудрой, бутылочки с ее духами и одеколоном, баллончики с лаком для волос.

— У нее все было в двух экземплярах, так что ей не приходилось укладывать много вещей всякий раз, когда она уезжала в Уиннерроу. — Он опять ответил чересчур поспешно, что заставило меня усомниться, а правда ли это.

— Скорее, это похоже на бегство, Тони, — заявила я. Мне хотелось, чтобы он знал, что я не приняла его объяснений. Я подъехала ближе. — Почему она уехала так внезапно? Можете вы сказать мне сейчас?

— Но, Энни, пожалуйста…

— Нет, Тони, я должна сказать вам следующее. При всем том, что я высоко ценю сделанное вами для меня и Дрейка, я беспокоюсь, зная, как обстояли дела между вами и моей матерью. Иногда я чувствую, что существуют некоторые вещи, которые вы скрываете от меня. Это плохие вещи, и они могут напугать меня и заставят уехать отсюда.

— Но ты не должна думать…

— Я не знаю, как долго я смогу оставаться здесь, не узнав правды, независимо от того, насколько уродливой или болезненной может оказаться эта правда.

Его острый, пронизывающий взгляд остановился на мне в глубоком раздумье. Глаза заморгали, когда он принял свое быстрое решение, кивнув при этом головой.

— Хорошо. Может, ты и права, может быть, уже наступило время. Ты выглядишь сегодня значительно сильнее, а я переживаю по поводу тех тяжелых чувств, которые возникли между твоей матерью и мной. Кроме того, не хочу, чтобы нас с тобой разделила стена секретов, Энни. Я сделаю все, чтобы не допустить этого.

— Расскажите тогда мне все.

— Хорошо. — Он вытащил из-под туалетного столика стул и сел на него передо мной. Он сидел, казалось бы, целую вечность, не проронив ни слова, подперев подбородок своими элегантными, с маникюром руками. Затем выпрямился и оглядел всю комнату. — Это как раз место для исповеди… ее комната. — Тони посмотрел вниз, потом на меня. Его глаза были печальными, как у брошенного пса, которому не хватает ласки и любви. Я глубоко вздохнула и стала ждать, когда он начнет свой рассказ.

— Энни, — начал он. Его глаза были подобны шарикам из голубого льда. — Я не прошу, чтобы ты извинила меня за то, что я сделал. Мне нужно лишь одно — попытайся понять, почему я сделал это и как плохо мне было, особенно после того, как Хевен обнаружила это и стала презирать меня.

Тони помолчал, ожидая моего ответа, возможно, надеясь на поддержку с моей стороны до начала своей исповеди. Но я могла думать только о том, что услышу сейчас нечто настолько ужасное, что немедленно попрошу… нет, потребую… чтобы меня забрали из Фартинггейл-Мэнора.

Я понимала, Тони был прав в одном — эта комната являлась самым подходящим местом для меня, чтобы выслушать данную историю. Некоторые из вещей моей матери все еще висели в шкафах, и их внешний вид не оставлял сомнений, что Тони позаботился, чтобы их почистили и погладили. Очередное свидетельство его одержимости не дать умереть прошлому, сохранить свои счастливые воспоминания. Я была уверена, что чувствовала знакомый запах жасмина и даже слышала звуки музыкальной шкатулки, исполнявшей одну из мелодий Шопена, хотя понимала, что мне это только кажется…

— Энни, ты не можешь себе представить, каково мне было после смерти моего брата. Я всегда надеялся на то, что он преодолеет свой фатализм и депрессию и найдет человека, которого полюбит. Мне хотелось, чтобы он женился и завел детей. Маленькие Таттертоны бегали бы снова по этим огромным залам и смеялись. Появились бы наследники и родовая нить нашего семейства продолжалась бы все дальше и дальше.

— Почему у вас с Джиллиан не было своих собственных детей?

Такой вопрос казался вполне естественным и безобидным, но по тому, как изменилось выражение его глаз и как сжались его губы, я поняла, что причинила Тони душевные страдания. Он медленно покачал головой.

— Джиллиан была немолодой женщиной, когда я женился на ней. Кроме того, страдала излишним тщеславием и считала, что после рождения Ли она потеряла часть своей красоты, уверяя, какую ей пришлось выдержать битву, чтобы вернуть свою фигуру. Короче говоря, Джиллиан не хотела иметь другого ребенка. Конечно, я умолял ее. Я просил ее подумать о наследии Таттертонов, говорил, что хочу иметь наследника.

— И что она отвечала?

— Джиллиан была как ребенок, Энни. Она не могла даже допустить, что когда-нибудь умрет, отрицала саму мысль старения. Эта проблема просто для нее не существовала. Первое время она прогоняла меня, заявляя, что Трой должен позаботиться о наследниках. А после того как он умер… для Джиллиан это было уже слишком поздно.

— Но какое все это имеет отношение к тому, что моя мать отказалась иметь с вами какие-либо контакты?

— Это было вроде предисловия, Энни, чтобы ты поняла мотивы моего поступка. К тому времени, когда не стало Троя, Джиллиан… так ушла в себя, что практически уже была на пути в мир безумия, где, собственно, и оставалась до самой своей смерти. Можешь себе представить, как возрадовалось мое сердце, когда сюда в первый раз приехала Хевен и мои глаза увидели ее, внучку Джиллиан. В то время Трой уже находился в глубоко депрессии. Он жил один с твердой уверенностью, что скоро умрет. Джиллиан была окутана лишь думами о себе, о том, как оставаться красивой.

Хевен была умной и живой девочкой, горевшей желанием учиться и завоевать положение в обществе. Как ты знаешь, я направил ее в дорогую частную школу, завалил изысканной одеждой, сделал так, чтобы у нее ни в чем не было отказа. Когда она пожелала вернуться в Уиннерроу и попытаться снова собрать свое семейство Кастил вместе, я снабдил ее деньгами. — Тони наклонился ко мне и понизил голос, словно не хотел, чтобы его услышал кто-либо из его предков. — Я разрешил бы ей привезти сюда весь их клан, если бы Хевен жила здесь и стала моей наследницей. Ты не можешь себе представить, как разрывалось мое сердце, когда она решила уехать в Уиннерроу и стать учительницей в школе. Я не мог поверить, что она бросает все это ради должности учительницы в маленьком городке, где люди даже не ценили ее, смотрели на нее сверху вниз и называли ее «одной из этих людей с гор, Кастилов».

— Это была мечта всей ее жизни — работать в Уиннерроу учительницей и стать для детей тем, кем была для нее в свое время ее бывшая учительница, — заметила я. — Я помню, как она гордилась тем, что удалось ей сделать как учительнице.

— Да-да, я знаю. И я был не прав, умоляя ее остаться. Я понял это слишком поздно. Во всяком случае, когда я узнал, что она собирается выйти замуж за твоего отца, я запаниковал. Я думал, она никогда больше не вернется в Фартинггейл, что, выйдя замуж, заведет скромный небольшой дом в Уиннерроу и… — Тони вздохнул. — И помирится со своим отцом Люком Кастилом, а затем прочно укоренится в том мире опять. Можешь ты понять, что я чувствовал? — взмолился он. — Вместе со мной должно было кончиться все… «Таттертон той», Фарти, все, все. Для чего тогда все это было создано? По ночам я ходил по темным залам, чувствуя на себе злые глаза предков, смотрящих на меня с портретов. Я начал ненавидеть эхо своих собственных шагов, презирать лицо, которое глазело на меня из зеркал, желать, чтобы я вообще родился Таттертоном. И затем в один прекрасный день я подумал, что должен быть какой-то путь вернуть Хевен и ее мир в Фарти. Когда мне стало известно, что Хевен помолвлена с Логаном, я связался с ним, и мы обсудили вопрос о его будущем. Я понял, что имею дело с покладистым умным человеком со здоровыми амбициями и стремлением к лучшей жизни. Я предложил ему важный пост в моей компании и попросил, чтобы он и Хевен позволили мне устроить здесь прием по случаю их бракосочетания.