Сабахатдин-Бора Этергюн - Врач-армянин

Я потратила все деньги, которые брала от Джемиля.

Пистолет я показала М. Мне понравилось, что он не стал задавать вопросов.

— Ты умеешь стрелять? — спросила я.

Он кивнул.

— Пусть это будет у тебя, — я протянула ему оружие.

Он нежно поцеловал меня в щеку и взял пистолет. Он сказал, что пистолет хорошей работы, австрийский.

Год кончается скверно. В боях при Сарыкамыше войска Энвера-паши потерпели поражение от русской армии. Погиб цвет военной интеллигенции. Войне конца не видно.

Я сижу дома. Повязала намаз-бези — головную повязку — только лицо открыто и кисти рук. Расстелила молитвенный коврик; умывшись, встала на колени. Я так давно не молилась. А ведь покойная тетя Шехназ учила меня. Когда я в последний раз открывала Коран? У меня хорошая память. Но в голове только сура «Аль Кяфирун» («Неверные»):

«Во имя Аллаха милостивого, милосердного! Скажи “О вы неверные! Я не стану поклоняться тому, чему вы будете поклоняться, и вы не поклонитесь тому, чему я буду поклоняться. У вас — ваша вера, у меня — моя вера!»

Если бы я была такой мудрой! Если бы могла…

Ездила к Сабире, говорили на нейтральные темы. Бываю у мамы. О делах отца у мамы не спрашиваю. Она не жалуется, значит, у него все хорошо. Ни о чем не спрашиваю, газет не читаю. Не хочу мучить себя бесплодными угрызениями совести. Джемиль о разводе не заговаривает. С М. отношения прежние.

Помню, как совсем еще недавно мечтала, что вот, к лету куплю себе обтягивающий купальный костюм. Войду в магазин и другие женщины мне будут неинтересны, потому что мои собственные чувства будут переполнять мою душу…

Отвратительная суетность.

Весна. Армянские волнения. Зейтун, Сасун, Ван, Муш, Джалал-оглы…

Приехала к Сабире. Она меня пригласила.

В гостиной пришлось ждать. Сабире вышла встревоженная.

— Я не вовремя? — я встала.

— Нет, мы ждем. Пойдем в кабинет Ибрагима.

Ибрагим-бей тоже выглядел встревоженным. Его утонченное лицо побледнело. Он резко говорил с женой.

— Не надо, — попросила жалобно Сабире. — После…

— Нет, Сабире, сейчас! Ведь это все и Наджие касается. Ты и ее втянула, — он обернулся ко мне. — Я все знаю, Наджие. Но я виню Сабире, а не тебя, — он строго посмотрел на жену. Сабире опустила голову.

— Сабире, — продолжал Ибрагим-бей, — мы порываем всякие отношения с этим человеком.

Я поняла, о ком идет речь. Сердце сильно забилось. Мне было стыдно за себя.

— Ты должна знать, Наджие, — он говорил, не глядя на меня, — Пилибосян втянул мою жену в аферы со сбытом краденого морфия. Я пошел у нее на поводу. На кого работал Пилибосян? Ночью в городе арестованы многие армяне, среди них даже депутаты парламента. Все они будут вывезены в Анадол. Речь идет о подпольной организации. Армянскими волнениями в Эрзерумском, Битлисском, Ванском вилайетах руководит некий Андраник Озанян, бывший Андраник-паша, ныне — ставленник русской армии. Но Россия заявила, что он действует без приказа, по собственной инициативе, и потому русское правительство не несет ответственности за его действия. Судите сами! Беженцы из этих районов рассказывают о том, как части русской армии под его началом разоряют турецкие деревни, подстрекают местных армян. Ты должна все это знать, Наджие!

Не встречаюсь с М. Записок нет. Неужели Сабри останется с ним? Хотя ведь ему М. не сделал ничего дурного.

Знаю, что принято решение о высылке армян из прифронтовой полосы. Разумеется, это не касается Стамбула и Измира.

Вернулась с прогулки. Растерянная Элени сказала, что меня ждет «какой-то господин». Вхожу в гостиную. М.!

— Да, — сказала я Элени, — это по поводу счетов из магазина.

М. молчал. На лице — отчаяние.

— Что вам нужно? — тихо спросила я, когда Элени ушла.

— Наджие! Я… прошу о помощи!

— Я не собираюсь выдавать вас полиции, но я ничем не могу и не хочу помогать вам.

Он с отчаянием заговорил вполголоса о том, что высылка армян из прифронтовой полосы проходит ужасно, что при этом у них отнимают имущество, что женщины и девушки подвергаются насилию.

— Женщины, которые учились во Франции, в Швейцарии!

— Что ты хочешь мне сказать? — холодно спросила я. — Что дикари-турки обрушились на несчастных армян, сражавшихся за свою свободу? Кажется, мы уже говорили на эту тему.

— Я люблю тебя, Наджие!

Мне было больно.

В конце концов он все же сказал, чего он хочет от меня. Оказалось, он узнал, что его собираются выслать; возможно, арестуют. Ибрагим-бей отказался нанимать ту квартиру в Шишли. Но квартира еще не сдана. М. умолял, чтобы я наняла эту квартиру. Он хотел спрятаться там. Мне было мучительно смотреть на него. В его несвязные реплики о пресловутых «турецких зверствах» я не верила. Наверное, любовь это болезнь. Я была больна этим человеком, я мучилась любовью к нему, как лихорадкой.

Я согласилась.

Когда он ушел, я заперлась у себя. Но пришлось впустить сконфуженную Элени. Ее сбивчивые объяснения должны были потрясти меня. Но мне было уже все равно. Я предчувствовала какую-то развязку, которая все решит.

Оказалось, Джемиль решил, что наш развод должен сопровождаться таким скандалом, после которого мой отец не посмел бы предъявить к нему никаких претензий. Джемиль нанял для слежки за мной родственника Гюльтер, жены нашего повара Мехмеда. Этот человек сумел выйти на Сабри, свел его с Джемилем. Каждый мой шаг был известен Джемилю. Все это Элени знает от Гюльтер.

— Простите меня, госпожа, я боялась и потому не говорила вам! — Элени заплакала. — Тот господин, который приходил сегодня; я знаю, кто он. Простите меня. Еще не поздно! Я должна предупредить вас! Только ничего обо мне не говорите!

— Нет, Элени, ничего. Я не сержусь. Спасибо тебе за предупреждение. О том, что это ты предупредила меня, я никому, конечно, не скажу. Иди и не беспокойся.

Элени с плачем кинулась целовать мне руки.

— Идите, Элени, идите, — я подумала, что очень редко обращаюсь к ней на «ты». Мне всегда казалось, что это некрасиво — обращаться к прислуге на «ты».

Я, Бора, сейчас знаю то, о чем Наджие-ханым узнала гораздо позднее. В последний раз я прерываю ее дневник своими рассуждениями.

Я думаю о далеком прошлом, о позднем средневековье. Сегодня многие европейские либералы любого феодала, стремившегося во имя своего мелочного честолюбия ослабить Османскую империю, отхватить кусок территории для себя; готовы объявить «борцом за независимость». А советские историки еще и попытаются доказать, что какой-нибудь мелкий князек вроде албанского Скандер-бега чуть ли не исповедовал социалистические идеалы.

А что сказать о Лале-девре — о попытке реформ? Или империя уже тогда была обречена?

Наша первая конституция… Лорд Биконсфилд, благодаря политике которого в Англии, во многом стало возможным дальнейшее возникновение турецкого государства.

Младотурок модно бранить. Я отношусь к ним иначе. Разумеется, провозглашенные ими лозунги справедливости, равенства не могли претвориться в жизнь. Османский идеализм (как и любой идеализм, вероятно) был обречен. Развитие демократии только развязывало руки амбициозным политическим деятелям армян и греков. Демократизацию посчитали признаком слабости. Болгары, греки, сербы — все хотели разорвать на части великую империю. 1912-13-й годы — Балканские войны. Процесс образования собственно турецкого государства пошел! Угрюмый армянин Бедрос, правивший под именем Абдул-Гамида II и свергнутый в 1908 году, был последним султаном, он правил почти тридцать лет. Кажется, он честно пытался отсрочить распад империи, «закручивая гайки». Но если империя состарилась, ей не поможет ничто — ни жесткость, ни мягкость; ни деспотизм, ни демократия.

Процесс развития и старения любой империи можно сравнить с процессом мужания и старения человека. Если бы какое-нибудь существо с другой планеты, для которого время идет в убыстренном темпе, посетило бы нашу планету; оно могло бы изумиться — вот прелестный младенец на глазах преображается в дряхлого старца, вот цветущее государство растет и мужает, и вот через мгновение это государство распадается на множество мелких княжеств и республик, враждующих между собой.

Первая мировая война для нас затянулась. Революция 17-го года и последовавшая за нею гражданская война поставили под угрозу распада Российскую империю. Пришедшие к власти на Кавказе дашнаки выдвинули лозунг «Армения от моря и до моря». Эта новоявленная Армения, претендовавшая чуть ли ни на весь Кавказ и на значительную часть турецкой территории, объявила Турции войну. 1920-й год. Когда турки отстаивали целостность своего государства, армяне, объявившие им войну, называли это вновь «турецкими зверствами». С 1919-го по 1922-й год Турция снова «зверствовала», то есть отстаивала Малую Азию от претензий Венезелоса, главы греческого правительства, пытавшегося, ни много — ни мало, восстановить владения Византийской империи. В этих изнурительных войнах выковывалось собственно турецкое государство. Уже не Османская империя, а Турция, Греция, Болгария.

Явился и лидер-идеолог этого собственно турецкого государства — Мустафа Кемаль-паша Ататюрк — «отец турок». Выиграли мы или проиграли, когда османскую широту сменила психология граждан небольшой Турецкой республики? Думаю, ни то и ни другое, просто шел закономерный процесс.

Очередное закручивание гаек спасло Российскую империю от распада; вернее, я полагаю, отсрочило его лет на сто. Ататюрк установил дипломатические отношения с обновленной Российской империей, получившей новое название — Советский Союз. Армянские амбиции вновь пошли прахом. Но что бы ни случилось, России всегда будет выгоднее поддерживать Турцию, а не амбициозно-нелепых армянских «деятелей».