Я припарковала машину на крохотном участке, пронеслась через маленький сад и поднялась по лестнице в салон в сопровождении Тани Станиславы. Она была настоящей бруклинской девицей, которая танцевала с Мартой Грехем. В самом деле! И никто другой!

Подбежала Мэган.

— Ты можешь себя поздравить! Ты едва не опоздала на мое выступление, — громко прошептала она. «Как она мила!» — уже в тысячный раз подумала я. И уже в стотысячный раз я подумала: «Как она похожа на отца!»

— Но я же не опоздала, Мэган. Это же очень важно. Когда ты выступаешь?

— Через пять минут. Я очень удивлена, что ты вообще приехала.

— Мэган! Но я же приехала.

— Ну, хорошо. Мне пора за кулисы. Я, наверно, умру на сцене. Я очень хотела убедиться, что ты здесь.

Я кивнула: «Счастливо!»

— Отец обещал тоже подойти с минуты на минуту. Но я не могу больше ждать. Я должна бежать.

— Как ты узнала, что он приедет?

— Он сказал, что придет, сегодня утром, пока ты была в постели, — укоризненно сказала Мэган. — И я позвонила ему тогда же, когда звонила тебе. Его секретарша сказала, что он уже выехал.

Я кивнула.

— Вот видишь, он не забыл.

«А он забыл уже многое, доченька!»

Кто-то позвал Мэган.

— Мама, тебе лучше сесть. И займи место рядом с тобой для отца.

«Я всегда делала так, Мэган. До совсем недавнего времени».

84

Когда я пришла на прием, Гэвин сделал невероятное усилие вернуть ситуацию на прежний профессиональный уровень. Мне стало жаль его. Я знала, как бывает тяжело расставаться со своими идеалами.

«Неужели он не знал, что это был только первый шаг? Что, сделав однажды прыжок вперед, уже нельзя вернуться назад».

Я снова успокоила его:

— Вы не нарушили никаких норм. Это не вы охмурили доверчивую пациентку. Это сама пациентка предложила заняться психо-сексуальным лечением на вашей милой медицинской кушетке. Все сделала я сама. Вы можете обвинять меня.

Он вздрогнул. Я видела, как он вздрогнул, и сказала:

— Если вы настаиваете, если вы действительно этого хотите, я скажу. У меня есть, что сказать. Посудите сами. Мы уже говорили с вами о Лу и детях. Может быть, мы не говорили о Бэсс? Бэсс приходил по вторникам, средам и пятницам делать генеральную уборку. Но она может изменять время своего прихода по своему желанию.

— Она так же интересна, как Лу?

— Никакого сходства. Конечно, Лу — это не Бэсс. А еще Герман — мойщик окон. Он показывается раз в месяц или около того. А еще прачка Марлена — дважды в неделю. Ходят слухи, что она стала Марленой, изменив свое настоящее имя, Эльвира.

— Есть ли еще кто-нибудь в вашей жизни? — спросил он, на первый взгляд, заинтересованно.

— Есть еще очень низкорослый человек, он зовет себя небоскребом, он приходит чистить хрустальную люстру. Всего их три, этих люстр, в нашем доме. Одна во французской гостиной, недавно сменившей стиль Людовика XV на Людовика XVI. Больше шика… или шикарнее, как вам больше нравится. Еще одна люстра в английском стиле в столовой. Эпоха Георгианства. Самая большая, конечно, в холле у входа. Итальянский Ренессанс.

— А какой национальности кухня? — спросил он, проявляя очевидную нервозность.

— Отечественная, американская… сталь, стекло, ну, в общем, без особых примет, вы понимаете меня?

— С кем еще вы встречаетесь за день?

— Ну, есть еще Мануэль, он приходит привести в порядок бассейн. Два раза в неделю. А еще Хиромото с его командой. Трижды в неделю. Сад, его поливка, уход. Это очень важно. А еще приходит Джун мыть машину раз в неделю. Мы будет обсуждать Джун, доктор, или все-таки займемся любовью?

«Займемся любовью. Это так называется».

Я запомнила, однажды один молодой человек изрек: «Заниматься любовью совсем не значит действительно любить».

Я начала расстегивать платье, заперев сама в этот раз дверь.

— Нам нужно поговорить о вашем муже, — сказал Гэвин отрешенно.

Я добродушно улыбнулась ему и покачала головой:

— Нет, вы заблуждаетесь. Мы не можем говорить о моем муже. Во всяком случае, не сейчас. — Затем я мягко добавила: — В самом деле, пути назад нет, вы же сами понимаете.

Через три недели Гэвин, к моему великому облегчению, отказался от попыток вылечить меня. Он уже не старался поговорить со мной обо мне, о моем муже и о моем браке. У нас даже начали складываться дружеские отношения, а не только любовные, хотя я решила, что в наших обоюдных интересах оставаться обезличенными друзьями и обезличенными любовниками, хотя, с одной стороны, это было неблагородно, тем более, что он был порядочным человеком и нравился мне чисто по-человечески. Если бы мы не были любовниками, мы, наверняка, стали бы хорошими друзьями. Но в настоящее время мои нервы были более успокоены его физическим воздействием на меня, чем болтовней. Это конечно, очень грубо, но это так, и я едва ли повторю это когда-нибудь с кем бы то ни было.

Гэвина очень волновал вопрос оплаты. Он сказал, что отказывается от денег по вполне понятным причинам, что это вообще обман, мошенничество с его стороны. Но я настаивала, объясняя это тем, что Джейсон получает счета. И как посмотрят на мои еженедельные визиты секретарша, помощник доктор Силверстен, если не будет счетов, рецептов, рекомендаций? Да и муж мой знал, что я нахожусь под наблюдением психиатра. Он ожидал счетов.

— Вот мое решение. Часть моего решения, — сделал заключение Гэвин. — Мы не должны встречаться здесь, в этом кабинете. Мы будем видеться в каком-нибудь другом месте, я сниму что-нибудь, — он подыскивал слова, но не мог найти нужных. — Перенесем это из моего кабинета ко мне домой. Мне будет много удобней так. Сейчас получается так, что я злоупотребляю своим должностным положением, да еще твой муж платит мне за это деньги. Знаешь, чего мне все это стоит?

Я улыбнулась:

— Я думаю, не стоит думать об этом.

Он был очень мил и абсолютно отличался от обычных мужчин в Лос-Анджелесе. Как ему удалось остаться таким невинным?

— Поверь мне, Гэв, это единственный путь — встречаться здесь — единственная возможность, самая безопасная.

«Была ли безопасность именно тем, чего я опасалась?»

— Все знают, что я здесь, и могут понять, что мы закрываемся, чтобы соблюсти врачебную тайну и осторожность от вмешательства посторонних глаз во время приема. Так что получай свои деньги. — Я снова улыбнулась и энергично помахала рукой. — Ты действительно заработал эти деньги.

Да, я была удовлетворена тем, как все было организовано. Но я понимала, что Гэвин был не самым удачным местом посадки для меня. Другими словами, на деньги Джейсона он оказался самым лучшим видом терапии, который мог принести мне успокоение в настоящее время.

Но он не хотел так оставлять дело.

— Если ты не хочешь прийти ко мне домой, то приходи сюда, но после работы. Я поняла, что он имеет в виду после ухода секретарши Розмари. Она уходила после пяти, насколько я помнила. У нее была своя личная жизнь, а не только работа. Она вероятно, проводила свою личную жизнь в поисках мужчины или счастливого случая, как тысячи других, одиноких женщин здесь. В отличие от жен, которые терпеливо ждали своих мужей, понимая, что они должны беречь и ценить их, крепко вцепившись в своих супругов.

Потом я подумала, что Гэвин мог быть связан с Розмари не только по работе. А почему бы нет? Они были оба одиноки. Он был красив, она тоже очаровательна. Но я сказала себе, что меня это все не касается. Я не была ревнива. Чтобы ревновать, нужно испытывать любовь, или что-то с ней сходное, нужно иметь желание обладать любимым. У меня не было ни того, ни другого. Я не любила. Я не могла любить. Я не могла тратить свою эмоциональную энергию на истинную любовь. Моя эмоциональная энергия была истрачена.

Я сказала Гэвину, что не могу приходить после работы. Но он настаивал. Он посмотрел в календарь.

— По вторникам после пяти будет очень удобно. А затем мы можем вместе поужинать.

Я понимала, к чему ведут все эти попытки: он старался превратить наши краткие минуты общения на кушетке во что-то более серьезное. Но совместные ужины совсем не вписывались в мои планы. Небольшие, интимные ужины в полутемном ресторане? Это означало дальнейшее сближение, какие-то планы, чувства. У меня в жизни не было места для всего этого. Ни в мыслях, ни в сердце.

— Вторники не подходят. По вторникам у меня занятия на фортепиано. — Затем я подумала и добавила: — Я попробую прийти сюда после работы, но никаких ужинов. Раз это так важно для тебя, я думаю, я смогу поменяться временем с Лу, у которой урок ровно в два.

— Лу берет уроки фортепьяно?

— Да. Мне кажется, она хочет играть на пианино на том свете. Поэтому, когда мисс Гэффни приходит давать по вторникам уроки — Мэтти в три часа, Митчел — в четыре, мне — в пять, я прошу ее позаниматься с Лу в два часа.

— Это удивительно, — сказал он, откровенно тронутый.

Я подумала, что, может, сейчас он не будет думать обо мне плохо, как о непорядочной женщине.

— Я, в самом деле, не знаю, хорошо ли это. Сейчас, когда Лу берет уроки музыки, она говорит, что я принуждаю ее к этому. Что от этого у нее болят пальцы.

Он добродушно засмеялся, посмотрев на часы.

— Это замечательно. Итак, я жду тебя завтра. После пяти.

Он проводил меня к двери, немного торопливо. Мы захватили начало времени, предназначенное для другого пациента. Разница между приемом одного пациента и другого составляли десять минут, чтобы люди не могли встретиться друг с другом. Я вышла широкими шагами, отводя глаза от пациента, ожидающего в приемной, измеряющего ее шагами, нервничающего, чтобы не привести его в замешательство. Но я не смогла отказать себе в том, чтобы не взглянуть на Розмари триумфально: я отняла у ее доктора несколько лишних минут. В ответ она с раздражением тряхнула головой, демонстрируя длинные, ступенями подстриженные волосы. Я не сказала ей, хотя очень хотела: «Джейн Тайсон говорит, что стриженные ступенями волосы вышли из моды в этом сезоне. Все носят строгие геометрические линии».