— А причем здесь Джордж? В этой семье последнее слово за Энн. А она никогда не одобрит Голливуд, кинематограф и этих людей. А почему тебе, в конце концов, нужно одобрение Энн и Джорджа? Или их осуждение? Ведь только я могу сказать последнее слово. Не так ли?

— Кэтти! — его тон тронул меня. — Ты же знаешь, мы ничего никогда не делаем, если оба не хотим этого.

Это было действительно так, но я до сих пор не была уверена, что все, что он говорит, правда. Полная правда. Истина заключалась в том, что я никогда не могла противиться тому, что он хотел. И он знал это. И сейчас я была уверена, что студия в Голливуде полностью овладела Джейсоном.

Мы не возвращались к обсуждению этого вопроса до поздней ночи. Сесиллия все-таки поднялась с постели к обеду, мы вместе пообедали, потом они с Джейсоном поиграли с детьми, пока я прибиралась на кухне. Когда я присоединилась к ним в гостиной, Сесиллия уже достаточно выпила. Я поняла это, когда увидела открытую бутылку с напитком, который Джейсон не пьет.

Мы с Джейсоном пошли укладывать детей спать, а Сесиллия включила радио после того, как прослушала все наши пластинки и магнитофонные записи. Когда мы спустились вниз, застали Сесиллию, танцующую и напевающую под аккомпанемент меланхоличной мелодии, доносившейся из радиоприемника. Песня была об ушедшем и невозвратном.

— Это Хью, ты знаешь, — прокричала она. — Я всегда узнаю этот голос, даже старые песни.

Она заглянула мне в глаза:

— Ты говорила с ним, Кэтти? Ты разговаривала с Джейсоном, чтобы он повлиял на Генри насчет окончания съемок картины?

Я только открыла рот, чтобы сказать ей правду, как Джейсон опередил меня, сказав мягко:

— Извини, Сесиллия, но Генри намерен закрыть не только съемки фильма, но и саму студию. Он хочет расстаться с Голливудом. Он отправится обратно в Даллас. Он продаст студию, как только найдется покупатель. Но, независимо от этого, он сказал, что ноги его не будет больше в Калифорнии, даже если он и не продаст студию.

Сесиллия истерично забилась на тахте в криках и всхлипываниях.

— Вот что значит не иметь подписанных бумаг. Генри покупал студию мне. Так он говорил, по крайней мере. Но он не оформил ее на мое имя. Какая я была дура! А он — бессовестное чудовище!

Она с трудом заставила себя встать. Мы помогли ей, проводили в постель, как будто она была нашим третьим ребенком. По многим причинам, так оно и было. Она и была ребенком. Только дети не понимают, что жизнь — это дорога с двусторонним движением.

Потом мы опять спустились вниз.

— Не могу себя понять, — сказала я Джейсону. — Не прощая того, что она сделала, я не могу перестать жалеть ее. Она кажется такой уязвимой.

Джейсон покачал головой.

— Нет, Сесиллия не так чувствительна на самом деле. Она окажется такой в определенных сценах. Вчера она сходила с ума от потери Генри, такого милого и нежного. Сегодня мы видим вторую серию. Сегодня Генри — чудовище, которое обокрало ее, забрало студию. Я не удивлюсь, если последует еще и третья серия.

Казалось, что у нас с Джейсоном нет своего отношения к происшедшему, мы колебались между осуждением и поддержкой. Так уже было после смерти Боба. Мы сидели перед камином в библиотеке, потягивая простое красное вино из неопределенного сорта винограда и смотрели с опаской друг на друга. Пришло время нашей серьезной беседы.

— Зачем это, Джей, зачем? — допытывалась я.

Он слегка улыбнулся, поднял брови.

— Я не уверен, но мне кажется, я немного устал от торговых центров. Но это ни в коей мере не вызов. Это не забава, Кэтти. Не тщеславие руководит мной.

Я, глупая женщина, хваталась за соломинку. Я была рада его словам, что он устал от торговых центров, а не от нашего супружества.

— Я понял, что это цель, к которой я с таким трудом пробивался. Цель всей жизни с того самого дня в приюте. Мне, кажется, было тогда восемь лет. Я понял, что если хочу кем-то стать в этой жизни, мне нужно начать бег, ускоренный бег. Я начал с бейсбола на школьной площадке. В десять лет я уже знал, что из меня не получится стоящего игрока в бейсбол и подумал: а не стать ли мне боксером. В двенадцать лет я понял, в чем заключается мой талант, и целью стало закончить колледж. Цели менялись, проходя одна за другой, но все они лежали передо мной. Сейчас у меня есть ты, дети, прекрасный дом, замечательные торговые центры и состояние в несколько миллионов долларов. Но ты знаешь, Кэтти, после первого торгового центра увлечение прошло.

Я была огорчена. Он дурачил меня. Мне даже было трудно представить, что он все делал без увлечения, без трепета, равнодушно. Он повернулся к бару, чтобы взять более крепкий напиток. Я снова облегченно вздохнула: в конце концов, он же не сказал, что его вдохновение улетучилось после первой жены и ее двух детей.

— Ну, пожалуйста, Кэтти! Я хочу этого! Мне нужно это!

— Не понимаю! А что ты вообще смыслишь в кинобизнесе?

— Ничего! Абсолютно ничего. Но я не понимаю, почему человек, преуспевающий в одном бизнесе, не сделает этого в другом. Чем кинобизнес отличается от строительства торговых центров? В одном случае собственность — кусок земли, в другом — экран. Ту и другую собственность надо развивать и приумножать. Вместо архитекторов я буду привлекать режиссеров, вместо строительной бригады — съемочную группу, операторов, других профессионалов. А когда все будет готово, конечный результат сдам не владельцам магазинов, а в кинопрокат. И угроза потери денег даже меньше. Всегда можно получить их назад. Можно предложить снятую продукцию телевидению, кабельному телевидению, или на международный рынок. Кроме того, деятельность развивается по двум направлениям: кино и телевидение. Это называется: не складывать все яйца в одну корзину.

— Я понимаю.

Я не понимала другого. Как можно полностью отдаться этой идее? Он совершенно не разбирался в искусстве кино, и, в то же время, так серьезно задумался о кинобизнесе.

— А как с деньгами? Студия обойдется очень дорого. — Я в самом деле не знала, сколько стоит студия. Я вспомнила, что где-то читала, что стоимость «XX сенчури Фокс» составляла что-то около 400 миллионов долларов — невообразимая сумма. И кто знал, насколько точной была цифра? А я знала, что «Студия Сесиллии» относилась к этому классу. Высокая цена студии определялась размещением ее на дорогостоящей земле Беверли Хиллз. «Студия Сесиллии» находилась в Голливуде: там земля стоила меньше. Но все равно эта сумма была больше того, что у нас было. У нас было несколько торговых центров по всему Огайо. Даже если оценить все эти центры, то сумма получится смехотворной.

— Что это будет стоить, Джейсон?

Джейсон очнулся:

— Это не цена, а просто песня.

Я вздрогнула. Генри тоже самое сказал при покупке студии. Хотя его песня обернулась большей потерей, чем удачей.

— Какой цифрой выражается эта песня, Джей?

Джейсон уклонился от конкретного ответа.

— Генри заплатил 25 миллионов за неработающую студию. За землю и за существующие здания. Он восстановил, обустроил, установил новейшее оборудование. Ну, это еще 25 миллионов. У Генри были заключены контракты с режиссерами, по которым надо платить.

Но Джейсон хорошо знал меня. Он понимал, что меня не устроят такие рассуждения — мне нужна конкретная цифра.

— Может быть, 100 миллионов. Но тут столько неясностей, в этом кинобизнесе. Каковы там инвестиции на самом деле? Какова финансовая отдача от каждого вида собственности? Там много белых пятен.

— Ну, а конечная цена, Джей?

— Он намерен продать ее мне за… нам за 50 миллионов.

— Ничего себе песенка!

— Но это в два раза дешевле ее реальной стоимости.

— Но почему, Джей? Генри — один из самых деловых людей в стране. Он — миллиардер. Почему он собрался терпеть пятидесятипроцентные убытки? Он же теряет деньги! Он просто выкидывает их!

— Да, но идет на это. Дело находится в стадии зарождения, много трудностей. Кроме того, он хочет побыстрей от всего этого избавиться. Как ты не можешь понять этого?! Все объяснимо. Он миллионер, и он может себе это позволить.

Во рту у меня пересохло, я вся дрожала. Я могла понять, что Генри хочет побыстрее распрощаться с Голливудом и студией, поехать назад в Даллас, постараться забыть Сесиллию и ее студию. И, конечно, он может быть снисходительным, далее если это влечет за собой потерю денег. Зачем вообще быть миллионером, если не позволить себе быть снисходительным?

— А что, если студия не будет приносить дохода? Встала ли она на ноги?

— А как мы начинали, Кэтти?

Мы оба знали ответ на этот вопрос, но все-таки я задала его.

— Мы приобретали увядающее или разорившееся предприятие за бесценок, затем вкладывали деньги, и это приносило успех.

— А что мы делали затем?

— Мы закрывали дыры, куда просачивались деньги.

— Точно, — сказал он, благодарный за мое участие.

— Но уверен ли ты, что студия действительно стоит 100 миллионов долларов на сегодняшний день? Проверил ли ты ее финансовое положение? Изучил ли ты счета? Смотрел ли бухгалтерские книги? Ты занимался этим всего два дня. Ты не смог понять всех лазеек, куда могут просачиваться деньги.

— Я не заглядывал далеко вперед и не вникал глубоко в дело. Я знаю ответы на эти вопросы, не заглядывая в бухгалтерские книги. А если ты подумаешь над этими вопросами пару секунд, ты тоже найдешь ответы.

Я подумала около минуты, а потом сказала:

— Генри выбросил на ветер большие деньги с фильмом «Любовь и предательство».

Джейсон с благодарностью посмотрел на меня:

— А сейчас подумай, что Генри еще сделал неправильно?

В этот раз мне пришлось думать минуту.

— Он пренебрег всей другой деятельностью студии, сосредоточившись только на Сесиллии: на ее фильме и карьере, влюбленный дурак.