Александра Торн - Возвращение надежды

Индианола, Техас, 1846 год

Эльке проклинала судьбу, понуро бредя по песку, поросшему крапивой. Надо же, поверили пустым обещаниям, бросили дом и приехали на край земли, в Новый Свет! Фактически их сюда заманили.

Обещали за шесть сотен крон решить все проблемы: доставить всех на пароходе в большой порт в Мексиканском заливе. Оттуда предоставляли возможность добраться до любого места, облюбованного переселенцами.

Но все оказалось не так романтично, да и вообще не так, как обещали: никакого порта не было здесь и в помине. Несколько десятков жалких лачуг и палаток, а вокруг кишащее москитами, распространяющее заразу болото. Ну а о том, чтобы перебросить их внутрь страны не могло быть и речи. Шла война с Мексикой, и правительство мобилизовало все сколько-нибудь пригодное для транспортировки – лошадей, повозки. Сотни прибывших переселенцев из Германии были просто выброшены на берег и предоставлены самим себе.

Эльке старалась сдерживать гнев, это помогало ей унять слезы. Единственное, что ее утешало, – если, конечно, это можно было назвать утешением, – это то, что со смертью все мучения для родителей кончились. И отошли они в мир иной почти одновременно. Это тоже хорошо. Случись иначе, вряд ли мать смогла бы пережить смерть отца, и наоборот. Они так любили друг друга!

«Познаю ли я когда-нибудь такую любовь? – спрашивала она себя. – Будет ли у меня когда-нибудь свой дом и семья? Или мне суждено умирать на этой земле в одиночестве, и никого не будет рядом, чтобы оплакать мою смерть?»

В конце концов, им сейчас легче, а вот ей придется жить дальше. Но, Господи, как? Ждать помощи неоткуда, а ей всего четырнадцать – совсем еще ребенок.

В трехстах милях отсюда, если ехать в сторону гор, лежит, говорят, город Фредериксбург. Но как туда добраться? Пешком? А может, там и нет никакого города?!

Опять ее мысли вернулись к родителям.

Отец Эльке, профессор фон Браун, человек невероятной доброты, предполагал в этих краях учительствовать. Мать, дочь обедневшего дворянина, хотела давать уроки музыки. Но учеников скорее всего не было бы. Вон как свирепствуют тиф, дизентерия и малярия…

…Повозка со скрипом остановилась. Господи, какими пустыми и беспочвенными были их надежды! Вот оно кладбище Индианолы, с чередой свежих холмиков. Это все дань, которую собирает земля обетованная. Это все плата за вход.

Эльке подошла к двум неглубоким ямкам, где будут покоиться ее родители, и закусила губу, пытаясь сдержать слезы. Плакать нельзя! Папе с мамой это бы не понравилось.

До кладбища ее сопровождали две женщины. Их мертвые, завернутые в полотняные саваны, лежали здесь же неподалеку. Эльке почти забыла об их присутствии. Сейчас она повернулась к той, что стояла ближе, матери девяти детей.

– Фрау Кнопф, вы останетесь со мной? Глаза фрау Кнопф наполнились слезами.

– Извини, но не могу. – Она, всхлипнув, покосилась на повозку с усопшими. – Прошлой ночью умер мой ребенок, а муж и еще четверо детей больны… – Голос фрау Кнопф дрогнул. Она не сделала даже попытки сдержать слезы, и они потекли по ее щекам.

Женщина побрела прочь, а Эльке стиснула зубы, с трудом сдерживая рыдания. Она стояла молча, с опущенной головой. В могилы – сначала в одну, потом в другую – мягко шлепнулись завернутые в саван тела ее родителей, и двое могильщиков заработали лопатами.

Эльке мрачно вскинула голову и посмотрела на кружащих в небе чаек. Конечно, могилы должны были быть глубже.

Она закрыла глаза и дрожащим голосом начала читать молитвы.

– Отче наш, сущий на небесах, да святится имя Твое… – От этих знакомых слов стало немного легче, хотя сейчас она вовсе не была уверена в том, что все еще верит в Бога. Но ведь это для папы с мамой.

Окончив молитву и открыв глаза, она оглянулась и обнаружила, что осталась одна. Наклонившись, Эльке подняла с земли маленький букетик уже увядших полевых цветов, которые собрала сегодня утром – индейские кисточки, как их здесь называли, – и разбросала по поверхности могильных холмиков.

– Пепел к пеплу, пыль к пыли… – скорбно произнесла она и вдруг поняла, что остальную часть молитвы не помнит. Это было, видимо, последней каплей. Господи, родители умерли без покаяния, и сейчас она не может даже как следует прочитать молитву за упокой их душ! Эльке упала на могилу матери, и слезы, которые она сдерживала весь день, выплеснулись наружу. Тело ее судорожно сотрясли рыдания.

Она нашла в себе силы подняться, только когда вечерний сумрак опустил свой полог на мрачный кладбищенский пейзаж.

Не помня себя Эльке вышла на берег моря. Волны нежно ласкали гальку. Вот так же точно ее ласкала мама…

Теперь все кончено. Их больше нет. Как жить дальше?

Всю последнюю неделю она была занята лишь одним – тщетно пыталась бороться за жизнь родителей. Подумать о чем-нибудь другом времени не было.

Все, что осталось от родителей, – это немного денег, скопленных на черный день. На них они собирались жить первое время. Что же теперь делать с ними? Возвращаться назад в Германию? Но на это пришлось бы потратить все до последней кроны. И что же тогда? Сиротой, да еще и без денег, она вернется в Карлсруе. Прожить в Германии будет очень и очень непросто. Там всем, у кого нет поддержки, приходится туго.

«Нет, – подумала Эльке, – я никогда не возвращусь туда, откуда мои родители отправились в поисках лучшей жизни».

Эльке повернулась и посмотрела назад, как будто там, за далекими горами, скрывалось ее будущее.

Выбора у нее практически не было. Либо она соберет все свое мужество и попытается добраться до этого Фредериксбурга, либо надо ложиться и ждать смерти.

Она выпрямилась, расправила плечи и сжала кулаки: «Ничего, еще придет время, и я найду способ сделать так, чтобы мечты моих родителей сбылись. Эту забытую Богом землю здесь, кажется, все называют Техас… Так вот: я ей не поддамся».

Фредериксбург, Техас, 1860 год

Эльке Зонншайн, хмурясь, изучала приходно-расходную книгу булочной.

Население Фредериксбурга растет. С учетом этого можно было бы рассчитывать и на большую прибыль. Однако прибыль почему-то не растет.

«Это Отто во всем виноват», – с раздражением подумала она.

Очень уж ее супруг щедрый. Ну просто никому из нуждающихся отказать не может! Бесплатного хлеба через черный ход раздавалось у них не меньше, чем через прилавок. Если не больше. Вообще-то она не возражала – бедным помогать надо. Но сейчас, когда на горизонте замаячил призрак войны, неплохо было бы подумать и о том, в каком состоянии находятся финансы семьи.

Эльке расправила затекшие плечи и осмотрелась. В этот солидный дом на Главной улице они переехали три года назад. Он был сложен из известняка. В просторном зале внизу она обслуживала клиентов. За залом располагалась пекарня, там хозяйничал Отто. Лестница наверх вела в жилые комнаты.

Их дом был не просто солидный, он был шикарный. В каждой комнате по камину, плита на кухне напоминала саркофаг египетского фараона и наконец последний крик моды – керосиновые лампы. Они перебрались сюда из маленького бревенчатого домика, который был построен Отто еще в 1845 году, как только он прибыл в Фредериксбург. И хотя новый дом Эльке очень нравился, все равно она не была уверена, что нужно было тратить на него так много денег.

Взять хотя бы эти окна в нижнем зале, они ведь обошлись им в целое состояние. Для хранения тортов, печенья и пирогов Отто приобрел дорогие специальные шкафы. Выпечка в них долго не теряла своей свежести. Все было, конечно, очень высокого качества, но дорого, ужасно дорого. А вот этот прилавок! Его привезли на пароходе из Нового Орлеана. Очень дорогой прилавок. Сейчас на нем были расставлены корзины с хлебом, а другая выпечка и деликатесы красовались под стеклянной крышкой. В центре зала на специальном столике возвышался фарфоровый пузатый чайник, за большие деньги выписанный из Германии. Тепло, излучаемое им, соблазняло клиентов подольше посидеть за кофе и знаменитым струделем Отто.

Превосходный кофе, вкусный аппетитный аромат, постоянно стоящий в зале, покрытые скатертями столы и массивные дубовые стулья – все это делало булочную Зонншайн одним из самых популярных заведений в городе. Разумеется, салуны и публичные дома были вне конкуренции.

Промозглая мартовская непогода собрала сегодня полный зал. Ни одного свободного столика. Завсегдатаев Эльке уже знала всех в лицо – это владельцы ранчо, фермеры и горожане, в основном немецкие переселенцы. Шум в зале стоял невообразимый. Все спорили. Фермеры и владельцы ранчо в большинстве своем были выходцами из южных штатов и поэтому горячо отстаивали идею рабства как единственный путь к процветанию. Немцы флегматично возражали.

Эти споры не были новостью. Они возникали и прежде. Эльке и сама порой участвовала в них, разумеется, против идеи рабства. Приближались выборы президента, и атмосфера между спорящими накалялась. Сегодня громче всех горланили близнецы Детвайлеры.

«И почему это всегда малообразованные люди, – подумала Эльке, – пытаясь победить в споре, повышают голос, тогда как культурные, как правило, сдержанны?»

Когда Илай и Джуд были маленькими, Эльке их очень жалела. Отто тоже. Их семья постоянно получала хлеб через черный ход булочной. Потом их мать умерла, а отец собрал пожитки и куда-то исчез. Вместе с детьми. Вернулись они сравнительно недавно, одни, без отца. И это были совсем другие Илай и Джуд. Злобные, налитые дурной силой дебоширы, использующие любой повод, чтобы устроить потасовку.

Эльке вздохнула. Как назло, эти двое были большими сластенами и из булочной не вылезали. В прошлом месяце произошел неприятный инцидент. Они пытались вышвырнуть из зала пожилого негра. Эльке пришлось пригрозить ружьем, чтобы хулиганы покинули заведение навсегда. Но они пришли сегодня опять, правда, вели себя тихо, поэтому она разрешила им остаться.