Перед объективами камер, на виду у всей толпы мы видели, как Перси Хьюларт доставала из сумки пистолет, отрешенно оглядывалась, ожидая, когда гроб опустится в могилу. Затем она произнесла: «Я любила его» и приставила пистолет к виску. Мы едва успели остановить ее.

Да, я верила ей. Я ей верила.

Мы сидели в гостиной, стараясь уговорить ее выпить, даже Энн. Но она отказалась.

— Я не пью совсем, — говорила она.

Я знала, что ей нужно что-то, что дало бы ей силы жить, хотя бы просто жить, пока она не сможет простить себя.

— Постараться думать, что все, что случилось с Хью, было предначертано судьбой, как будто он переходил улицу и попал в аварию. А за то время, пока вы были вместе, ты дала ему столько, что не каждый может получить за всю жизнь. Успех, слава, поклонение миллионов — всего этого он бы не смог добиться без тебя. Ты дарила ему любовь, и он знал это. Он знал, сколько у тебя в сердце любви к нему… море любви.

Ее мертвые карие глаза на момент зажглись.

— Ведь вы же знаете это? Правда? Вы верите мне? Но ведь большинство людей этого не знают. Они не знают, как он мне был дорог. Что я делала все из любви к нему.

Я обняла ее. Мы были чужими, я никогда особенно не любила ее, если сказать по правде, но я притянула ее к себе. Я сама прижалась к ней. В ней смешались грехи и добродетель. Вполне возможно, что она взяла на себя грех в истории с Хью. Грех во имя любви. Как ужасно для нее осознавать, что согрешила против человека, которого она любила больше всего.

Все разошлись по домам. Завтра и Перси была намерена вернуться домой, назад, в свой опустевший дом. Я пошла на кухню помочь Лу убрать после гостей. Когда мы закончили, и я уговорила Перси идти спать, сама я пошла проверить Перси.

Я нашла ее в библиотеке. Они с Джейсоном сидели рядом на кожаной тахте и были увлечены беседой. Джейсон посмотрел на меня, глаза его казались непроницаемыми и отрешенными. Он представлял собой пример, как в каждой ситуации человек проходит определенные фазы. Я проследила все фазы в его поведении. Сразу же после больницы, когда из меня извлекли ребенка, он пытался что-то объяснить, доказать свою невиновность. Это была фаза номер один. Затем он отказался от этого и перешел в фазу номер два. Умиротворение, шарм, очарование, расположение, попытки как ни в чем не бывало общаться со мной в надежде, что я забуду и прощу, но сжимая кулаки от злости, что этого не происходит, что я ему не верю. Даже эта злость не производила на меня впечатления — я же знала, что лжецы всегда злятся, когда им не верят.

А затем настала ночь ноготков, когда он подошел к моей кровати, моля о любви, тепле, возврате всего ушедшего, но я отвергла его. На следующее утро я обнаружила Джейсона в фазе номер три. Замкнутый, отдалившийся, чужой. Сейчас я ждала, что же будет дальше. Наступит ли четвертая фаза? Или мы останемся на третьей фазе на всю оставшуюся жизнь, замороженные, неподвижные.

— Мы с Перси разговариваем о фильме, — сказал он.

Ну да, конечно, о картине. Кроме «Белой Лилии» не о чем было поговорить. Сейчас, со смертью Хью, она тоже умерла, застыла навсегда.

— Мы с Перси решили, что фильм будет завершен. Я хочу завершить его по многим очевидным причинам, а Перси хочет, чтобы это была память о Хью.

Я взглянула на Перси. Ее глаза столкнулись с моими, моля. Она не могла знать, что ситуация, сложившаяся вокруг «Белой Лилии», была смертельной схваткой, личной борьбой между мною и Джейсоном. Ей было только известно, что меня интересовала исключительно экономическая сторона дела и связанное с ней положение студии, ее авторитет.

Она умоляла меня взглядом не возражать.

— Но что вы намерены делать с…?

— Мы введем трагическую кончину героя в сценарий. Лон, персонаж Хью, умирает в гостиничном номере, жертва передозировки наркотиков. Мы снимем сцену смерти, не показывая лицо.

Я была шокирована. Мне было непонятно, что приятного нашла в этом Перси. Мы, очевидно, были совершенно разными женщинами. Можно было понять удовлетворение Джейсона от того, что их интересы совпали, его нельзя было обвинить.

— Я уговорил Перси принять участие в съемках картины в качестве помощника продюсера, — сказал он. — Ведь она присутствовала на съемках каждый день с самого начала, как только фильм был запущен в производство. Она знает картину изнутри. Кроме того, она находится уже двадцать лет в этой системе развлечений. Я уверен, что Перси принесет «Белой Лилии» много пользы.

Перси было нужно что-то, ради чего она могла жить. И Джейсон давал ей это. Он давал ей не только смысл жизни, цель, он давал еще более важное, более значительное — он подставлял ей свое плечо, чтобы она могла пережить эти дни.

Я стиснула ее руку.

— Я думаю, из тебя получится прекрасный помощник продюсера.

— Спасибо, — искренне поблагодарила она. — Вы с Джейсоном — лучшие друзья, какие у меня когда-либо были.

Он снова добился своего… волшебник. Он снова спас «Белую Лилию» от краха умением убеждать. В то же время он сделал доброе дело: Перси Хьюларт было на кого опереться.

Позже, когда я лежала в постели без сна, я вспомнила слова Перси: «Вы с Джейсоном — лучшие друзья, какие у меня когда-либо были». Но ведь она же говорила, что Гард и Сесиллия могли заменить им родственников на похоронах. А затем она сделала ошеломительное заявление, что она и Гард убили Хью. Когда она достала из сумки пистолет — было ли ее единственным намерением покончить жизнь самоубийством? Или она хотела застрелить Гарда? Гарда — чьего лица она так и не нашла в толпе.

Гард и Сесиллия. Они не пришли. Но почему, по крайней мере, не было Сесиллии?

Сесиллия отошла от анестезии на больничной койке поздно ночью. Ей потребовалась минута или даже больше, чтобы вспомнить, зачем она здесь. А когда она вспомнила, она незамедлительно протянула руку к груди. «Боже, только бы ее не было».

Во рту у нее пересохло. Огромное количество бинтов успокоило ее. Столько не наложили бы при удалении только опухоли. Она скоро будет свободной, наконец, независимой.

95

На следующее утро я проводила Перси домой. Не хотелось отпускать ее туда одну. В доме была служанка, на участке работал садовник. Ни Вирджила, ни Смоуки не было в поле зрения. Они не показались и на похоронах.

Они боятся показываться мне на глаза. Не уследили за Хью. Но на днях мы сможем их увидеть, чтобы выдать им зарплату. Я не нуждаюсь больше в их услугах. Придется отказаться и от машины: одной она мне не нужна. Иди домой, Кэтти. Все будет в порядке. Я и так отняла у тебя столько времени за эти дни! У тебя много дел. Я обещаю не перерезать себе вены. Честно, будь спокойна. Через пару дней начнется работа на студии. У меня будет мало свободного времени, чтобы задумываться над жизнью, хватит забот и без этого. Я бы хотела поговорить как-нибудь.

— Разговор будет о Гарде? Но ты уже предупреждала нас однажды на его счет. Джейсону известно о враждебных намерениях Гарда.

— Мне кажется, Джейсон недооценивает Гарда. Я могу пролить свет на многие вещи.

— Хорошо, — улыбнулась я. — Я буду иметь это в виду. Когда представится случай, Перси, желаю тебе удачи на съемках. Я, действительно, очень рада, что ты будешь работать.

По дороге домой я думала над ее словами, о ее намерении поговорить со мной. А это ее замечание: «Мне кажется, Джейсон недооценивает Гарда». Было ли это предупреждением от Гарда? Кто настроил на это Перси? Она все еще казалась мне странной женщиной, чуждой мне во многом.

Придя домой, я собиралась позвонить Гэвину. Уже несколько дней мы не разговаривали. А в последнюю беседу мне показалось по его тону, что он решил поставить крест на наших отношениях. Но именно сейчас он был мне нужен как никогда раньше. Лу передала записку, что Гэвин звонил сам. Вслед за этим Лу объявила, что собирается прилечь. Я проводила ее в комнату.

— Что с тобой, Лу? — она в самом деле ужасно выглядела.

— Мне нездоровится.

— Вызвать доктора?

— Нет, не надо, — упрямо сказала Лу. Ничего другого ожидать было нельзя.

— Ну, хорошо, — вздохнула я. — Иди в постель, я принесу чашку чая.

Днем Гэвин снова позвонил. Я взяла трубку в кухне.

— Я потерял тебя, — сказал он.

— А я потеряла тебя, — прошептала я в ответ.

— Судя по газетам, похороны закончились. Придешь вечером?

— Боюсь, что не смогу. Я думаю, придется остаться дома с Лу.

— Опять? Что на этот раз?

Казалось, он начинает терять самообладание. Даже не спросил ничего о Джейсоне.

— Ей нездоровится. Я ношу ей горячий чай, тосты и аспирин весь день.

— А что случилось?

— Не знаю. Просто недомогание.

— Я заеду, посмотрю, что с ней. Я все-таки доктор… мне кажется. Хотя уже не уверен в этом.

— Ради бога, не надо! Не надо приезжать сюда и осматривать ее. Я предложила ей вызвать утром доктора, так думала, что она убьет меня. Лу не любит докторов. Особенно тебя, хотя ни разу не видела.

— Может быть, зайдешь на час? Всего на час, — уговаривал Гэвин.

— Нет, боюсь не получится.

Он не ответил, и я спросила: «Ну и что?» Ответа снова не было. Затем из комнаты Лу послышался стон.

— Мне нужно идти. Лу стонет. Позвоню завтра утром. Хорошо?

— Но она, вряд ли поправится к завтрашнему утру.

— Почему ты так думаешь? Это медицинский прогноз?

— Чувствую печенкой.

Я принесла Лу чашку бульона.

— Хочешь крекеров или гренок?

Она покачала головой, приподняла голову от подушки, отхлебнула с ложки, которую я поднесла к ее сухим, бесцветным губам.

— Ну как? Не слишком горячо?

Она откинулась на подушку, покачала головой и почти улыбнулась.

— Замечательно, — сказала она.