- Какое письмо? – услышала она задушенный голос Маккенны.

- То, что ты прислал ей… в котором просил денег, потому что хотел бросить учение и сбежать от мистера Илбери. Миссис Фэйрклоз читала мне письмо… и слова, написанные тобой заставили меня понять… что пока ты есть на этом свете, я хочу продолжать жить здесь. – Алина неожиданно оборвалась, глаза ее затуманились, она отчаянно пыталась сморгнуть слезы.

Маккенна издал резкий звук. Подошел к ее креслу и сел перед ней на корточки, дыша так, словно кто-то ударил его в живот.

- Я никогда не думала, что ты вернешься, - сказала Алина. – Я не хотела, чтобы ты когда-нибудь узнал о несчастном случае. Но когда ты вернулся в Стоуни Кросс, я решила, что близость с тобой – даже на одну ночь – стоит любого риска. – Вот почему я… - Она замешкалась, буйно покраснев. – Ночь деревенской ярмарки…

Тяжело дыша, Маккенна потянулся к подолу ее платья. Алина поспешно наклонилась и остановила его, судорожно сжав его запястье. – Подожди!

Маккенна замер, мускулы на его плечах напряглись.

- Шрамы от ожогов так уродливы, - прошептала Алина. – Они по всем моим ногам. Тот, что на правой, особенно ужасен, потому что почти вся кожа обгорела. Иногда мне трудно распрямлять ногу, когда кожа натягивается, и мышцы сокращаются.

Какое-то мгновение он словно пытался постичь сказанное, а затем, оторвав ее пальцы от своего запястья, одну за другой снял с нее комнатные туфельки. Алина старалась побороть тошноту, прекрасно понимая, что он увидит. Она несколько раз подряд сглотнула, пока соленые слезы обжигали ее горло. Он забрался под ее юбку, и его руки скользнули по ее напряженным бедрам, его ладони плавно двигались по ткани ее панталон, пока он не нащупал завязки на ее талии. Лицо Алины стало бледным как мел, а затем ярко запылало, когда она почувствовала, как он потянул за завязки на белье.

- Позволь мне, - пробормотал он.

Она неловко подчинилась, приподняв бедра, и он спустил панталоны с ее ягодиц и стащил с ее ног. Подол ее юбки оказался задранным до самых бедер, холодный воздух омывал ее обнаженную кожу. От тревоги лицо и шея ее сильно вспотели, и она промокнула щеки и верхнюю губу рукавом.

Стоя на коленях перед ней, Маккенна взял одну из ее ледяных ступней теплой рукой. Большим пальцем он погладил розовые кончики пальцев на ее ногах. – На тебе были туфли, когда это случилось, - сказал он, уставившись на бледную, гладкую кожу ее ступни, тонкий узор вен у подъема.

Глаза ее защипало от пота, когда она открыла их и взглянула на его опущенную темную голову. – Да. – Она дернулась всем телом, когда его ладони скользнули к лодыжкам.

Пальцы Маккенны замерли. – Больно, когда я прикасаюсь к тебе?

-Н-нет. – Алина снова промокнула лицо, резко вздохнув, когда медленное, легкое исследование продолжилось. – Просто… миссис Фэйрклоз единственная, кому я когда-либо позволяла прикасаться к моим ногам. В некоторых местах я ничего не чувствую… а в некоторых, кожа слишком чувствительна. – Видеть его руки, скользящие по ее изуродованным икрам было практически невыносимо. Ошеломленная и несчастная, она смотрела, как кончики его пальцев двигаются по неровным, красным шрамам.

- Как жаль, что я не знал, - прошептал он. – Я должен был быть с тобой.

От этого Алине захотелось завыть, но она крепко сжала зубы, чтобы сдержаться. – Я хотела тебя, - нехотя призналась она. – Звала тебя. Иногда мне казалось, что ты со мной, обнимаешь меня… но миссис Фэйрклоз сказала, что это были всего лишь лихорадочные видения.

Движение его рук прекратилось. Казалось, эти слова, заставили его передернуть широкими плечами, как будто он озяб. Наконец, его ладони продолжили движение по ее бедрам, настойчиво раздвигая их, его большие пальцы легко касались их внутренней поверхности. – Так вот, что разделяло нас, - сказал он нетвердым голосом. – Вот, почему ты не позволила мне придти в твою постель, и почему отказалась от моего предложения. И почему мне пришлось услышать от Ливии правду о том, что сделал ваш отец, вместо того, чтобы услышать ее от тебя.

- Да.

Маккенна приподнялся на коленях, сжав подлокотники кресла по обе стороны от нее, его лицо оказалось всего в нескольких дюймах от ее лица.

Алина была готова к жалости, сочувствию, отвращению… но она не ожидала гнева. Она не думала увидеть блеск первобытной ярости в его глазах, и искаженное лицо, как у человека, который почти лишился рассудка от бешенства. – Что, по-твоему, я имел в виду, когда сказал, что люблю тебя? Ты думала, что мне есть дело до твоих шрамов?

Пораженная его реакцией, Алина в ответ кивнула.

- Небо. – Кровь еще сильнее прилила к его лицу. – Что если бы все было наоборот, и пострадал я? Ты бы оставила меня?

- Нет!

- Тогда почему ты ждала от меня меньшего?

Эта бурная вспышка заставила ее вжаться в кресло. Маккенна наклонился вперед следом за ней, теперь к его ярости примешивалась горечь. – Черт бы побрал тебя, Алина! – Он сжал ее лицо дрожащими руками, его длинные пальцы гладили ее щеки, глаза влажно блестели. – Ты – моя половинка, - хриплым голосом произнес он. – Как ты могла подумать, что не нужна мне? Ты заставила нас обоих пройти через ад без всякой причины!

Как ты могла подумать, что не нужна мне? Ты заставила нас обоих пройти через ад без всякой причины!

Конечно, он не понял истоков ее страха. Обхватив его широкие, твердые запястья, Алина крепко стиснула их, горло ее задвигалось.

Маккенна посмотрел на нее с обжигающим, свирепым волнением. – Что такое? – Одну руку он продолжал держать у ее щеки, другой приглаживая волосы с ее лба.

- Одно дело было заниматься любовью со мной, когда ты не знал о моих ногах. Но теперь, когда ты знаешь… тебе будет трудно, возможно, даже покажется невозможным…

Глаза Маккенны загорелись, что насторожило ее. – Ты сомневаешься в моей способности заниматься с тобой любовью?

Алина поспешно натянула юбки на ноги, испытав бесконечное облегчение, когда они, наконец, снова оказались прикрыты. – Мои ноги ужасны, Маккенна.

Он пробормотал ругательство, поразившее ее своей непристойностью, и сжал ее голову в ладонях, заставив посмотреть на себя. В голосе его звучало тихое бешенство. – Двенадцать лет я жил, подвергаясь непрерывной пытке, я хотел сжимать тебя в объятьях и знал, что это невозможно. Ты нужна мне по тысяче причин, не имеющих никакого отношения к твоим ногам, и… нет, черт возьми, ты нужна мне по одной простой причине, что ты – это ты. Я хочу проникнуть глубоко в тебя и оставаться в тебе часами… днями… неделями. Мне нужны утро, день и вечер с тобой. Мне нужны твои слезы, твои улыбки, твои поцелуи… запах твоих волос, вкус твоей кожи, твое дыхание на моем лице. Я хочу видеть тебя в мой смертный час… лежать в твоих объятьях, когда вздохну в последний раз. – Он покачал головой, смотря на нее, как приговоренный на палача. – Алина, - прошептал он, - ты знаешь, что такое ад?

- Да. – Из глаз ее потекли слезы. – Пытаться жить, когда твое сердце вырвано из груди.

- Нет. Ад – это знать, что у тебя так мало веры в мою любовь, что ты бы приговорила меня к пожизненной пытке. – Лицо его внезапно исказилось. – К чему-то хуже, чем смерть.

- Мне жаль. – Голос ее прервался. – Маккенна…

- Не достаточно жаль. – Он прижался своим мокрым лицом к ее, его рот прошелся по ее щекам и подбородку лихорадочными, жестокими поцелуями, словно ему хотелось проглотить ее. – Совсем не достаточно. Ты говоришь, тебе пришлось жить без сердца… как бы тебе понравилось лишиться еще и души? Я проклинал каждый день, который мне приходилось жить без тебя, и каждую ночь, которую проводил с другой женщиной, желая, чтобы это ты была в моих объятиях…

- Нет… - простонала она.

- Желая, - с жаром продолжил он, - чтобы был хоть какой-нибудь способ остановить воспоминания, пожирающие меня, пока внутри ничего не осталось. Я нигде не находил себе места, даже когда спал. Даже в снах… - Он прервался и набросился на нее голодными, яростными поцелуями. Вкус его слез, его губ сводил с ума, возбуждал, голова Алины кружилась от волн наслаждения. Казалось, Маккенна одержим страстью, граничащей с яростью, грудь его тяжело вздымалась, руки сжимали ее лицо с силой, грозившей оставить синяки на ее нежной коже. - Боже, - сказал он с пылом человека, который пережил слишком много, - За последние несколько дней я прошел через адовы муки, и с меня довольно!

Алину вдруг почувствовала, как ее вытащили из кресла и прижали к груди, словно она ничего не весила. – Что ты делаешь? – ахнула она.

- Несу тебя в постель.

Алина стала выворачиваться и вырываться из его рук. Она отчаянно пыталась понять, как объяснить ему, что ей к этому нужно привыкать постепенно, а не прыгать вот так с головой. – Нет, Маккенна, я еще не готова к этому! Пожалуйста. Я хочу сперва поговорить…

- Я устал от разговоров.

- Я не могу, - в отчаянии сказала она. - Мне нужно время. И я устала… я не спала, как следует, несколько дней, и…

- Алина, - резко перебил он, - силы неба и ада вместе взятые не смогут удержать меня от того, чтобы заняться с тобой любовью прямо сейчас.

Его слова едва ли оставляли место неопределенности. Дрожа, Алина почувствовала, как пот снова выступил на ее лице.

Маккенна прижался поцелуем к ее влажной щеке. – Не бойся, - прошептал он. - Только не со мной.

Она ничего не могла с этим поделать. За долгие двенадцать лет она привыкла к уединению и замкнутости. И понимание того, что он не позволит ей отступить, отказать, заставило ее сердце бешено заколотиться, пока Маккенна целеустремленным шагом нес ее в соседнюю комнату. Дойдя до кровати, он поставил ее на ноги, и наклонился, чтобы стянуть парчовое покрывало. Когда Алина посмотрела на ровную гладь свежевыстиранных белых простыней, живот ее словно налился свинцом.