Что до нас было и что будет после нас? Миллионы людей жили и умирали, исчезая без следа. Зачем они приходили? Зачем они были нужны?
И вдруг Елене стало ясно, зачем они приходили, зачем есть она и есть Валера. Костер любви на земле горит вечно, потому что все новые и новые поколения людей отдают ему свои сердца. Разве этого мало? Разве может быть бессмысленной жизнь, если ты в этой жизни любила? И чем сильнее любовь, тем прекраснее, тем удивительнее твоя жизнь. Только любовь будит в душе интерес ко всему миру и искусству, и знаниям. Все лучшие книги написаны и все великие открытия сделаны под влиянием любви и во имя любви.
— О чем ты задумалась? — спросил Валерий.
— Да так.
— У тебя было такое лицо…
— Какое же?
— Хорошее.
— Валерка, — погрозила она пальцем, — не подлизывайся. Я женщина слабая, беззащитная… — И сама же бросилась к нему, обняла, прошептала: — Занавески закрой.
— Почему? — прошептал он, обнимая.
— Горы смотрят…
Им было снова хорошо…
Потом усталая и умиротворенная Елена сидела у окна, за которым медленно плыли горы. Словно былинные богатыри шли друг за другом да так были тяжелы в доспехах своих, что земля не выдержала поступи и разверзлась, и остались на поверхности только потемневшие от времени шлемы, украшенные белым лебяжьим пухом.
— В детстве ты любил сказки? — спросила Елена.
— Я их не знал, — признался Валерий.
— То есть как?
— Не было бабки. Ни с отцовской, ни с материнской стороны. Обе погибли в войну. Детство мое прошло в Забайкалье, в одной из воинских частей. В доме было много книг, но почти все по отцовской специальности. Я научился читать по книге о материальной части танка. Представляешь? Но мне было интересно, я очень хотел знать, почему танк движется. Я своим детским умом воспринимал его живым — вот он молча стоит, но вдруг, почуяв врага, бросается с лязгом и грохотом вперед, страшный и неудержимый, извергая огонь, как Змей Горыныч.
— Как интересно!
— А ты?
— Я выросла, Валера, среди сказок, преданий, поверий.
Валерий продолжал:
— Иногда родители увозили меня на Смоленщину, на родину отца. Мы отдыхали в деревне. Я видел, как мальчишки играют в войну. Они звали меня, но я всегда отказывался. Смешно бегать с деревянным ружьем или стрелять из рогатки. Мне кажется, что я как поднялся на ноги, так стал стрелять из пистолета ТТ. Был один сверхсрочник, добрейший мужик. Мы с ним уходили в сопки, и он давал мне пистолет. К десяти годам я попадал в мишень без промаха. Потом подружился с одним сержантом. Он брал меня на стрельбы. Я прятался в башне танка. Никому и в голову не приходило искать. Отец с другими офицерами наблюдал за стрельбой с командного пункта. А я был в роли наводчика.
Воспоминания могли привести к мыслям об отставке, и Елена постаралась его отвлечь.
— Смотри, медведь! — показала она в окно.
— Да нет, камень, — определил Валерий. — Но похож на зверя.
— Очень.
Горы медленно уходили назад. Поезд опять катил по ровной тундре — каменистой, с чахлыми деревцами.
— Маленькой девочкой я заблудилась в лесу, — вспоминала Елена. — Я не рассказывала тебе об этом?
— Нет.
— Правда? Вот послушай. Лес у нас подступает к деревне. Собственно, мы жили в лесу. Чем-то я увлеклась и побрела в чащу. А назад дороги не найти. Помню, мне совершенно было не страшно. Испугались родители. Подняли всю деревню. Искали, искали и все впустую. Они уже решили, что я к реке пошла. А в пору дождей река становится такой бурной! Она же сбегает с Уральских гор. Ну, и решили, что я утонула. Двое суток совсем одна. Я, конечно, смутно помню, но не плакала, не пугалась. Казалось, иду домой. А на самом деле уходила вглубь тайги. Можешь себе представить эту глубь — от Оби до Енисея.
— Могу представить, — покачал головой Валерий.
— И вот я уснула. Улеглась под сосной на сухом мху и уснула. А проснулась на крыльце своего дома. Помню — было утро, светило солнце, воробьи дрались из-за просыпанного на землю овса. Я поднялась, постучала в окно. Выскочили родители. И сколько я потом не рассказывала, что кто-то принес меня, они не верили. Мол, сама пришла, да не помнишь, потому что находилась в таком состоянии. А ведь кто-то принес.
— И кто же?
— Если б я знала!
— Может, кто из деревенских?
— Чего бы им скрывать? Никто не признался.
— Ну, не медведь же!
— Конечно, не медведь.
— Значит, человек.
— Сомневаюсь.
— Если не медведь и не человек, то кто? Как ты сама-то считаешь?
— Ты смеяться будешь.
— Да нет, не буду.
— Ты же не веришь в сказки.
— Я сказал, что не знаю их. А верю или нет — это другое дело.
— Сама я думаю, что меня подобрал леший.
— Кто?!
— Вот видишь! Я же говорила, что смеяться будешь.
— Лешие… А вообще-то странно… — сказал он, глядя в пустоту и печально улыбаясь.
— Что странно?
— Тебя ведь могло не быть.
— Вполне.
— И я должен быть благодарен какому-то лешему. Чудеса!
— В таком уж краю я родилась.
— Слушай, Елена, — живо придвинулся он к ней. — Мы так мало еще друг о друге знаем.
— Пока мы говорили только об одном.
— И о чем же мы говорили?
— Я все не могла выразить, как люблю тебя. А ты со своей стороны долбил — как любишь меня.
Елена засмеялась.
— Не буду долбить, — отодвинулся Валерий.
«Не нужно о нас, — одернула себя Елена. — Слова только все запутают. Нам снова хорошо, снова между нами доверие. И не надо копаться в чувствах, которые связывают нас».
— У меня идея, Валера! — объявила Елена.
— Какая же? — заинтересовался он.
— Давай-ка завтракать.
— Мысль, конечно, интересная. Обсуждению не подлежит.
Едва успели перекусить, как поезд прибыл на конечную станцию Лабытнанги. Они вышли из вагона и направились к зданию станции, чтобы выяснить, как добираться дальше. Но другие прибывшие бросились, сгибаясь под тяжестью вещей, к автобусу, который разворачивался на площади.
— Бежим! — сказала Елена и подхватила чемодан, чтобы нести вдвоем.
— Еще чего? — отстранил ее Валерий и вскинул чемодан на плечо. — Рысью вперед!
Толпа сгрудилась у задних дверей и топталась на месте, колыхалась из стороны в сторону. Каждый норовил протиснуться первым, отчего и возникла пробка.
— Товарищи! Господа! Сеньоры! Мужики! Позвольте! Позвольте! — взмыл над головами звонкий голос Валерия. — Пардон! Мерси! Вы очень любезны!
Эти бессмысленные слова странным образом подействовали. Люди с любопытством оглядывались, и он, пользуясь этим, протискивался все дальше, а Елена следовала за ним, и впрямь, как за ледоколом.
Им даже удалось занять сиденье на двоих.
— Ну, артист! — шутливо восхищалась Елена, устраиваясь. — Гипнотизер, да и только!
— Я вижу, всем не протиснуться, — отвечал, скромно потупив очи, Валерий. — Пришлось лицедействовать. Правда, я так и не понял, зачем мы забрались в этот автобус и куда едем. Вроде ты говорила, что нам предстоит плыть по реке.
— Предстоит. Но сперва надо добраться до пристани. Пешком далековато.
— Все понял.
— Такой понятливый.
— Сам собой восхищаюсь.
— И главное — скромный!
— О да! Этим я всегда отличался.
Елена засмеялась и прижалась к нему плечом.
— Валера.
— Что?
— Ты еще не забыл наше купе?
— Я забывчивый, но не до такой степени.
— А что мы там оставили, помнишь?
— Забыла что-то? — всерьез озаботился Валерий. — Задержи автобус, я сбегаю.
— Я же сказала — оставили, а не забыли.
— И что мы там оставили? — он смотрел на нее.
— Очень-очень счастливые часы, минуты.
Он покачал головой:
— А я так точно забыл.
— Что ты забыл? — на этот раз обеспокоилась она.
— Что ты у меня чокнутая. Каждый раз слушаю, развесив уши, думаю — всерьез.
— А разве я не всерьез? Валера, очень даже всерьез. Если ты этого не понимаешь, то мне тебя жаль.
— Отчего же? Понимаю. Но ты всегда находишь самое подходящее время поговорить о подобных вещах.
— Я боюсь, потому спешу сказать.
— Чего ты боишься?
— Иногда, когда у нас все особенно хорошо, мне кажется, что я могу растаять от счастья, как мороженое от тепла.
— Я тебе растаю! — шутливо пригрозил он.
В автобусе было тесно, народу набилось столько, что становилось боязно — вот-вот колеса лопнут и все четыре враз.
«Если заклинит двери, мы так и останемся в этой железной коробке, как кильки в консервной банке, — подумала Елена. — Терпеть не могу тесноты. А каково тем, кто стоит в проходе! Молодец все-таки Валера, а то я бы не выдержала. И вообще, он молодец. С ним спокойно».
Автобус шел по улицам Лабытнанги без остановок: все ехали до пристани.
Сидевший за Еленой и Валерием мужчина сказал соседу, что речной трамвай отходит через час. Но многие, видимо, этого не знали. Или в природе людей спешить в пути: опять устроили несусветную толчею.
После гнетущей тесноты и людского гомона поразительной показалась обская ширь, когда теплоходик, названный «речным трамваем», вырвался из протоки и закачался на волнах.
Противоположный высокий берег казался синим — так был далек. Огромное водное пространство жило своей, далекой от мелких людских забот жизнью. Равномерно вздымались волны, пенились и плескались. Теплоходик казался щепкой, досадной помехой для этих волн; он норовил проскочить мимо, выбирая путь между валами.
Речной плес оказался так велик, что не было видно берегов, река сливалась с небом. Там, севернее, начиналась Обская губа, а еще дальше — простиралось Карское море.
"Возвращение любви" отзывы
Отзывы читателей о книге "Возвращение любви". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Возвращение любви" друзьям в соцсетях.