Александра Торн - Возвращение надежды

– Тебе действительно нужно? – спросила она, страшась остаться с Патриком наедине, боясь что он сможет прочесть в ее глазах то, о чем она сейчас думала. Отто обогнул стол и звонко поцеловал ее в макушку.

– Надеюсь, несколько минут ты пережить без меня сможешь.

Разумеется, она могла без него пережить гораздо дольше, но не эти несколько минут. Эльке в страхе смотрела, как Отто направляется к двери. Затем, хотя и невежливо оставлять гостя одного, она все же решилась.

Повернувшись к Патрику, Эльке произнесла:

– Я пока уберу со стола и помою посуду.

Она была так возбуждена, что даже не слышала, ответил он ей что-нибудь или нет. И не увидела, что он идет за ней к раковине. А когда осознала, было уже поздно.

Нет, все было не так. Прежде чем Эльке что-то осознала, она уже была в его объятиях и целовала его жадно и бесстыдно. С такой жадностью, наверное, пьет воду путник, долгие дни блуждавший в пустыне и наконец добравшийся до оазиса.

Она была натянута как струна, ее плоть сливалась с его плотью. Он обнял ее, прижав к себе еще крепче. Тонкая ткань белья между ее бедрами стала влажной. Ее соски напряглись.

Всему, что Эльке знала об интимной жизни, ее научил Отто. Он объяснил ей в первую же брачную ночь, что делать и как делать. И она следовала его советам.

Первый опыт был для нее шоком, но затем, поразмыслив, она решила, что если мужчине нужна женщина вот таким вот образом, если он получает от этого удовольствие, значит, так тому и быть. Но о том, чтобы самой получать от этого хоть какое-то удовольствие, она и не мечтала.

Когда Отто целовал ее, он никогда не открывал рта, чтобы коснуться ее языка. Впрочем, и слава Богу! Она этого не хотела.

Теперь же поцелуи Патрика разбудили ту часть ее души и тела, о существовании которой она даже не подозревала. Она вела себя сейчас так, как, наверное, ведут себя проститутки из заведения Вельвит Гилхули: погружала свой язык глубоко в рот Патрика, приближала его руки к своим грудям, раздвигала свои бедра, чтобы запрятать его восставшую мужественность.

Теперь Эльке наконец поняла, почему родители так торопились отослать ее в постель, несмотря на ее мольбы рассказать хотя бы еще одну сказку. Теперь ей открылся секретный язык их вздохов, дрожащих трепетных улыбок, мягких прикосновений. Теперь она знала, что это за река чувственности, по которой они плыли и в которой она – Господи, прости ее душу грешную – хотела бы искупаться сама.

Ее родители провели вместе двадцать восхитительных лет.

Она же познала один только вот этот момент и только могла молиться, чтобы он длился вечно.

Поцелуи все усиливались, Эльке припала к Патрику так, как будто составляла с ним одно целое. Ее кожа пылала, ее груди колыхались, она чувствовала себя сейчас полностью женщиной на том примитивном уровне, на каком не чувствовала себя никогда прежде; дикое ликование пульсировало в ней.

Но тут разум начал робко поднимать голову. Господи, что же это она такое делает! А что, если Отто застанет ее в таком виде, сплетенной с Патриком руками, ртом, бедрами, всем телом? Слезы наполнили ее глаза, она наконец нашла силы оттолкнуть Патрика от себя.

Он коснулся ее снова, и потребовалось все ее мужество не поддаться глубочайшему желанию сердца.

– Ты не должен. Мы не должны… – прошептала она.

Патрик отпрянул назад.

– О Боже мой, Эльке, я прошу прощения. Пожалуйста, прости меня! Это все чертов «Штайнхагер». Я никогда бы не осмелился поцеловать тебя, если бы не выпил столько.

Ах, значит, он все это сделал только под влиянием шнапса! Два желания разрывали ее сейчас. Ей остро хотелось заплакать, но не менее острым было желание ударить его по лицу, да так, чтобы из глаз потекли слезы. Но благоразумие взяло верх. Она не сделала ни того, ни другого. И тут на лестнице послышались тяжелые шаги Отто.

Руки Эльке дрожали, нервы вибрировали, как натянутые струны. Самое главное – Отто не должен ничего заметить.

Она прижалась спиной к двери и в судорожной спешке начала заливать в раковину воду. Она так торопилась, как будто от этого зависела ее жизнь. Когда вода наконец начала переливаться на пол, она погрузила руки в раковину по запястья, затем намочила салфетку и прижала ее к своим пылающим щекам.

«Как я могла позволить Патрику такое? Целовать. Причем, так целовать. Хуже того, как я могла сама целовать его в ответ, как похотливая развратница?»

Эльке слышала, как он разговаривает с Отто в гостиной.

«Как будто ничего не случилось. Может быть, и правда ничего не случилось? Может быть, для таких искушенных мужчин, как Патрик, подобные инциденты ничего не значат? Может быть, он просто забавляется сейчас, в то время как я, бедная дура, чувствую себя так, будто наши души побывали на небесах…»

Вскоре она различила знакомые шаги Отто. Он приближался к кухне.

– Я думал, ты уже закончила мыть посуду, Liebchen,[11] – сказал он, обхватывая ее руками за талию и щекоча дыханием шею.

Ее язык пересох так, что она не могла говорить. «Господи, а вдруг он почувствует запах Патрика на моей коже?»

– Это все из-за меня. Это я помешал Эльке мыть посуду, – произнес Патрик. Он стоял в дверях кухни.

Ее сердце подскочило. На мгновение ей показалось, что Патрик собирается сказать правду. Но Патрик сказал:

– Я попросил, чтобы она продиктовала рецепт своего жаркого для моей мамы. Но ты же знаешь меня, стоит мне начать разговор о доме, остановиться я не в силах. Эльке была вынуждена ждать, пока я не выскажусь до конца. Терпения у нее не меньше, чем доброты.

– А как же! Это ж моя Эльке! – Отто порывисто обнял ее.

Все существо ее сейчас протестовало против его прикосновения. Но, видимо, что-то еще осталось там у нее внутри от порядочности и благопристойности. Оно-то и приказало ей стоять тихо и не делать никаких движений.

– Оставь эту посуду, – ласково сказал Отто, – успеешь вымыть ее потом. Пошли. Посиди с нами, отдохни. Расслабься хотя бы немного. Вон видишь, и «Штайнхагера» еще чуть-чуть осталось.

Эльке стало дурно от одной только мысли, что нужно сидеть с Патриком и Отто в гостиной и о чем-то разговаривать.

«Если я переживу сегодняшний вечер, – поклялась она себе, – то никогда больше, никогда не изменю своему мужу. Ни в помыслах, ни словом, ни делом».

– Ты что, забыл, что мы ждем гостей? Да и посуды осталось немного.

– Не буду с тобой спорить, Liebling. Знаю, что это бесполезно. Ты у меня такая добросовестная!

«Добросовестная? Как бы не так. Да есть ли у меня совесть вообще? И была ли? Будь иначе, разве я поддалась бы искушению? Господи, представляю, что он сейчас обо мне думает. Да определенно не лучше, чем я думаю о себе сама».

Час назад она была сражена известием о его отъезде. Сражена наповал. Теперь же не может дождаться, когда наступит завтра и он уедет.

Отто с Патриком возвратились в гостиную, а Эльке вымыла посуду, тщательно вытерла ее, затем долго расставляла на столе тарелки, чашки, блюдца, все оттягивая момент, когда нужно будет выходить к ним.

Когда раздался стук в дверь, она вздохнула с облегчением и побежала открывать. Прибыли первые гости.

Следующий час был заполнен тем, что она приветствовала прибывающих гостей, разливала кофе и нарезала торт «Темный лес», который испек Отто. В сторону Патрика она даже смотреть боялась.

– Эльке, ради Бога, – позвала ее Кэролайн Гробе, – перестань суетиться. Здесь собрались друзья, к чему эти церемонии. Не надо так за нами ухаживать. Садись. – Она похлопала по единственному оставшемуся свободным стулу. Он находился как раз между ней и Патриком.

С тех пор как Эльке возвратилась из кухни, Патрик не переставал исподтишка наблюдать за ней. Он видел, как она старательно избегает не то что говорить с ним, но даже встречаться взглядом. Он ее за это не осуждал.

«Я вел себя как бессовестный хам. Использовал, так сказать, преимущество в те несколько минут, когда мы оказались одни. Ничего себе старый друг. Повел себя, как изголодавшийся моряк, только что прибывший в порт из дальнего плавания. Непростительно, непростительно! Разве джентльмены так себя ведут?! Я обошелся с Эльке, как с дешевой шлюхой. Как она сейчас должна меня ненавидеть!»

И все же, все же… если бы ему вновь предоставилась такая возможность, Патрик твердо знал, что вел бы себя так же. Они были вместе всего несколько минут, но за это время он получил такое непередаваемое наслаждение, какого не испытывал от близости ни с одной женщиной. Вспоминая ощущение ее тела, сладкое благоухание кожи, тепло ее рта, он чувствовал жар в крови.

«Господи, неужели этот вечер никогда не кончится?» – думал он, глядя, как она пересекает комнату, приближаясь к стулу рядом с ним.

Эльке села, и он мгновенно ощутил ее непередаваемый аромат. Она только коснулась его своими юбками, но касание это показалось ему столь же интимным, как и наиболее чувственная ласка иной женщины.

Патрик сидел и проклинал себя на чем свет стоит за то, что не имеет иммунитета против ее чар.

На мгновение их взгляды встретились. Презрение, если не сказать отвращение – вот что, содрогнувшись, увидел он в ее глазах. А потом Эльке повернулась к Кэролайн Гробе и начала о чем-то непринужденно болтать, как будто он и не существовал вовсе.

Патрик не слушал, о чем они говорили. Он просто сравнивал холодное, ледяное выражение ее глаз с только что опаляющими душу поцелуями.

Что же это тогда было? Патрик не был настолько самонадеян, чтобы считать, что это все из-за него. Он мог сыграть роль искры, но уж никак не катализатора, если учесть, как Эльке предана своему мужу.

Кто бы мог подумать, что такой человек, как Отто, мог обучить жену такому искусству чувственности? Одно касание, и Эльке вспыхнула.

Неудивительно, что Отто так неохотно говорил об их с Эльке личной жизни. Неудивительно, что он по-прежнему без памяти влюблен в свою жену. И это после десяти лет брака. Патрик с трудом подавил дрожь, представив, что творится в их супружеской постели. У Эльке есть все: красота, ум, она начитанна, и теперь выясняется, еще и страстная. Да что там страстная, это не то слово. Чего же еще возможно желать?