— Неужели? А ты бы простила Джорджа? Твои мерки были так строги, так высоконравственны. Ты всегда была очень требовательна и щепетильна в вопросах морали. Совершенно неестественно для нашего времени. Нет, Энн, ты бы не простила этого.

— Когда я была моложе, когда только что вышла замуж, не простила бы. Я уже думала над этим, как бы я поступила. Первой была мысль об окончательном разрыве. Но, становясь старше, я становилась мудрей и поняла, что есть вещи более важные, чем верность и измены. Прощающее сердце — одна из них.

— Я не могу! Я пыталась! Я испытываю только ненависть. Мне хочется доставить ему такую же боль, какую он доставил мне. Мне хочется колоть его ножом прямо в сердце все глубже и глубже.

Но так ли это сейчас? Или что-то изменилось? Я не была уже ни в чем уверена.

— Если ты сможешь простить, ты станешь более счастливой, чем сейчас. Трудно жить с такой ненавистью. С ребенком от другого мужчины. Что ты собираешься с ним делать? — голос ее стал требовательным. — Избавься от него, Кэтти.

Несмотря ни на что, ее слова шокировали меня. Это были жестокие слова.

— Я не могу.

— Ты должна.

— Нет.

— Почему?

— Джейсон обязан мне одного ребенка. Взамен того, которого убил.

— Не говори так.

— Но это правда, — голос вместе с гневом поднимался. — Я не откажусь от этого ребенка.

— И что ты будешь делать? — резонно спросила она. — Если ты не можешь простить Джейсона, тебе нужно развестись с ним. Твой брак — мираж. Это ложь, уродливая, ужасная, разрушающая ложь. А если ты собралась родить этого ребенка, ты должна уйти к Гэвину Роту. Ты должна выйти за него замуж, ведь он — отец ребенка, от которого ты не можешь отказаться.

Рассудительность ее мыслей вывела меня из себя.

— У меня нет намерения делать это, — выпалила я.

— Почему же? У этого ребенка, если он все-таки будет рожден, тоже есть права. Он имеет право быть рожденным в любви. Ведь ты же любишь Гэвина.

Да. Я должна признаться хотя бы себе в этом. Я любила его. Особым образом, на определенном уровне. И какая-то часть меня будет любить его всегда. Не так, как любила когда-то… раньше… очень давно. Но это любовь.

— Да, — я кивнула Энн, — я люблю его!

— Тогда все очень просто. В этом случае ты должна сделать выбор между любовью и ненавистью, Кэтти.

Я уже слышала эти слова. Их говорил мне Гэвин.

— Ты говоришь, что любишь Гэвина, а к Джейсону испытываешь только непреодолимую ненависть. Так жить нельзя. Любить мужчину, а жить с другим, которого ненавидишь. Это непорядочно. Это малодушие, которому нужно положить конец. Это нужно вам всем. Джейсону. Нерожденному ребенку. Другим детям. Тебе. Сделай это, Кэтти. Сделай выбор между любовью и ненавистью.

Неожиданно на меня спустилось просветление, и пришло решение. Не так уж оно было и неожиданным, оно росло во мне, точно так же, как вновь зародившийся ребенок. Конечно, я должна избрать любовь. Но нужно разобраться, что это такое.

Я не могу уйти к Гэвину, потому что люблю его уже вторичной любовью. Нет, я останусь с Джейсоном, не из-за ненависти или ревности, и не из-за детей, а потому, что я не могу отказаться от моей великой любви. От любви, которая была так же сильна, как и раньше. Да, ненависть и непрощение стали моим наваждением. Но любовь к Джейсону Старку была самой большой силой моей жизни. Это было то наваждение, от которого не избавиться никогда.

Гэвин знал это. Он уговаривал меня, но действительно ли он хотел, чтобы я поехала с ним? Или это были его психиатрические уловки для того, чтобы я открыла правду для себя? Истинный дар любви.

И Энн знала это. Она сейчас делала то же самое своими разумными словами, убедительными доводами.

— Ты не можешь наградить Джейсона ребенком, о котором он будет заведомо знать, что он не его. Прости его сначала. Кэтти, выбери любовь.

Я провожала ее к двери. Но она не сразу ушла.

— Джейсон многое пережил за последние два года. Без твоей любви. Только ненависть, враждебность. Неважно, чем он при этом занимался. То, что делала ты, было еще хуже. А как ты думаешь, сколько еще он сможет вынести? Почему ты думаешь, что он примет этот удар? Может быть, он уйдет от тебя? Может быть, ты потеряешь его? А может быть, это к лучшему, если он уйдет?

Я закрыла за ней дверь и прислонилась к ней. У меня был сильный озноб, какого никогда в жизни еще не бывало.


Через полчаса Энн позвонила мне. Она все еще продолжала уговаривать. Хотя в этом не было необходимости.

— По дороге домой я обдумывала то, что услышала от тебя. Я предполагаю, то, что говорит Джейсон — правда. Жизнь настолько непредсказуема, Кэтти.

Я всегда верила в Энн, ровно столько же, сколько в Джейсона.

104

Разговор с Энн оставил меня еще в большем смятении, чем прежде, с еще более тяжелым сердцем. Я определила для себя, что люблю Джейсона так, как любила и раньше. У меня пропало все желание мести и пыток. В результате встали два вопроса: на какой стадии прощения я нахожусь? И что делать с ребенком, которого я вынашивала.


Я пришла на вечер по случаю окончания съемок, совершенно не надеясь, что там может быть весело. Но в атмосфере что-то ощущалось. Может быть, это был сладкий привкус успеха? Позже я могла определить это как проявление оптимизма, энтузиазма. «Белая Лилия», наше уродливое, несчастное создание, прошедшее катастрофы и катаклизмы, напоминало ребенка, рожденного для красоты и грации. Тонкий запах надежды. Хотя никто не мог давать никаких гарантий до премьеры фильма. Он легко смотрелся, но лица! Они были как привидения: Хью, Грег… как духи.

Я разыскивала глазами знакомые лица среди гостей и нашла свою Энн, одетую в розовое. Ярко-розовое подходило к проявлению оптимизма. Энн хорошо выглядела, наполовину гостья, наполовину обслуживающая вечер. Она очень умело руководила людьми. А вот и мой Джордж, беседующий с редактором, успокаивая его в чем-то.

Я заметила Сесиллию, не мою Сесиллию, танцующую с одним из операторов. Она хорошо выглядела, блестяще. Это была кинозвезда с развевающимися рыжими волосами в ярко-зеленом коротком платье. Я быстро отвела от нее глаза. Мне было трудно смотреть в ее сторону. Она тоже напоминала мне привидение.

Там же была Перси. Мы спасли ее от смерти, поэтому, мне кажется, я могу назвать ее своей. Перси разговаривала с Джо, кивая головой в знак согласия. Что касается Джо, его можно было совершенно справедливо назвать привидением для Джейн.

Я посылала приглашения Джесике и Джейн. Мне хотелось, чтобы они тоже были здесь. Добрые духи. Я хотела поделиться новостями, убедиться, что они довольны своей новой жизнью. Но обе они не могли приехать. Джесика была беременна и доктор запретил ей поездку, потому что незадолго перед этим ее беременность завершилась выкидышем.

Джейн была занята ремонтом их дома. Ну, конечно, что еще могла делать Джейн? Она хотела удивить всех своим домом. Техасское ранчо нужно было превратить в шикарные апартаменты, как в нью-йоркском Ист-Сайде, но сделать его таким же притягательным и солнечным, как испанская вилла в центре Беверли Хиллз, зеленым и уютным, как северный пригород Нью-Джерси, но все же помнить, что это — Техас.

Я оглянулась в поисках близких лиц. Джейсон стоял рядом со мной. Он поцеловал меня, когда зазвучала музыка, сердце у меня остановилось. Вспышка камеры. Как в кино, легкое прикосновение губ. Поцелуй был для зрителей.

Джейсон отошел, я быстро взглянула на Энн, которая следила за всем происходящим, улыбалась, но быстро отвела от меня взгляд, как будто ей было больно смотреть на меня.

Затем публика попросила Сесиллию спеть, но не ту песню, которая основным мотивом проходит через весь фильм, а «Госпожу Любовь», более утонченную и нежную, чем «Любовь остывает».

Я подошла к покрытому белой скатертью столу, чтобы взять фужер шампанского. Мне нужно что-то выпить, если я хочу послушать песни Хью о любви в исполнении Сесиллии.

Перси встала позади меня. Она была одета более элегантно, чем обычно, но выглядела очень напряженной и задумчивой. Я решила, что для нее это очень тяжелый день.

— Помните, я говорила, что нам нужно поговорить?

Я хотела сказать, что сейчас не время и не место, но она была так задумчива и напряжена, что мне передалось ее состояние. Тем более день был трудный для нее, и я согласилась. Мы уединились. Она беспомощно взглянула на меня:

— Я не знаю, с чего начать.

— Начни сначала, — улыбнулась я.

— Ну, хорошо. Помните, когда Джейсон приехал в Лас-Вегас, он подписал контракт со мной и Сесиллией?

«Помню ли я?» Я начала ощущать тошноту и головокружение.

— Да, Перси. Я помню, но не хочу думать сейчас об этом. Давай потом. — Я постаралась увернуться, но она взяла меня за руку.

— Тогда вы понимаете, о чем я говорю? — требовательно спросила она.

«Так вот когда мой муж лег в постель с Сесиллией. Ну и что? Значит, и Перси знает? Но я не намерена обсуждать это с ней. Я не обязана делать это».

— Знаю о чем, Перси? — холодно спросила я. — Я не понимаю, о чем ты говоришь.

— Если мы будем так разговаривать, то это будет только бег по кругу. Поэтому позвольте мне сказать. Я хочу кое-что прояснить вам.

— Но я не хочу ничего об этом слышать, Перси.

— Но я не о том, о чем вы думаете. Я не о Сесиллии.

— Что ты сказала?

«Может быть, мы вообще говорим о разных вещах?»

— Это была не Сесиллия, кто заразил Джейсона сифилисом. Это была я.

У этой женщины не все в порядке с головой, — подумала я, и моя собственная пошла кругом. Вероятно, кто-то подсказал ей, что если она хочет произвести впечатление такой же элегантной, как ее платье, то ей следует разговаривать в таком тоне. Мне стало плохо.