Он обиделся.

— Я же не сказал, что магазины будут под открытым небом. Я думаю, ты меня поняла, что должно создаваться впечатление открытого пространства. Я это имел в виду. Мне кажется, мы достигнем этого эффекта, если построим крышу из стеклоблоков. Будет создано впечатление свежего воздуха, но в то же время защита от непогоды будет надежная. Мы получим максимум дневного света, и в то же время экономию электроэнергии. Существуют покрытые тефлоном стеклоблоки, которые могут поглощать до восьмидесяти процентов солнечных лучей.

— А на чем они будут крепиться? Что будет их поддерживать?

— Металлические арки. Эта часть проста. Трудно добиться общего фона. Ты знаешь, чего я хочу достичь? Мэйн-стрит, США. Что я имею в виду? Ты знаешь, что происходит со страной. Торговые центры в больших городах находятся в разрушенном состоянии. И в нашем городе старушка Мэйн-стрит пропала. Торговые центры заменены отдельными магазинчиками, которые не создают у людей единства, общности. Вот это я и хочу вернуть нашим людям через наши торговые центры: монолитность нации.

Он заходил по комнате.

— Я хочу, чтобы дети росли в этой атмосфере. Для этого им нужна Мэйн-стрит, которую они никогда не знали. Я хочу, чтобы это был такой торговый центр, где пожилые люди могли бы не только сделать покупки, но и отдохнуть, выпить содовой, поговорить с приятелями. А их маленькие внуки могли поиграть на солнце, а ребята постарше заняться делами посерьезней. Я хочу, чтобы в центре царил дух единства, чтобы у него были свои традиции, чтобы там возрождались вечные нравственные принципы. Я хочу, чтобы торговый центр стал тем местом, которого каждому из нас, молодому и старому, так не хватает.

Можно было подумать, что он говорит не о торговом центре, а о каком-то фантастическом мире, как в кино. Но что за мысли? Или просто прожектерские мечты? Или взгляд провидца в будущее? А может быть, только несбыточные желания?

— Мы сделаем это, Кэтти! Мы сделаем это так, чтобы все напоминало Южную Калифорнию, а называлось «Мэйн-стрит, США»!

Он был настолько искренен взволнован, что мои глаза наполнились слезами.

— Это звучит замечательно, Джейсон! — таковы были мои слова, но думала я немного иначе. Мне казалось, что в голове Джейсона все смешалось: Южная Калифорния, Голливуд, Мэйн-стрит США. А может быть, он и чувствует разницу этих понятий. Хотелось бы, чтобы он здраво смотрел на вещи.

38

Перси попросила Гарда о встрече, на которой сообщила, что хотела бы встретиться со Стариком. Гард не сразу согласился устроить ей эту встречу. Потом, когда они наконец договорились и она зашла в «Риджен Клаб», она сначала не узнала Гарда. Перси обнаружила в нем большие перемены. Прежде Гард всегда был в черном костюме с цветком в петлице, черноволосый и своеобразный. Он всегда казался далеким и недоступным. Но сейчас он так же, как и Перси, изменил свой стиль.

Костюм на нем был желтовато-коричневый, без цветка. Уже сидя за столом и присматриваясь к его новому облику, она заметила, что рубашка не застегнута на верхнюю пуговицу и что желто-коричневый костюм был совсем неброским. Но ткань была оригинальной: особый вид синтетики, очень напоминающей хлопок. А рубашка, наоборот, казалась шелковой, хотя была сшита из хлопчатобумажной ткани. Ничего не было тем, чем казалось.

— Как будто в трауре, — прокомментировал и Гард черное платье Перси. — Ты выглядишь совсем не как в Вегасе, Перси.

Ее пальцы играли двойной нитью жемчуга, который стоил очень дорого, но только истинные знатоки подобных вещей могли определить их точную цену.

— Может быть, как раз по этой причине ты отказался от черного костюма? — спросила она. — Потому что ты боишься выглядеть владельцем похоронного бюро.

Это было неосторожное заявление, даже опасное, но так она могла прозондировать обстановку.

Он продолжал улыбаться, хотя глаза его смотрели куда-то в сторону. Он сказал тихо, так тихо, что она вынуждена была наклонить ухо в сторону его губ, чтобы услышать:

— Может быть, я не хочу выглядеть палачом. Они тоже носят черное.

Она отпрянула. Не слишком ли далеко она зашла? Гард никогда так не шутил.

— Выпей, Перси, — предложил он ей. Она быстро согласилась на стакан сухого белого вина.

— Вот и хорошо! Тебе надо немного взбодриться, хотя бы немного.

Он заказал ей вина и улыбнулся.

— Мне сказали, что последний концерт Хью — большая удача. Это прекрасно. Мы рады. Я был прав, определив его призвание в стилях рок и кантри. Баллады для людей постарше — таких, как я. Я не покупаю пластинок и магнитофонных записей. Их покупает молодежь. Если ты хочешь, чтобы он пел баллады здесь в Вегасе — пожалуйста. Но на гастролях — нет. Здесь он салонный певец. Салонный певец может петь баллады. На гастролях — никаких баллад.

Когда официант поставил стакан с вином, Гард предложил:

— Выпей, Перси.

Она поднесла стакан к губам.

— Ты сказал, что договорился о моей встрече со Стариком. Что такая возможность есть. Как насчет этого?

Он внимательно изучал ее. Наконец, сказал:

— Хорошо, Перси. Мне кажется, ты слишком долго этого ждала. Близится Рождество. Я устрою встречу, и мы назовем ее рождественским подарком. Но одно условие: на встречу не приходить в черном. Старик не любит этот цвет. Он не любит все, что связано с похоронами.

— Ты уверен, что он все еще сколько-нибудь влиятелен в кинобизнесе? — нервно спросила она.

— Влиятелен? Да. Он единственный, кто что-то может сделать для тебя. Но у него есть определенные… странности. Так, скажем. Тебе будет нужно пройти определенную процедуру.

— Какую? Что я буду должна делать?

— Ты все поймешь. Ты взрослая и умная женщина. Ты все поймешь.


Она шла по вестибюлю в платье из простого белого шелка. Прошла к проему, в котором находился специальный, без опознавательных знаков, лифт, поднимающий в комнату в башне. Как ей было сказано, она трижды нажала на кнопку рядом с лифтом, назвала свое имя — дверь лифта открылась, и она шагнула в его проем.

Перси снова вернулась к своим мыслям: что она скажет Старику. Она прокручивала все это в голове уже неоднократно. Потом забеспокоилась, не пахнет ли от нее потом, потому что ладони, грудь, бедра стали влажными. Перси была предупреждена Гардом, что Старик придает повышенные требования к чистоте и стерильности. Поэтому перед визитом Перси интенсивно облилась дезодорантами и считала себя стерильно чистой и продезинфицированной.

Дверь лифта открылась, Перси вошла в помещение, напоминающее одновременно гостиную и кабинет. Первое, что она заметила, был телевизор, показывающий «Дженерал Хоспитал». Она узнала передачу, потому что Вирджил и Смоуки смотрели ее каждый день. Появились два человека, которые, как она поняла, намеревались осмотреть ее. Они напоминали Вирджила и Смоуки — как по манере поведения, так и чисто внешне. Она обратила внимание на жуткий холод в комнате. Кондиционер работал, должно быть, с перегрузкой. Повсюду валялись остатки недоеденного обеда.

— Вот, пожалуйста, наденьте. Вы можете воспользоваться ванной вот здесь.

Один из мужчин подал ей что-то вроде больничного халата, белого, накрахмаленного и пару шлепок.

— Вы собираетесь переодевать меня? — сердито спросила она.

Перси и без того была в одежде, специально приобретенной для этого случая. Но, видя, что бесполезно уговаривать этих ослов, она пошла в ванную, переоделась в больничный халат, сняла туфли и колготки, влезла в белые шлепанцы. Когда она вышла в этом наряде, ей вручили последний аксессуар: белые хлопчатобумажные перчатки.

— Не разговаривай с ним, только отвечай на вопросы.

— Что? Я пришла сюда поговорить.

— Разговор состоится тогда, когда он будет задавать вопросы. В любом случае, держи рот на замке.

Затем он обыскал ее. Руки скользили даже по внутренней поверхности бедер.

— Как вы думаете, где я могу что-то спрятать? Раз снаружи ничего нет, то значит, только изнутри.

— Сейчас узнаем и это, — бесстрастно сказал он.

Он открыл дверь, которая вела в крохотную кабину. Она представляла собой площадку между двумя комнатами. На двери одной из них была маленькая стеклянная пластина. Один из мужчин посмотрел сквозь Перси через эту пластинку и сказал:

— Все в порядке. Пропускай.

Второй нажал на кнопку.

Перси прошла через кабину в следующую комнату и даже задержала дыхание, потому что дышать было совершенно нечем. Комната была темная, зловонная, горячо натопленная. На больничной койке лежал и в самом деле старик, древнее которого она не видала никогда в жизни. Ему, должно быть, лет сто двадцать, не меньше, если он вообще живой. У него была белая борода, настолько длинная, что закрывала его почти полностью. Из-под одеяла торчала рука скорее серая, чем белая, сухая, плотно обтянутая кожей. Ногти на пальцах были мертвенно бледными. Она стала медленно приближаться к кровати, через силу заставляя ноги передвигаться, одну перед другой, пока колени не ослабли и не начали дрожать. Она подходила ближе и ближе. Атмосфера внутри ее накалялась, она хотела сбежать. Глаза его запали в глазницы, но зрачки были удивительно яркими, а губы синими. Он жестом попросил ее поправить одеяло. Она сделала это, борясь с желанием заткнуть нос. Она не могла поверить в то, что видела: почти безжизненный скелет был покрыт ярко-красными гнойными язвами. Даже нелепый, тонкий, морщинистый, но все еще сохранившийся предмет его прежней мужской гордости.

Она почувствовала тошноту. Пора было убегать, она была готова к этому. Но могла ли она не воспользоваться случаем и упустить свой шанс? Гард будет огорчен, если она просто сбежит отсюда, не высказав своей просьбы. А ведь Гарду, наверно, доставило много хлопот, пока он договорился об этом визите для нее. Она должна была совершить то, что Гард назвал тогда определенной процедурой и все-таки добиться своего. То, что ей предстояло сделать, было самым худшим из того, что ей когда-нибудь приходилось делать. Но она совершала всякие непристойности и раньше. В конце концов, если все хорошо закончится, это будет последний раз, когда она на это идет. Она подумала: знал ли Гард, что ей предстоит совершить? Знал ли, что сначала ей нужно переспать с этим стариком, прежде чем он снизойдет до разговора с ней. Но Гард же сказал: «Определенные процедуры», не так ли?